class="p1">Я растерялся еще больше. Зачем Хишам выбежал из кабинета к воротам? Он проделал этот неблизкий для него путь, чтобы сказать: «Это он»? Кто – «он»?.. Мой язык наотрез отказывался говорить. К счастью, незнакомец пришел мне на помощь:
– Разрешите войти?
– Разумеется, разумеется. Проходите.
Пока мы шли в гостиную, Хишам снова остановил меня, чтобы прошептать:
– Это он, папа! Это его тюрбан, лоб, борода, это его голос. Это его глаза, его глаза!
Я мигом вспомнил о недавнем сне сына и о старике, подарившем ему утреннюю звезду. «Что происходит? Как мне быть?», – беспомощно думал я в ту странную секунду.
Наконец мы сели в кресла. «Попрошайка» сразу же повернулся к Хишаму и попросил:
– Позволь нам с твоим отцом немного побыть наедине.
Хишам безропотно встал и вышел из комнаты. Ах, если бы он не выходил!.. Признаться, было необычайно страшно сидеть в одном помещении с чужаком, который каким-то неведомым образом проникает во сны моего ребенка. Мое смятение учуял и гость.
– Не нервничайте, успокойтесь. То, что произойдет, непременно послужит ко всеобщему благу.
Густой тембр его голоса, его спокойный взгляд и впрямь немного меня успокоили. Я ответил:
– Быть может, это не страх, а удивление.
– Что же Вас удивляет?
– Ваши слова. Ваши движения. Ваш взгляд. Ваша походка. Час Вашего визита. Обращение с Хишамом, который никогда Вас не видел и не знал. Вы говорили с ним, как со старым другом. Как тут не удивляться?
– А Вы уверены, что Хишам никогда раньше меня не видел?
– Он сказал, что видел Вас во сне.
– Какая разница между сном и явью?
– Во сне мы видим иллюзии и мечты, наяву же мы прикасаемся к истинам.
– А Ваша жизнь наяву, не продолжает ли она Вашу жизнь во сне?
– Продолжает.
– Тогда каким образом Вы умудряетесь делить свою неделимую жизнь на иллюзию и правду? Как Вы, в таком случае, отличаете правду и иллюзию в Вашей жизни – едином, непрерывающемся канате?
– Сложный вопрос.
– Вовсе нет. Либо и сон, и явь являются иллюзией, либо оба они не что иное, как истина… Каким Хишам увидел меня во сне?
– Таким, каким Вы являетесь на самом деле. Он увидел Ваш синий пиджак, синий тюрбан, Вашу белую бороду, Вашу прямую спину, Ваши лучистые, спокойные глаза…
– Значит, есть поразительное сходство между сном Хишама и его явью.
– Да. Удивительное, редкое совпадение.
– Которое, к тому же, случается с редкими мужчинами и женщинами.
– Значит, мой сын уникален?
– Поэтому я и сижу у Вас в гостиной.
– Что Вы имеете в виду?
– Что еще Хишам Вам рассказал обо мне?
– Еще он рассказывал о том, как Вы спасли его от темени подвала и словно орден прикололи утреннюю звезду к его груди.
Мужчина надолго замолчал, а я почувствовал некоторое раздражение. Было очевидно, что передо мной сидит человек, не похожий на прочих жителей планеты. В его голосе, в его словах, в его лице и движениях было столько грации и достоинства, что мне показалось, будто он живет где-то за пределами нашего мира, точнее, и в нашем мире, и одновременно за его границами, в пространных, величавых мирах. Мне представилось, что его взгляд способен испепелить тонкие занавесы, отрезающие людей друг от друга и от самих себя. В голове роились сотни вопросов, которые я хотел бы задать ему: о себе, о Последнем дне, о Хишаме, о Руʼйа и ее возвращении, но я понимал, что стоит только открыть рот, и он мигом прознает о моем невежестве. Я хотел, чтобы он самостоятельно завел разговор о своей миссии, ради которой пришел. К вящему моему удивлению, он первым и прервал затянувшееся молчание:
– Вы хотите знать, кто я, откуда и зачем к Вам пришел?
Я был поражен.
– Да… Как Вас зовут? Откуда Вы? Зачем здесь?
– Какова цена имен и наименований?
– Они упрощают человеческие знакомства и делопроизводство.
– Мы не вступали в торговые, денежные, юридические или почтовые отношения, о которых то и дело твердят люди. Положим, Вам достаточно видеть меня и слышать, и мне достаточно видеть и слышать Вас. Однако, коль скоро Вы настаиваете на ценности имен, называйте меня Не-Именуемым.
– Но Вы-то называли моего сына по имени.
– Потому что Вы узнаете его по имени и научили его понимать только свое имя. Хишам, которого я знаю, не так уж похож на известного Вам Хишама.
– Вы знаете его лучше меня – его отца, его родителя?
– То, о чем Вы говорите сейчас, – это предел Ваших знаний о нем, Вашей с ним связи. Он – «Ваш сын, произошедший из Ваших чресл, чьей жизнью и чьим будущим Вы имеете право распоряжаться».
– Разве это странно? Да, я люблю его так, как никто и никогда его больше не полюбит, и желаю ему счастья, которого никогда и ни у кого не было и не будет.
– Горный источник орошает тысячи акров земли, но только не саму гору. Свет маяка освещает сотни миль воды и суши, но только не сам маяк. Ни гора не направляет источник, ни маяк не направляет свет. Достаточно сказать, что гора – это начало источника, а маяк – начало света.
– Я не совсем понимаю, о чем Вы говорите.
– Я хочу, чтобы Вы поняли следующее: Хишам действительно произошел от Вас, но Вам он не принадлежит.
– И кому же он тогда принадлежит?
– Миру.
– Зачем миру нужен восемнадцатилетний мальчик, который заговорил и пошел только сегодня? Более того, зачем ему, несчастному моему мальчику, мир?
– Если бы Вы знали, кто он такой на самом деле, то не задали бы настолько глупого вопроса.
– Неужто Вы знаете о моем сыне то, чего не знаю я?
– Конечно. Иначе Вы не увидели бы меня в своем доме.
– Откуда Вы узнали о Хишаме?
– Оттуда, куда не проникнут Ваши пытливые глаза и уши.
– Почему он настолько для Вас важен?
– Потому что он – зрячий среди слепых.
– Кто же эти слепцы? Я?
– Люди с востока земли и ее запада, и Вы – один из них.
– В Ваших словах нет места исключениям?
– Всякое общее правило имеет свои исключения, как и это. Если бы не зрячие «исключения», земля давным-давно превратилась бы в притон для безумных слепцов.
– Как Хишам может видеть лучше меня? Ведь я – великолепно образованный человек, а он – всего лишь ребенок-невежда.
– Невежда, что мудрее тысячи ученых. Знание, – оно не в книгах, а в сердце.
– А как же разум?
– Чем шире сердце, тем уже разум. Кстати, если бы не Ваш слепой поводырь-разум, Вы не
