class="p1">Дима хотел было обратиться к дежурному по роте, но не сделал этого, решил потерпеть еще одну ночь, а уж завтра искать своих командиров и начальников и окончательно обустраиваться.
Он улегся в кровать, натянул одеяло до подбородка и закрыл глаза. Сколько прошло времени он не знал, но когда его разбудил дневальный, рота уже спала.
– Зайди в каптерку, тебя замки хотят видеть, – сказал ему второй дневальный по роте. Первый же, оставив тумбочку, натирал пол.
«Порядочки», – подумал Веригин.
Там, где он служил до этого, тумбочка дневального была святым местом, она прививала любовь к другим тумбочкам на будущих постах. Служба у тумбочки в роте была учебой перед службой в карауле. И никто, даже самый борзой сержант, не рисковал отправить дневального, стоящего у тумбочки, натирать пол или смотаться куда-нибудь за щеткой или мастикой: все понимали, так у бойцов может развиться рефлекс неуважения к постам, караульной службе и всем атрибутам, с ней связанным.
Веригин надел бриджи, намотал портянки, сунул ноги в сапоги. Он решил вести себя так, чтобы ни у кого из замков не было повода прицепиться к нему.
– К торжественному маршу покараульно… – произнес он вполголоса и направился к каптерке.
За дверью каптерки раздавались голоса, характерные для людей, тяпнувших по третьей: говорят все, а не слушает никто…
Неприятное предчувствие охватило его, но делать было нечего. Он постучал в дверь, затем открыл ее и, войдя, представился…
Шум смолк. Его разглядывали. В каптерке, маленькой кладовочке, где по стенам были стеллажи с парадками, внизу стояли сапоги с бирками, размещалось добрых десять человек, причем все они были одеты до пояса в военное, а верх был гражданским. Из присутствующих ни один не повторял одежду другого. На них, как на манекенах в магазине, были разные спортивные майки, тренировочные костюмы, а один из них, видимо качок, был гол по пояс. Он стоял в стороне от всех, скрестив руки на груди. Как показалось Веригину, качок был единственным трезвым человеком среди присутствующих.
Посреди кладовки размещался стол, сделанный из куска ДСП, на нем – то, что называется закуской, стаканы, а в центре опорожненная на треть банка прозрачной жидкости, видимо, спирта. Что еще могут пить в «соляре».
На почетном месте посредине этого сборища сидел парень, которого все признавали за лидера. Парень медленно, как и подобает хозяину положения, повернулся к вошедшему, оглядел его с ног до головы и произнес:
– Не понял?
– Рядовой Веригин, – еще раз представился Дима.
– Да он не знает устава, – сказал парень, – его там, в Москве, ничему не научили.
Он снова демонстративно оглядел Диму с ног до головы и произнес:
– Ну…
– Чтобы ответить по уставу, – сказал Дима, – нужно видеть звание того, к кому обращаешься…
Парень в ответ на это оглядел присутствующих и развел руками, мол, ничего не могу поделать, он ко всему прочему еще и «разговорчивый».
– Итак, – подвел некоторый итог парень, – наш новый собрат по оружию не знает устава, много болтает, нарушает дисциплину…
– Ходит в самоволки, – подсказал кто-то.
– Да, – солидно повторил парень, – ходит в самоволки… Ходил в самоходы?
– Ходил… – ответил Дима.
– А еще он борзой, – трагическим голосом сказал парень, – другой бы на его месте сказать такое дедушке постыдился бы, а этот нет, ходил говорит…
Парень опять повернулся к Веригину.
– Ладно, москвич, зачем нам звание, зови меня просто дедушка. Понял?
– Так точно, – ответил Веригин.
– Уже хорошо, – отреагировал на это парень. – Ты еще фазан, и тебе рано ерепениться… А будешь борзеть, мы тебе свою арифметику Пупкина сделаем… Запомни это, к тебе будет особый счет… Ты думаешь, погоны спорол и все, спрятался, ни хрена… Здесь к красноте особое отношение… Здесь многие были в комендатуре…
– Я не служил в комендатуре…
– Один хрен, – сказал парень, почему-то все больше заводясь.
– Я все понял таш …жант, – произнес Дима, – разрешите идти?
Но парень не клюнул на внешнюю покладистость Димы. Он поднялся с табурета, сунул руку за занавеску и вытащил оттуда пару сапог.
– Отдраишь и доложишь, – произнес он.
«Все, – подумал Веригин, – выкрутиться из этой ситуации и стариков не задеть, и себя не уронить уже нет возможности».
– Чего стоишь, – сказал парень, – ты меня понял?
И он высоко поднял сапоги.
– Понял, – четко произнес Веригин, заливаясь краской и делая шаг к парню.
А дальше произошло что-то неожиданное, и прежде всего для самого Веригина. Замок уж очень высоко поднял сапоги и создал тем самым благоприятные условия…
Веригин сделал еще шаг и вдруг коротко, как это делал десантник на вокзале, ударил парня кулаком в печень. Никто из присутствующих этого не ожидал. Не ожидал этого и парень. Он секунду очумело смотрел на Веригина, затем выронил сапоги и начал сгибаться. Дальше то, что делал Веригин, казалось, от него не зависело. Он пнул стол так, что столешница перевернулась, зазвенели разбивающиеся стаканы и содержимое банки выплеснулось на пол. Веригин вытащил из кармана подаренную земляком зажигалку и крутанул колесико.
– Стоять всем на месте, – сказал он дрожащим то ли от злости, то ли от страха голосом, – иначе всех спалю…
Никто из присутствующих не проронил ни слова, а Веригин двинулся боком к дверям, чтобы выбраться из каптерки. Однако его расчет на то, что никто не рискнет сбить его с ног или ударить, чтобы не поджечь спирт, не оправдался…
Движение качка он уловил слишком поздно. Что-то похожее на бревно ударило его по голове, и он ткнулся лицом в пол. Тут же оцепенение замков прошло, его кто-то сильно пнул ногой и вся кодла с остервенением стала бить его ногами, пока он не потерял сознания. Однако, теряя его, он услышал крик, который для него мог быть спасительным, если бы раздался раньше…
– Бля, горим, – кричал кто-то из замков…
* * *
Утром я поднялся с ротой, побыл на подъеме, побежал в штаб и через посыльного вызвал водителя большой грузовой машины. Только через полчаса в штабе появился Вольнов – военный строитель второго года службы из числа так называемых блатных водил, знающих и признающих одного бога – майора Машиновича.
– После завтрака никуда не уезжайте, – сказал я ему, – машина поступает в мое распоряжение.
– Как начальство, – ответил он и пожал плечами.
– На сегодня я ваше начальство, – как можно тверже сказал я, – завтракайте и будьте наготове.
– Есть, – ответил Вольнов и криво усмехнулся.
Понимая, что день будет тяжелым, я сам плотно позавтракал и побежал в санчасть. Ким принимал больных. Я предупредил его и помчался в гараж окольным путем: на плацу шел развод, и я не хотел попадаться на глаза начальству.
