которая стремится как можно сильнее деформировать вещь, в самой вещи действует сила упругости, имеющая ровно противоположное направление – сохранить первоначальное состояние вещи, и именно ведение этой силы я поторопился забыть, не понимая, от чего леска всё не рвётся. Я побоялся бы совершить хоть одно своевольное действие, один крохотный свободолюбивый жест. Участь брошеной куклы пугала больше всего. Свобода и беспризорность сплелись для меня в одно понятие.
Сегодня нужно явиться в общежитие, оформиться и заселиться. Поздравляем студентов! Тебе открывают двери – в аудиторию и в комнату, где тебя будет ждать сосед, наверняка, курсом старше, и ты неизменно наделишь его ореолом высочайшей мудрости, потому что он прожил в этом месте целый год, а может и два, и три, и выжил. К общежитию Кристина питала чувство облегчения, ведь от общаги до универа идти минут десять, а тратить по часу на это увлекательное турне каждое утро не очень хотелось.
Женское тело. Каково оно – за пределами одежды… Кофта, майка, лифчик. Фантазии чертили схемы наподобие ряда стадий, прохождение каждой из которых приводило к новому откровению. Легко, конечно, мастурбировать на условных девушек из какого-нибудь плэйбоя, представлять же себе ту, которую видишь практически каждый день в школе – совсем другое. Как будто она и впрямь находится рядом с тобой – в туалете или в ванной, пока твоя рука занята доведённым до автоматизма движением. Вместе с этим меня волновало, была ли Алёна в курсе дела? Наверняка да. Было трудно, общаясь с ней, не задаваться вопросом, не догадывается ли она, что её фигура – это необъятный кусок для пока ещё сублимированного сексуального аппетита? Слабо укладывалась в моём восприятии девушка одновременно как половое существо и как личность. Какая-то очень слабая связь.
Everything in it’s right place
тысячи и тысячи элементов из абсолютно разных мозаик всё равно сложатся в один рисунок стоит голосу пронестись сквозь бесчувственный шум радио не строит новый уклад отнюдь оно только облагораживает делая обитаемыми ледяные вселенские дали никакого терроформирования с последующей выкачкой ресурсов космическая пропасть останется при своём радио лишь придаёт ей шарм
Водитель проезжал одну остановку за другой, не сажая новых пассажиров – последних в салоне и так было навалом. Пассажиры, пассажиры, пассажиры – стоят гурьбой, смотрят в другой конец дороги – все как один, фигуры, заражённые ожиданием забвением что тихо проникает, отравляет, выхолащивает мысли желания и город предстаёт обыкновенным городом с сухими песчанно-скукоженными мумифицированными зданиями, сотворёнными из песка, из сухой выжженной земли, так стоим ждём чего-то ждём и жарко жуткая жара жара-пленительница и вседержательница самозванка или всё-таки законный правитель деспотичный будто ожидание само повышает температуру и жара не просто обрамление подобного состояния но его часть продукция забвения потому что внутри ничего не остаётся опустошаются люди как высыхают соки и воды и моря и океаны, и мимо проскакивают автобусы один за другим, водители проезжающих маршруток скрещивают руки, показывая ожидающим, что в салоне места нет, и так всё набито битком. Кристина провожала взглядом остающихся на остановке людей, радуясь про себя, что эта дорога закончится быстрее, чем обычно, не будет больше этой дикой, взвинченной тряски и металлического скрежета дышащей на ладан маршрутки, однако со временем люди начали сходить, стали пробираться внутрь новые и новые лица передайте за проезд сколько до белого аиста где останавливаете докуда едете отлично чёрт не на ту сел ладно доеду туда сколько стоит проезд сколько до волгу до схи а в кировский едите Кристина терпеть не могла эту дорогу – слишком прямая – упрямая, стремительная, как луч, тонкая, как лента, старая засохшая лента. Волгоград, прямой, как палка, и сам узкий, изворотливый, как червячок тот самый червяк ага я ведь говорила этот червячок что тихо ползает грызёт себе чего-то вырабатывает шлак и по шлаку ползёт всё дальше существо чей смысл ползти есть вырабатывать срать откладывать пробиваться оползать лзатьлзатьлзать я поняла суть суть этого города этого сухого города он червяк-червячок посреди этих громадных необоримых массивов земли а сама земля как массив я поняла-поняла ожидание – соль земли, смысл земли, а небо шлёт в забвение жаркое дыхание более вечного чем сама вечность солнца солнце-средоточие солнце-канал или солнце-дно круглое зияющее дно в небе и небо льнёт и разливается пустотным полотнищем из этого ярчайшего круга; город-червячок – посреди степей, посреди пустот, в самой пустоте, в самой её сердцевине, как если бы у пустоты была сердцевина, грызущий поедающий пространство а пространства меньше не становится но червь ползёт себе ползёт червяк критического умонастроения но как водится умонастроение ещё не смогло себе выгрызть путь в пространстве ведь пространство – самодержец, божество, бог, оно везде, всюду. Волгоград прямой, да-да, прямой, лежит себе вдоль реки, словно поддакивая ей, во всём с ней соглашаясь, словно он с самого начала решил не сходить с берега, не удаляться от него, не идти дальше в степь – как ребёнок, лелеющий мечту, что когда-нибудь вырастет, но не покидающий заботливого волжского крыла, Волга-обитель; город, который будто бы не может разрастись, стать взрослым. Волгоград казался незавершённым, чувствовалось в нём что-то ошибочное: город то ли пуст, то ли полон, то ли почти построен, то ли почти разрушен; будто какое-то из звеньев генетического кода дало непоправимый сбой, что повлекло за собой необратимые нарушения в развитии плода, потому и появился на свет этот город-калека, город-инвалид. Видимо, это касается всех южных городов. Они похожи на развалины или руины, отчего жители таких городов ощущают в себе прирост большей свободы, чем та, что обитает в жителях городов иных сторон света. Среди запустения, на полпути от рождения и на полпути к гибели, жизнь циркулирует активнее, ощущая в себе неизбывную силу, которая из-за собственной избыточности тратится не впрок и через какое-то время бесследно растворяется в пустоте парадоксальная прибыль пустоты она словно становится больше властнее хотя разве пустота может стать может ли она вообще становиться а жизнь стоит на месте живо то что обездвижено это правило указанное пространством-божеством ибо нет жизни в том что движется нет там становления
Ты – это не я. И наоборот. От этой тотализирующей неидентичности мышцы по всему телу сводит судорогой; кажется, я уже добралась до тебя, стала твоим отражением, стала частью твоего тела, твоей души, однако происходит нечто вроде скачка,
