не подозревающего. — Как в пустыне какой!»
Коля уговорил Сашку проехаться с ним до Липецка на недельку, а потом и домой, в свой Минск. Сашка не отнекивался, видать, ему тоже хотелось чего-то нового. Одно условие поставил он Коле, чтобы тот переговорил с родными об этом, чтобы не как снег на голову. Говорил Коля с Валентиной Ивановной, и она заверила, что это хорошо, прекрасно, пусть ни о чем не беспокоится друг Коли, у них все просто, но от всей души.
Только не все так думали, как Валентина Ивановна. Не очень это понравилось дочери. Хмыкнув, она заявила, что их квартирка постепенно превращается в какую-то забегаловку: то спят пьяные мужики в коридорах, теперь турист едет.
— Что ты выдумываешь! — возмутилась Валентина Ивановна. — Что плохого в том, что на несколько дней приедет хороший мальчик, с кем Коле жить минимум четыре года, и потом неизвестно как сложится их судьба. Может, до конца жизни будут они нужны друг другу! И кто тут у нас пьяный спит? Случилось один раз, и теперь помнить об этом всю жизнь? Нельзя так! Я удивлена твоим высказыванием!
Кира понравилась Сашке сразу. Он не рассчитывал на любовь с первого взгляда, вообще не рассчитывал на какую-то любовь, только получилось иначе. Его прежнее убеждение: не жениться лет до сорока, затрещало по швам. «Сорок лет — это уже чересчур! — пересматривал свои позиции неустойчивый холостяк. — В двадцать три — двадцать пять самое хорошее время! Ты молод и в силе, ты можешь дать что-то нужное детям! В сорок еще ничего, но для детей, да и жены тоже, ты будешь неинтересен, будешь каким-то сквалыгой-старцем. После училища самое время приобрести жену! В полку дадут квартиру, а не общежитие — уже одна есть выгода! После полетов будет кому приготовить чашку крепкого чаю — два! Дети — три! «Женюсь! И это не игрушки! А вы, мои прекрасные подружки: Лизетта, Мюзетта, Клозетта не плачьте обо мне!»«- мысленно пропел Сашка, представив себя счастливым отцом большого семейства.
За столом, собранным общими усилиями, заставленным «заморским» яствами, чего только не было. Виноград из Молдавии, помидоры из Турции, бананы из Нигерии и даже дыня была. Из Узбекистана! Говорили много, было весело и непринужденно. Даже Лиза поведала о своей жизни в гарнизоне «Черниговка». Рассказывала, затаив улыбку, и всем было понятно, какой след в душе у нее оставил первый военный гарнизон.
— Шесть хозяек на общей кухне, — говорила она. — Самой старшей сорок. Мне двадцать, другим и того меньше. Ничего не умеем делать, а стараемся!
— Почему это ты ничего не умела? — не соглашалась с дочерью Валентина Ивановна. — Ты могла много что приготовить.
— Картошку сварить и поджарить, пельмени слепить, яичницу, — вот, пожалуй, и весь мой запас кулинарных способностей.
— Неправда! — настаивала Валентина Ивановна, ей было неприятно слышать от дочери, что она, мать, ничему хорошему ее не научила. — Ты делала драники вкусные! Пирожки с повидлом мы пекли, торт «Наполеон» часто был у нас!
— Да, было, — согласилась Лиза, быстро распознав свою ошибку. — Делали, стряпали. Я о другом, — выкручивалась Лиза, — борщ у меня не очень получался. Васе не нравился. Говорил: у мамы борщ, а у тебя вода с капустой. Все делала, как его мама, а борщ не тот, хоть убей.
— Моя мама сама хлеб пекла, — призадумавшись, вспоминала Валентина Ивановна. — Вкуснее не было этого хлеба. Идешь вечером с поля, а запах уже за километр чуешь! У других такого хлеба не получалось. И зерно, и мука, и закваска одна, а хлеб не такой, у всех разный.
Саша слушал этот простой разговор двух женщин, и ему не казалось, что не о хлебе сейчас надо говорить да о борщах, а о чем-то другом, чем живет вся, некогда большая, страна. Только люди живут вечными заботами о жизни, а эта суматоха с президентами, премьерами, реформами и реформаторами такая мелочь! Пошумят, покричат, постреляют, в землю лягут, скоро сотрутся из человеческой памяти их лица и дела, а борщи останутся, как и были. Они вечны, потому что нужны человеку!
Чай пили долго, это тоже удивило Сашу. У них в семье чаю не уделяли столько внимания. Нальют кипятку, плеснут заварки, как правило, старой, две ложки сахару или конфеты — вот и все чаепитие. Здесь же «колдовала» Кира. Саша наблюдал за ней сначала просто так, от нечего делать, а потом его загипнотизировали ее плавные, размеренные движения рук, головы, тела. Она налила в заварной чайник кипятку, повращала им и поставила на подставку, прикрыв его полотенцем. Присела у уголка стола, выжидая чего-то. Минут через пять вылила воду из чайника и насыпала в него две больших щепотки листового чая, помедлив, заполнила, чуть не долив, кипятком. Закрыла крышкой, закутала в полотенце и принялась расставлять блюдца и чашки перед каждым. Через пять минут аромат чая заполнил, казалось, весь дом.
— Когда мы жили в Кизыл-Арвате, только чай нас спасал, — сказала Валентина Ивановна, опять уйдя в воспоминания. — Жарища несусветная, исходим потом, в конце дня такая вялость, такая разбитость! Хочется упасть и лежать, не двигая даже пальцем. Но берешь чай, кстати, там был только индийский и цейлонский, к чаю они относились прямо-таки трепетно, завариваешь его до черноты, выпьешь пиалу — и тебя как подменили. Ты опять можешь что-то делать. Чай, фрукты, овощи, соки — главное было наше питание. Ни тебе лишнего веса, ни тебе тяжести в желудке от мяса!
— Мужики-то, мама, от мяса не отказывались, — поправила Лиза.
— Да, конечно! — согласно закивала Валентина Ивановна. — Им в столовой готовили по своему раскладу. Там и мясо, и шоколад. Как же, чтобы летать, надо иметь силы. Да и вообще, на аэродроме много тратится энергии всеми, не только летчиками. А вот мы, бабы да дети, мясо редко ели, и, самое интересное, не хотелось его.
— Саша, — обратилась Кира к гостю, — тебе еще чаю?
— Нет, спасибо! Хотя, можно еще чашечку — вкусный чай! — подал Саша чашку Кире. И, как пишут в любовных романах, рука его коснулась руки девушки, и ток пробежал от одного к другому. Потом, от другого к первому. Короче, их поразило током любви!
Валентина Ивановна не заметила, а от Лизы было не скрыть, как дрогнули ресницы Киры, когда она принимала чашку от гостя.
«Еще одна проблема! — пронеслось у нее в сознании. — Что будет с этим беднягой, с этим Маугли, который ни к чему не пригоден? Сопьется или что хуже придумает».
Когда троица убежала в город, освежиться после долгого сиденья за
