дрягать ножками!.. Цѣлыя драмы даются съ участіемъ арлекина…
— Ха-ха-ха! разразился Коля, внимательно слушавшій Рѣзваго. Леонидъ Петровичъ, помните, какъ арлекинъ кричалъ: conte di Piedi Grotta?.. ха-ха-ха!..
Онъ перевернулся и вытянулъ руку, какъ маріонетка, къ не малому удовольствію Леонида Петровича. Графиня успокоилась и начала тихо улыбаться. Разговоръ пошелъ пестрой вереницей легкой и добродушной болтовни. На дворѣ уже смерклось. Мы перешла въ комнаты и разсѣлись на балконѣ. Я не слѣдилъ особенно ни за Рѣзвымъ, ни за графиней. Только сдавалось мнѣ, что ихъ взгляды то-и дѣло сталкивались. Рѣзвый заставилъ и меня говорить о Россіи и разныхъ «вопросахъ». Такъ мы проболтали еще часъ-другой.
Вдругъ на улицѣ раздались аккорды гитары или мандолины, подъигривавшіе мужскому голосу. Пѣніе все приближалось къ рѣшеткѣ полисадника. Мы примолкли. Я, по пѣвческой привычкѣ, сейчасъ нашёлъ ключъ, въ какомъ шла пѣсня, и когда припѣвъ повторился, схватилъ и слова, и мелодію:
Non ti voglio piu lascia-ar, раздалось два раза по теплому и влажному воздуху, и мимо рѣшетки прошелъ медленно плечистый малый, съ шляпой на затылкѣ, въ короткомъ пальто и широкихъ клѣтчатыхъ шароварахъ, съ мандолиной чрезъ плечо. Свѣтъ фонаря облилъ всю его фигуру. Было что-то искренее и бытовое въ этомъ пѣніи простаго рабочего; оно раздалось такъ нежданно, и и въ немъ дрожали звуки живой и жгучей страсти.
Черезъ двѣ-три минуты опять повторился припѣвъ: Non ti voglio piu lascia-ar, Non ti voglio piu lasciar.
Я завториль ему басовыми тріолями. Графиня и Рѣзвый тоже запѣли вполголоса и, повторяя слова схваченнаго ими припѣва, невольно приблизились другъ къ другу. Руки ихъ какъ-будто прикоснулись.
Это было всего одно мгновеніе, но и меня точно ударила электрическая искра. О себѣ я забылъ; но маѣ чувствовалось присутствіе чего-то, отвѣчающаго на звуки пѣсни прохожаго…
— Чудо! вскричалъ Рѣзвый. — Вотъ чѣмъ Италія выше всего остальнаго!
Графиня только вздохнула какъ-то особенно, и полушепотомъ вымолвила:
— Да!
Чрезъ полчаса мы ушли отъ нея съ Рѣзвымъ.
VII.
Рано проснулся я и подсѣлъ къ окну. Утро было такое радостное, что никакая горечь не пробиралась въ сердце. Я не хотѣлъ рѣшительно ни о чемъ думать — дотой минуты, пока придется дѣйствовать; такая юношеская безпечность была, по крайней мѣрѣ, подъ-стать празднику природы среди города цвѣтовъ — Флоренціи.
Въ восемь часовъ служанка заварила мнѣ чаю. Оказалось, что она та самая старушка, у которой я наканунѣ спрашивалъ: гдѣ Villino Ruff'i?
Эмилія — такъ ее зовутъ — пресимпатичная особа. Ея сморщенное и почти беззубое лицо, съ сѣденькимъ крысинымъ хвостикомъ, вмѣсто косы, оживлено карими умными глазками. Она разговорилась со мной безъ болтовни и заявила, что русскихъ вообще любить больше, чѣмъ англичанъ, хотя хозяйкой своей и довольна. Отъ нея же узналъ я, что у насъ, по сосѣдству, знаменитый «signor Salvini» играетъ въ лѣтнемъ театрѣ «Politeama Fiorentina», и безподобенъ въ роли Отелло.
— Un grand' artista! выговорила энергически Эмилія и сдѣлала жестъ правой рукой.
Только-что она убрала со стола, какъ въ коридорѣ раздался звонокъ. Онъ меня немного удивилъ.
Эмилія пошла отворять и тотчасъ же вернулась со скромной миной недоумѣнія.
— Una signora, доложила она тихо-тихо.
Я былъ одѣтъ и могъ принять всякую «синьору». Только-что я отошелъ отъ окна, на порогѣ появилась дама вся въ бѣломъ, съ голубымъ вуалемъ поверхъ соломенной круглой шляпы.
— Не узнали меня? раздался голосъ графини.
Я подбѣжалъ къ ней и не могъ удержаться — поцѣловалъ руку. Она откинула вуаль и съ свѣтлымъ, нѣсколько напряженнымъ лицомъ оглядѣла мою квартиру.
— Да у васъ очень мило, и прохладно даже…
Послѣ того, она сѣла въ большое кресло и, обмахиваясь соломеннымъ вѣеромъ, продолжала:
— Извините меня, другъ мой, за вчерашній день…
Я съ утра была нервная, вашъ пріѣздъ меня какъ-то сбилъ съ толку, потомъ это письмо графа… Сегодня я совсѣмъ не такая. И знаете, что я вамъ предлагаю?
— Что, графиня? весело спросилъ я.
— Поѣдемте-ка мы сейчасъ, въ маленькой телѣжкѣ, въ Фіезоле? Вѣдь вычитали, я думаю, у Бедекера?.. это — милое очень мѣсто… по дорогѣ позавтракаемъ въ какой-нибудь тратторіи, — согласны?
— Съ великимъ удовольствіемъ! вскричалъ я. Чего же лучше… великолѣпное утро и такая поѣздка…
— Какъ я рада, перебила меня графиня! что вы сегодня добрый и веселый. Вы видите, какъ здѣсь живется!.. не то, что подъ нашимъ кисленькимъ небомъ.
— Вы совсѣмъ молоденькая, шутливо замѣтилъ я, оглядывая ее.
— Пожалуйста, объ моихъ годахъ не распространяйтесь, пригрозила она пальцемъ, нахмуривая брови, и какъ-то особенно разсмѣялась. Сбирайтесь же, Николай Иванычъ! ужь и теперь довольно жарко… Дойдемъ пѣшкомъ до Cascine, тамъ насъ ждетъ телѣжка. Мы будемъ править… поперемѣнно.
— Мои сборы короткіе, откликнулся я, берясь за шляпу.
Мы вышли и направились къ парку. Подъ тѣнью акацій стояла маленькая таратайка; крошечная сѣрая лошадка, не крупнѣе хорошаго водолаза, была впряжена въ нее и красиво закручивала голову, украшенную лисьими хвостами и цвѣтными покромками. Ее держалъ въ поводу груммъ графини.
— У меня есть цѣлая пара пони, говорила она, переходя со мною чрезъ площадь; я ихъ очень дешево купила… Вечеромъ ѣзжу въ паркъ.
— И сами правите? освѣдомился я.
— Да, сама… а это мнѣ нанялъ мой Луиджи… Вывидите: простая таратайка, на такихъ здѣсь ѣздятъ крестьяне, только съ верхомъ… У васъ зонтика нѣтъ, я боюсь, какъ бывамъ не схватить солнечнаго удара.
Мы усѣлись въ телѣжку, подъ низкій верхъ. Я взялъ возжи и только-что дотронулся до лошадки, какъ она подхватила чуть не вскачь.
— Куда, куда править? спрашивалъ я у графини; а она хохотала и показывала мнѣ рукой направленіе.
Лошадка побѣжала дробной рысью, точно какой мышенокъ; погремушки дребезжали у ней подъ ушами и лисьи хвосты развѣвались по воздуху вмѣстѣ съ красными покромками.
— Рысакъ! крикнула графиня, откидываясь въ глубь таратайки.
Я правилъ по ея указаніямъ, и очень скоро мы очутились на узкой пыльной дорогѣ, обставленной сплошь невысокими каменными заборами и изгородями, изъ-за которыхъ виднѣлись оливковый и тутовыя деревья, кукуруза и жерди винограда; а кое-гдѣ торчалъ и нашъ подсолнечникъ, Въѣхали мы въ улицу съ двухъ-этажными грязноватыми домиками, лавчонками, кабачками: не то деревня, не то городъ.
Графиня выглянула изъ-подъ верха таратайки.
— Николай Иванычъ, окликнула она меня, видите вы вонъ тотъ балкончикъ и подъ нимъ вывѣска?
— Вижу, графиня, отозвался я.
— Это тратторія и отельчикъ. Видъ оттуда долженъ быть прелестный на всю Флоренцію… Вамъ ѣсть хочется?
— Не очень.
— А мнѣ такъ ужасно хочется; правьте вонъ туда, въ уличку.
Я повиновался, искоса посматривая на нее; мнѣ показалось, что ею опять овладѣвала тревожность, сродни той, какую я замѣтилъ вчера.
Таратайка наша подкатила къ сводчатымъ воротамъ бураго, мшистаго дома. Къ
