платить долбаную ипотеку. Мне хотелось бы знать, что у них с Натали. Но я не спросил. А может, мне неинтересно уже. Миша пожелал мне удачи с поиском работы, он даст знать, если соберет группу в Мурманск. Не соберет.
Мурманск. Я же ничего не теряю.
Я отправил резюме и самое теплое сопроводительное письмо из всех, что я когда-либо писал и читал в интернете. Я исполнительный. (Иногда мог по несколько дней не открывать рабочую почту.) Ответственный. (Когда заметил опечатку в слове «какачество», никому не сказал. Листовки уже ушли в типографию. Потом обвинили корректоров.) Амбициозный. (Мои амбиции так высоки, что я до сих пор ищу себя. Вы не пожалеете, взяв меня на работу гидом по псевдодеревне нуоли.) Кто, если не я! (Псевдонуоли.)
Мне пришел ответ на следующий день. Хотя у меня нет нужных навыков, в письме я был убедительным. Умение убеждать. Надо внести это качество в резюме.
* * *
По законам жанра тут должен быть рассказ о чуде. Например, я прошел отбор на участие в стендап-фестивале в Москве. Вошел в лонг-лист. Организаторам так понравилась моя импровизация, что они даже не запросили весь материал. И я, отказавшись от дурацкой работы в Мурманске, еду покорять столицу. Трепещи, мир! Трепещи, Антон со своими «Лужниками»!
Последние две недели я почти не выходил из своей комнаты. Восстанавливал утраченные записи. Толик с Яной звали меня, только чтобы покормить. Да, они все еще вместе. И Яна избавилась от длинных черных волос. Теперь они светлее и гораздо короче. У нас гармония. Иногда я думал, а вдруг я так и останусь у них. Кем-то вроде домашнего питомца. Я чистоплотный, тихий, сам гуляю, ем не много. Антон, не стань он бизнес-коучем, сделал бы мне необходимые прививки. И кастрацию, чтобы не бродил по городу и не связывался с другими. Все-таки я устал шататься.
Мне нужно было восстановить все, что я наработал за три года. Ладно, не все. Но что-то. Откапывал шутки про эпиляцию и алкоголь. Дурацкие. И зачем я их придумал. Хотел впечатлить.
Но вернемся к чуду. Москва, стремительная карьера в стендапе и все такое. Чуда не произошло. Я все-таки не в ромкоме. Я не вошел в лонг-лист. Мне прислали краткое разъяснение. Начинающим комикам нужно готовиться к импровизации. Тщательно. Сам по себе жанр импровизации хорош, но сложно рассмешить людей, которые видят тебя впервые. Посоветовали закончить монолог, прогнать его на публике и прислать им запись с выступления. И тогда, что маловероятно, но все-таки возможно, они еще раз подумают.
И вот я готовлюсь. Вспоминаю, о чем писал раньше. Раньше? До какого момента считается это раньше? До встречи с Натали и позорного выступления. Об этом я и пишу сейчас. Не могу сочинить ни одного ванлайна. Ничего смешного. Может, вставить хотя бы анекдот мамы Дикого про то, почему шутки про утопленников не смешные? (Потому что лежат на поверхности.) Но раздутые трупы не лежат, они плавают на поверхности.
Толик разрешил обкатывать материал в «Комедии», пока не уеду в Мурманск. Если уеду. А там я, как и планировал уже давно, начну собирать фактуру для чего-то. Раньше я думал, что хочу написать сотню шуток про нуоли. Цифра сто почему-то засела в голове. В Ростове я написал три. Оставалось девяносто семь. Поеду в Мурманск, погуляю по псевдодеревне и сочиню еще. Что там можно накинуть? Хижины, община, отсутствие браков, отсутствие штанов. Улавливаете связь?
Почему я не могу, как Верховской, просто опубликовать свои мысли? Мысли. Их не так много. Я думал, что их много. Считал себя многослойным персонажем. Как лук или капуста. Хорошо бы лук. Слушатель хотя бы заплачет.
* * *
Вот мои три шутки про нуоли.
Первая.
«Вас не бесит, что туалеты делятся на женские, мужские и для инвалидов? И ни одного для нуоли. Дайте нам хотя бы один. Общий. Мы все равно не различаем друг друга».
Вторая.
«Встречаются как-то афроамериканец и нуоли. Первый говорит:
– У меня самый большой.
– Нет, у меня.
– У меня как гидрантный шланг.
– А у меня корабельный канат.
– Я могу своим гвозди забивать.
– А я могу пробить кирпичную стену.
Так они спорят, спорят. Мимо проходит армянин:
– Э, по-братски, хватит спорить. Я уже задолбался гвозди забивать и стенки ломать».
Третья.
«Знаете, что в нуоли самое странное? Что мы не люди».
Не смешно? Не смешно.
* * *
Я не написал новых шуток. Мне еще писать и писать. Сто шуток или тысячу. А может, ни одной. Но сегодня я выступаю в «Комедии» у Толика. И буду выступать завтра и послезавтра. Пока не уеду в Мурманск или к родителям. Или пока не начнется апокалипсис. Я буду говорить о себе и своей жизни. Может быть, будет смешно. А может быть, нет. Скорее всего, нет.
Я шел по осенним ростовским улицам. Скоро буду ходить по зимним. Необязательно ростовским. Сезоны будут сменять друг друга. А я всегда буду куда-то идти. Потому что так я точно куда-то приду.
В гримерке за сценой комики дрожащими голосами повторяли свои монологи. Сашки не было. Он уехал в Москву выступать по телику. Я сел на диванчик и уставился в стену. Какой смысл повторять. Если я облажаюсь, то не из-за того, что забыл шутку. Совсем не из-за этого.
На мне новые трусы. Я не отрезал ярлычок. И это раздражает. Но я постараюсь об этом не думать на сцене. Хотя уже подумал, и мысль эта не отвяжется до самой ночи. Вместо того чтобы повторять свой материал, я думаю о ярлычке, который щекочет спину. Скорее всего, я об этом расскажу со сцены.
Толик в блестящем пиджаке и с капельками пота на лбу сидит за своим уютным столиком и вызывает комиков по очереди, которую одному богу известно как определил. Я где-то в середине. Между учителем из Норильска и разведенкой. Она сама себя так прозвала. Я не против разведенок. Очень даже за. Она милая. И я, возможно, ей напишу потом. Я против ярлыков. Особенно тех, что натирают мне поясницу.
Учитель передо мной рассказал про учительскую жизнь:
– Я не очень хороший учитель. У меня так себе результаты. Мне удалось объяснить, что дрочить на уроке – это плохо. Самому себе.
Толик просит поаплодировать. Учитель на дрожащих ногах спускается со сцены. Я слышу свое имя. Делаю глубокий вдох. Разведенка улыбается и кивает мне. Кто-то хлопает по плечу. Я поднимаюсь по деревянным ступенькам на деревянную
