в ту пору проделывалось ручным способом, — ибо с выкопанных лиственных пород необходимо оборвать все листья, иначе они очень быстро засыхают. Шеф случайно увидел у своего отца условия конкурса; отец не принимал в конкурсе участия, он был членом комиссии, которой предстояло определить лучший ответ на вопрос конкурса и наградить его премией; триста марок, рассказывала Доротея, были объявлены как награда, и хотя шефу исполнилось только семнадцать и потому он еще не имел права участвовать в конкурсе, он тайком переписал условия и, прячась в таких местах, где его не могли застать врасплох, ответил на конкурсный вопрос по своему разумению. Пни служили ему подставкой, доски да старая тачка, только чертеж барабана для обрывания листьев, который пришел ему на ум, он выполнил в запертой комнате — его стоячий барабан, важной особенностью которого было щадить побеги. Затем шеф вложил все в большой конверт и отослал в город, в Сельскохозяйственную палату, и никто о том ничего не знал.
Дело затянулось, время шло, порой шеф даже думал, что его работа потерялась, и когда он уже решил все забыть, тут-то однажды вечером его позвали к отцу. Отец поначалу сказал коротко:
— Поздравляю, ты всех заткнул за пояс. — Но, помолчав, добавил: — Премию ты, конечно же, не возьмешь.
И шеф не выдержал — сел, его трясло как в лихорадке, потому что отец, поздравив его еще раз за работу, еще раз, однако, повторил, что премию он принять не вправе, иначе все станут говорить, будто дело решилось благодаря семейным связям.
Шеф с этим согласился, в тот же вечер сел и написал в комиссию письмо, в котором просил вернуть ему конкурсную работу, но главное, просил не присуждать ему объявленной премии. Отец его позаботился о том, чтоб все так и случилось. Но едва шефу вернули его работу, как он тут же вновь ее отослал, на этот раз дипломированному садоводу из Иоганнисбурга [2], который тоже участвовал в открытом конкурсе и который теперь, как узнал шеф из документов отца, должен был получить премию вместо него. Плинский была фамилия того садовода; он пользовался повсеместной известностью благодаря своей книге о болезнях деревьев и кустарников. Садовод не давал о себе знать, он молчал и делал вид, будто бы никогда не получал письма шефа с чертежами барабана для обрывания листьев; но за день до вручения ему премии в Сельскохозяйственной палате он послал шефу краткую телеграмму, это была первая в жизни телеграмма, полученная шефом, в ней ему предлагалось приехать в город по известному поводу.
Шеф поехал не вместе с отцом, он поехал туда, где происходило торжественное награждение, один; он сидел в заднем ряду, скрытый фикусом; после музыкального вступления, после приветственного слова и вручения дипломов Плинский, этот старый садовод, произнес речь, речь эта, по идее благодарственная, таковой не стала. Как ни была ему важна собственная работа — ряд предложений по искусственному снижению содержания ростовых веществ в листе, — куда более значительным представлялся ему ответ, который дал один молодой компетентный человек на конкурсный вопрос, после чего Плинский повторил мысли и идеи шефа, продемонстрировал чертеж барабана для обрывания листьев, сохранявший больше, чем это было до сих пор, побеги, а под конец Плинский попросту заявил, что он, со своим полувековым опытом, может распознать, кому по праву положена первая премия. И пошел через весь зал к фикусу, вытащил шефа из его укрытия и познакомил с ним присутствующих, но не только это сделал он; вручив шефу полученную им денежную премию, он обратился к комиссии и попросил изготовить соответствующий диплом; он, со своим полувековым опытом, удовольствуется второй премией.
Но домой они поехали вместе, шеф и его отец, разговоров особенных не вели, а когда доехали до своих участков, отец сказал:
— А барабан, прохвост ты этакий, диковина твоя, пока останется у нас.
Еще немного, и от грушевого компота ничего не осталось бы для других, но Доротея, вскрикнув с перепугу, унесла миску в кладовую, колбасу и сыр она тоже припрятала, только хлеб, который она для этого дня испекла сама, остался на столе, и я отламывал от него и запихивал в себя столько, что здорово отяжелел и едва поднялся, когда вернулись Иоахим с Иной, а вскоре и шеф.
Ина сразу же ощупала повязку, села ко мне и напомнила, как можно мысленно изгонять боль, а Иоахим ходил по пятам за Доротеей, помогал ей подавать на стол, все хватал и хватал ее за руку и при каждом удобном случае спрашивал, довольна ли она им. Один раз, когда она быстро погладила его по щеке, по его лицу пробежала искра радости, и тогда он рассказал нам, как дрались люди за его лотерейные билеты, а кое-кто требовал, чтобы День открытых дверей проходил регулярно, может, дважды в год. Как смотрел он на свою мать, с какой готовностью, как неотступно хватал на лету каждый ее взгляд, ничто не значило для него так много, как ее похвала.
По виду шефа нельзя было определить, доволен он или недоволен, по крайней мере тогда, когда он вошел и шагнул к своему стенному шкафу, который Ина раскрасила в бело-голубую полоску и украсила пионом. Шеф открыл шкафчик, налил себе из своей плоской фляжки и сел к столу, напротив Доротеи; мы сидели тихо-тихо и только смотрели, как он на нее поглядывает, мы наблюдали, как появилась улыбка, вначале словно бы вокруг глаз, потом в подвижных морщинах и под конец вокруг приоткрытых губ, он поднял — осторожно, чтоб ни капли не пролить, — стакан и, обращаясь к Доротее, сказал:
— К следующему моему дню рождения, Дотти, у меня одно-единственное пожелание: чтобы ты еще раз так же выступила для меня одного.
Он отпил и, наклонясь через стол, поцеловал Доротею в лоб.
Во время ужина у шефа для каждого нашлось доброе слово, и для Эвальдсена и двух его помощников, некоторые вазы им так удались, что они тут же получили на них заказы, но, по словам шефа, это было мелочью, только-только покрывало расходы; в счет же шли — и за это он позволил себе еще стаканчик — поставки, о них он договорился под самый конец, когда все уже уходили, поставки шести тысяч молодых араукарий. Внезапно шеф положил мне руку на плечо и сказал, что должен передать мне привет, он сказал:
— Меня просили передать тебе привет, Бруно, и сказать, что копулировку с язычком лучше не сделать, а человек, который просил передать это тебе, знает в этом толк.
А я спросил, не в
