class="p1">Надя, от волнения зажмурив глаза, надорвала конверт. Внутри, как она и предполагала, обнаружилась не сибирская язва и не гексоген, а приличная стопка бумаг различного формата; часть листов была сильно смята, какие-то даже опалены, разорваны на части и склеены скотчем. На титульнике – литографическая печать – солнце и луна в витиеватом обрамлении. Надя судорожным жестом надела очки и бегло пробежалась глазами по первым попавшимся страницам. Какие-то схемы, вырезки из статей, чеки, рисунки (часть их на нотном стане), заметки с датами, четверостишия на неопределимом языке. Что это, отчёты или дневник? Или репортажи? Схемы, графики, реплики как в пьесах, иероглифы. Стенограммы допросов? Так с ходу и не поймёшь. Почерк корявенький, но глазу приятный. Интересно, сам ли он написал это? Или, может, он лишь посредник, курьер? Остановилась на одной:
ВДГИ
От
Стужина
СЛУЖЕБНЫЙ ОТЧЁТ
Мои глаза переехали брикеты вагонов, потом скользнули за спиной или за угол – я не так хорошо разбираюсь в евклидовой геометрии и, кажется, только выигрываю от этого. Приду домой, распакую коробку и, обнаружив смятый головной убор, в бешенстве начну названивать случайным людям: верните мою шляпу, сукины дети, забудем о содержании, верните хотя бы форму, шляпа тут ни при чём, она лишь случайный зритель моих эгоистичных стремлений, меня зовут так-то и так-то… где я её взял? Я получил её от шарманщика, одного из тех, что торгуют безделушками на набережных, мощённых крупным красным булыжником. Я вовсе в ней не нуждался, но по стечению обстоятельств она пошла в счёт его многомиллионного долга перед Вами. Шарманщика, само собой, больше нет в живых, я не помню, как именно это случилось, мне почему-то кажется, будто он утонул.
Стоял чудесный южный день, и облака не до конца схватившимися цинковыми белилами сияли на густой лазури неба. Он так хохотал, что не удержал равновесия и свалился за борт. Но, конечно, такого не бывает в жизни: смеясь, люди не выпадают за борт, особенно в такую прекрасную погоду. По солнцепёку я шагал себе по дощатой палубе туда-сюда с коробкой в руках – такой презентабельной и красивой, а он, булькая, даже не пытался позвать на помощь, к тому же на палубе, к несчастью для него, был только я. В сиесту никто не решался высунуть носа из бара, предпочитая аперитивы морским пейзажам.
Затем, как и полагается, я потопил пароход. Лично наблюдал за тем, как он складывался карточным домиком и отправлялся ко дну. На всякий случай я закопал море, присыпал его хвоей и прошлогодними листьями. Не скажу, что это мне даётся просто.
Никогда половинчатость не доводила до добра. Чтобы соответствовать шляпе, придётся раскошелиться на пальто из верблюжьей шерсти в магазинчике, одном из миллионов на берегу, звавшемся когда-то Лазурным. Я кое-что уже присмотрел. Одна беда: здесь слишком жарко, постоянно что-то тлеет. На что мне, спрашивается, пальто в разрушенном мире? Перед кем щеголять среди руин, полчищ крыс и одичавших собак?
Сподручнее верблюду пройти сквозь игольные уши…
Я хочу кофе. Это не помутнение рассудка, это простое честное желание попить кофе. Но как бы я ни отвлекал себя разной чепухой, я прекрасно знаю, что впереди меня ждёт лишь пепел.
– Ага, понятно, – разочарованно выдохнула Надя. – Ни тебе тайн, ни тебе карты сокровищ…
Им рассказывали про подобные случаи на лекциях: типичное компульсивное творчество; в отличие от косной речи, мысли шизофреников щедро растекаются в безумии на письме, в качестве примера одержимости на парах им приводили аналогичные записи, которые с распространением интернета в большинстве своём перекочевали в соцсети. И таких листов добрая сотня. Значит, Стужин… порождение воспалённого воображения. Это отчасти объясняет психопатическое поведение и отрешённый взгляд.
На следующей странице Надя обнаружила завещание, в котором сообщалось, что он – Стужин – отрекается от всякого движимого и недвижимого имущества «в пользу Других» – и размашистая подпись. На обратной стороне листа – пустая форма для завещания. Сверху едва заметно карандашиком, кажется очень-очень твёрдым и тонким, подписано: «Надежда».
– Чушь, – откинула бумажку.
Надя хоть и удивилась, но виду не подала – такими манипуляциями её не пронять. Он мог написать это прямо здесь, увидев бейджик с именем, а затем вложить в конверт и запечатать его… сургучной печатью (наверное, она бы почувствовала запах (но ведь могла и не почувствовать)). Времени, чтобы это провернуть, у него было предостаточно. Вдруг из пачки на стол выпали несколько карт. Две из них лицевой стороной – Жрица и Паж пентаклей.
– Эпатажно.
Ну, допустим, Стужин не запечатывал конверт здесь, в таком случае имеется в виду совсем другая Надя, да сколько угодно есть на свете Надь – совпадение имени (далеко не самого редкого) – это не причина приобщать себя не пойми к чему. Рука потянулась было к цыплячьим спинам оставшихся карт, но в последний момент брезгливо отдёрнулась. Эзотерик бимбо + Кали юга + триста двадцать седьмая сота. Натальные карты, гороскопы и прочая «херомантия» – не больше чем эффект Барнума, наивное стремление человека обнаружить хотя бы жалкую тень порядка в хаосе событий. Она сорвала бейджик и швырнула его за барную стойку. Перед глазами мигом прошмыгнули все приятельницы-тарологи-ноготочки, их обсуждения за сауэром в высоких плоских бокалах с засахаренными краями, весь объём занимающей их мысли дребедени представила – и по телу пробежала дрожь.
– Что ещё за «ВДГИ»? Гуглится только какая-то сварочная аппаратура.
И ежесекундно
стенания комкают сердце, как будто
оно из бумаги, а вены, что тело
моё пронизают, – картонные трубки.
Сергей Сирин. Меланхолия
Ещё одно доброе дело вырисовывается! Четыреста тридцать четыре тысячи четыреста рублей: шестьдесят по пять, восемьдесят четыре по тысяче, семьдесят две пятисотки и сто сорок четыре сотки. Выйдя из кафе, он посвистывал себе в воротник и в целом пребывал в необычнейшем расположении духа, на краешек его шляпы незаметно приземлился ясеневый вертолётик. В лихом прыжке молодой человек хлопнул пятками.
Предопределённость. Как хочется, чтобы на проспект из-за угла лениво подтянулись поливалки одна за другой, рассекли лезвиями фар молочную пелену, живым примером продемонстрировав изобилие пресной воды, – и плевать, что часом ранее прошёл дождь. Но что-то тянут, вязнут. Ну, давайте же!
Тишина.
Куда идти? Он огляделся; глухой туман; от необходимости предпочесть что-то чему-то заурчало в животе. Побыстрее проснуться, а там уже можно будет кормить своих рыбок. Красный свет (он лишь предполагается), стоп, с улыбкой задумался снова: как же жалок его вид!.. Зелёный: семенит неуклюжим шагом по протёртой зебре. Ах, сколько простора открывалось на заре человечества и каким хрупким всё оказалось на деле! Музейные воспоминания нахлынули: взглянуть бы сейчас хоть секундочку на унылые лица водителей, скучающих в утренней пробке, чтобы кто-то матернулся и посигналил – да уж, напрашивается липучий, как битум на подошве, вывод.
Какой? Мямлило, тянулось невнятно, отовсюду шипело мёртвым голосом – дальше просыпаться некуда, дружище; и тем не менее проснуться хочется больше всего на свете.
Он спустился в подземный переход и зачем-то ускорился. Скользкая лестница, низкий потолок, сухожёлтый холодный мигающий свет его преследовал, под ногами хлюпала приятная сжиженная грязь, совсем чуть-чуть оледеневшая, на потолке слой инея, достаточно прохладно шее и ушам. Внимание привлекли волнообразные следы от пальцев на потолке: кто-то до него здесь шёл и, подняв руку, касался потолка всей пятернёй, оставляя след. Вот и он теперь шагает прямо под, но его руки в карманах, только взгляд продолжает двигаться, перебирая мягкие изгибы. Может быть, когда он придёт, Тамара будет ещё в постели, и тогда он что-нибудь приготовит. Матовое тело Тамары угадывалось в контурах под чёрным атласным одеялом. Официантка Надя невольно напомнила о ней, это отчасти объясняет и поступок, и нынешнее настроение.
Да, нужно приготовить ей завтрак: омлет из двух не слишком взбитых яиц, свежевыжатый сок цитрона сорта «пальцы будды», едва схваченный на гриле хлеб, и всё это накрыть полированной полусферой крышки, чтобы в нужный момент эффектно вскинуть
