нижних конечностей до середины икр значительно обуглены, при надавливании крошатся. Нижние конечности на уровне средней трети бедра и до середины икр передавлены фрагментами деревянных перекрытий. Имеется ожоговая ампутация дистальных отделов пальцев ног, на отдельных участках кости обнажены…»
II. Из заключения эксперта: «…в морг доставлен труп молодой женщины с обугленными фрагментами костей нижних конечностей. Предположительная длина тела около 170 см. Состояние зубов на черепе позволяет судить, что возраст женщины составлял 20–25 лет. На мягких тканях, на лице и на глазах присутствуют точечные кровоизлияния. Язык опухший, синего цвета. На кожных покровах шеи имеются характерные следы удушения. При исследовании щитовидного хряща и подъязычной кости обнаружен косопоперечный непрямой (конструкционный) перелом правого большого рога подъязычной кости, возникший вследствие деформации с приложением силы в области шеи. На мягких тканях левого предплечья имеются потенциальные следы борьбы в виде подкожных кровоподтёков. Ткани нижних конечностей обуглены, плотные, чёрного цвета с частичным обнажением костей. Коленные кости представлены фрагментами, извлеченными из-под завала…»
СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ: «Смерть наступила в результате необратимого поражения мозга вследствие синдрома острой дыхательной недостаточности. Конструкционный перелом правого большого рога подъязычной кости указывает на насильственный характер смерти при сдавливании шеи. Кровоизлияния в головной мозг. Посмертные дефекты нижних конечностей. Наркотические вещества и алкоголь в крови трупа не обнаружены. Давность наступления смерти, с учётом выраженности трупных явлений, в пределах четырёх суток до начала экспертизы…»
Печати, подписи, обследование проводил доктор медицинских наук такой-то такой-то. Миленько. Девушка прикоснулась к левой руке. Твою-то мать. Совпадение жутковатое, но всё ещё может быть чистой выдумкой. Может же? Хотя это уже сложнее объяснить.
Помещение вдруг сделалось для Нади чрезвычайно тесным, даже давящим, сняв очки, она локтем чуть не снесла гриндер, дёрнулась, но тут же коленом упёрлась во входную дверь. Свет от лампочки хлестал ей по глазам, затем со свистом рикошетил в помноженные на два ряды различных сиропов, замаскированных под элитные сорта скотча и бренди, – десятки бутылок причудливых форм были до самого потолка выставлены на полках барного шкафа, задняя стенка которого была зеркальной, – будто россыпь автомобильных фар в ночной пробке на эстакаде. И именно в это зеркало упёрлась её задница (получается, зеркало заднего вида:3), каким-то чудом разбитыми на полу оказались лишь пара бутылок и ваза с цветами. Волосы запутались в хитросплетённых коммуникациях на чёрном потолке, а ненавистный круассан соскочил с вентиляционной решётки и прилип ровно к мочке Надиного уха. Все прочие запахи уменьшились в размере и утонули в её неподъёмном дыхании, ей срочно нужен был воздух. Слева от бара виднелся размытый проход в так называемую кухню – там по локоть застряла левая рука, – комната являла собой ещё более тесный прямоугольник трупного синего оттенка с крошечным мрачным оконцем, сейчас туда не без труда поместился бы лишь Надин указательный палец, но, как назло, ей никак не удавалось его нащупать.
Раз, два, три, четыре…
Она держится из последних сил, ещё чуть-чуть, и утратит свою единственную суперспособность – мыслить предметно. Выпить бы чего покрепче не помешало, но девушку тут же дёрнуло при мысли о липком карамельном комке в горле, который физически невозможно проглотить. Раз, два, три, четыре – вдох, нужно вернуть себя на место, счёт на четыре – символ устойчивости, пять, шесть, семь, восемь – выдох.
Похоже, это у меня крыша едет – поверила в дешёвую мистификацию. Этому Стужину (если, конечно, он – Стужин) ничто не мешало спланировать провокацию заранее. Всё сводится к печати, неужели я не почувствовала запах палёного сургуча? Задремала? (Будто мне известно, как пахнет сургуч, я и название этой красноватой матовой кляксы едва вспомнила.) В любом случае бумаги могут стать вещественными доказательствами. С этим же больше шансов, что мне поверят? Всё же не помешает обратиться в полицию (нельзя же основывать вывод на собственной выдумке, бытовых предрассудках и образах массовой культуры, пусть даже и тепло принимаемых аудиторией). Оставаться здесь – опасно.
Допустим. Но что мне ответят? Это по факту просто бумажки. Исписанные вдоль и поперёк сумасшедшим. Бумажки, которые я и сама могла подделать, чтобы привлечь внимание. У вас же есть блог, Надежда? Блог, в котором вы пишете свои несуразные обвинительные памфлеты. Ответьте, что они вам дают? Кроме того что вам теперь никто не верит? Да что уж там: даже вы себе не верите! Да? Нет! А как же синяк на руке? Откуда он взялся, скажите на милость? Ушиблась. Сама? Сама…
Специально?
Не знаю.
И снова не вздохнуть, теперь уже от обиды. Лёгкие сжимаются, артерии разносят заразную уверенность, будто во всём виноват жёлтый свет, отражающийся в каждой обманчивой бутылке, и зеркало позади, синеватый проход на кухню, мрачный намёк оконца в никуда… клематис и мордовник среди осколков на шахматке. Красиво и пугающе. Что там ещё сияет на верхней полке? Бутылка в форме человеческого черепа – она всегда тут была? Надя прищурилась и, не удовлетворённая результатом, пододвинула стул, чтобы подобраться к черепу поближе. Какой натуралистичный муляж, инкрустированный стразами, – очередная претенциозная ложь.
Сейчас, ещё чуть-чуть, пару строчек, и я поставлю точку, нажму «Отправить» и откину телефон в сторону.
Я в это верю.
Словом Господа сотворены небеса, и духом уст Его – всё воинство их.
Пс. 32:6
А он-то – он и не думает возвращаться!
– Славно!.. Ах… – сказал он, хотя обстоятельства к этому не располагали.
Площадь Капошвара, персиковая башня – та, что ближе к парку, – четвёртый этаж. Между поездками эти стены не успевали надоесть, неделя здесь, через неделю снова в путь, а может, раньше или чуть позже, не суть; радушная, на три четверти обжитая обстановка, которой единственно не хватало постоянного человеческого присутствия, не хватало женщины, делала своё дело: она отстраняла, и вроде бы это неплохо – после стольких лиц, прикосновений походить кругами с закрытыми шторами, ничего не задевая, или сесть вот так на балкон и вздохнуть сыростью. А затем снова закрываешь глаза и шаг за шагом отправляешься в путь, может быть, даже более долгий, чем путешествие с одного края Солнечной системы на другой.
Никакой её нет – это раз. Остановим эту игру в зародыше. Осознаёшь это, и слышится всё по-другому, не так звучно… то ли оттого, что снизу горланят мимо половины нот, то ли не отошёл ещё от поездки – недостатки разом грянули; обои есть, ламинат постелен какой-никакой, но будто голые стены и бетон пола. Он встаёт и шагает вглубь, фактически через прихожую на кухню, с кухни через прихожую в комнату. В темноте и тишине легче возвращаться к прошлому, и только угрюмый холодильник изредка и где-то вдали издаёт тихие звуки, сливающиеся с шёпотом вековых сосен:
«Ш-ш-ш-ш».
«Очередная ложь».
«Ш-ш-ш-ш».
«Не пытайся запутать нас».
«Этим ты только усугубишь своё положение».
«Зачем на самом деле ты заявился в тот ресторан?»
«И опиши ресторан детальней, избегая общих фраз».
«И при чём здесь официантка?»
– Эй, холодильник. Надеюсь, ты шутишь насчёт «ресторана»?
А бумага снова надорвётся шершавым карандашом твёрдостью 7H, который он предпочитает ручке.
888
Синеватое, болезненное, припухлое – проступает сквозь здоровые бледные ткани, уходит корнями в мовеиновую мутную глубь. И правда синяк. Пусть только попробует заявиться снова. Надя будет во всеоружии: отправилась на поиски чего-нибудь увесистого, чтобы мочь, размахнувшись, проломить обидчику голову.
Условность категорий «хорошо» и «плохо» она усвоила ещё в раннем детстве. По вечерам, лёжа на коленках у папы, маленькая Надя живо сопереживала антилопам, чью экстремальную жизнь в африканских саваннах в красках описывала передача по National Geographic, она закрывала глаза ладошками в момент, когда коварные львы настигали отбившегося от стаи жеребёнка. На следующий день, расположившись уже на материнских коленях, она пристально следила за взрослением детёнышей гепарда, один к одному похожих на флегматичного проказника Саймона с малахитовыми глазами, и на сей раз негодование завладевало ею всякий раз, когда кошачьей маме не удавалось дотянуться до изворотливой газели, сил у кошки оставалось всё меньше, как и шансов
