словно просвечивая… Так смотрят на свою судьбу, от которой трудно уйти.
– Земляк за тебя просит, – сказал он наконец, – говорит зазноба у тебя в Минске… А других родственников там нет?
– Нет, – сказал Гвоздилин и, решив растопить лед недоверия, пошутил, – я инкубаторский, из Сибири.
– А как девица туда попала?
– Она в НИИ работает в Москве и к смежникам поехала… Они над какой-то совместной программой работают или еще чего-то…
Пока Веригин говорил, прапорщик продолжал исследовать его глазами и наконец сказал:
– Ладно, я поговорю с ротным… но будешь должен…
– Хорошо, – ответил Веригин.
Прапорщик ушел, а Веригин, не дожидаясь Гвоздилина, помчался в роту, где встретил вконец обескураженного Антипина…
– Все, – сказал тот, – уже списки командир части утвердил… сделать ничего нельзя…
– А когда отъезд? – спросил Веригин.
– Послезавтра…
– Может, еще что-нибудь изменится? – спросил Веригин.
– Вряд ли, – ответил Антипин.
* * *
Поговорив с кассиршей, я поднялся на второй этаж аэропорта, где размещались залы ожидания, буфеты, ресторан и почта. Там были свободные места, и я решил не идти в зал для военнослужащих. «Посижу среди белых людей, посмотрю на гражданскую жизнь», – подумал я, упал в кресло, расстегнул шинель, снял шапку и огляделся.
Женщина в кресле напротив читала книгу, время от времени прислушиваясь к объявлениям диктора. Парень в короткой меховой куртке бренчал на гитаре одну и ту же мелодию: «Мой друг уехал в Магадан… снимите шляпу, снимите шляпу…» Он надеялся привлечь внимание ровесницы, сидящей через два кресла от него. Ровесница делала вид, что ни гитара, ни гитарист ее не интересуют, и о чем-то говорила с соседкой, у ног которой крутился малыш лет трех-четырех. Малыша интересовал дядя в шинели, но он боялся отойти от матери. Наконец он решился, подошел ко мне, осторожно коснулся рукой колена и спросил:
– Ты солдат?
– Да, – ответил я ему, – и ты будешь солдатом.
– Нет, – уверенно ответил малыш, – я буду летчиком…
– Петя, – раздался голос женщины.
Малыш сделал несколько шагов в сторону, показал на меня пальцем и сказал матери: «Дядя солдат».
– А-я-яй, – сказала мать и легонько шлепнула его по руке, – не приставай к дяде…
За два с половиной месяца я отвык от этой жизни и смотрел на нее с каким-то умилением: мне хотелось погладить по голове маленького Петю, который будет летчиком, а не солдатом, по-дружески подсказать парню, что барэ большим пальцем не берется, а гриф гитары – не гриф штанги, и его нужно держать не так жестко, а девчонке…
Что я хотел пожелать девчонке, мне уже не вспомнить – как колом вышибло из моей головы все мысли: я увидел до омерзения знакомые лица. У входа в зал ожидания стояли Витек и потасканный. Потасканный крутился вокруг Витька и что-то говорил тому, поглядывая на меня. Он затевал какую-то пакость. Именно от него исходил зачин: он слабее Витька, но умнее, изощреннее, такие, как он, – «мозговой центр» всякой кодлы, независимо от того, сколько в ней человек – два или двадцать.
По взглядам потасканного я понял, что разговор идет обо мне. Понял также, что у них все решено.
Чтобы не выдать себя, я демонстративно зевнул и закрыл глаза. Сквозь неплотно сдвинутые ресницы я видел, как здоровяк стал спускаться по лестнице вниз, а потасканный направился ко мне. Безумная радость была нарисована на его лице.
– Приветик, – сказал он мне голосом кастрата.
– Здорово, – подыграл я ему.
– Узнал? – спросил он, и глаза его забегали по сторонам.
– Узнал, – сказал я.
Такой удачи он не ожидал и даже поперхнулся от неожиданности.
– Тут кореш твой, лейтенант… забыл, как звать… просит тебя помочь… залетел он…
– А что сам не пришел?
– Говорит, нельзя… комендантские повяжут… да ты не бойся, он на улице ждет…
– А я не боюсь…
– Ну идем? – сказал потасканный и так завертел головой, что будь она на резьбе – вмиг открутилась бы…
Все стало ясно: потасканный придумал предлог, чтобы вывести меня на улицу под кулаки Витька. А я, как говорили у нас в Черноводске, «легко пошел на удочку», и именно это смущало потасканного – он соображал кое-что.
А холодок уже разливался под ложечкой, и меня понемногу начинало трясти.
– Идем, – сказал я потасканному, чтобы он этого не заметил, – а то времени мало…
– Да тут рядом, – засуетился потасканный, – мы мухой…
Я поставил портфель на сиденье кресла, попросил парня с гитарой присмотреть за ним, и мы пошли на первый этаж. Потасканный до конца не поверил в мою наивность и все время оглядывался, ища подвоха.
Курящие у входа в порт курсанты-связисты отдали мне честь. Это страшно напугало моего спутника.
– Мои ребята, – сказал я небрежно.
Он заюлил, но, увидев, что ребята остались на крыльце, чуть успокоился. Мы прошли мимо запорошенных снегом скамеек и свернули вправо, где не было света.
– Здесь недалеко, з-за «Ветерком», – сказал потасканный. Его, как и меня, трясло.
До павильона «Ветерок» – дощатого сарайчика с забитыми досками окнами – оставалось немного. Мой спутник совсем изнервничался, я был в таком же состоянии и мысленно клял себя за то, что влез в эту авантюру. «А что, если за “Ветерком” не один Витек? Вот тогда ты влип, лейтенант, тогда тебе конец… Эх, да будь это летом, да был бы я без шинели, да имел бы двадцать минут на разминку – разве б я так волновался, разве прыгало б мое сердце зайцем по грудной клетке».
Хрустел под ногами ледок. Полная луна любопытной соседкой выглядывала из-за тучи, ожидая развязки очередной жизненной драмы. Потасканный, все время бежавший рядом, приотстал, видимо, готовясь преградить мне путь к отступлению.
– Эх, если б сейчас было лето, – в последний раз пожалел я и ударил локтем правой руки потасканному под дых. Он икнул и опустился на колени. Рассматривать его было некогда, как во сне, не чувствуя под собой ног, я сделал несколько шагов, завернул за угол и… мне стало наполовину легче: Витек был один.
Отвесив нижнюю губу, он стоял, освещенный лунным светом, и на его физиономии было написано: «Ну, как мы тебя… козел…»
До него было шагов пять, эффект внезапности был потерян, но мозг подключил резервы подсознания: «А вот и второй», – сказал я и оглянулся назад, словно за мной из-за «Ветерка» вот-вот должен появиться курсантский патруль или взвод моей роты.
У здоровяка прекрасная реакция на опасность. Юра Ковтун непременно взял бы его в свою секцию. С такой реакцией долго живут. Витек изменился в лице: он поверил мне, поверил потому, что со мной не было потасканного, а секунду назад из-за сарайчика слышался какой-то шум. Витек повернулся и
