покоя. Понимаешь? Кукла живёт, пока ей управляют. Когда мы расстались, страх, как ни странно, испарился, словно его и не было вовсе; стянулись лески, и мной снова начали управлять в полную силу. Откровенно говоря, тогда я пришёл в себя, наступило спокойствие; я не буду брошеной куклой. Сложно сказать, поступал ли я когда-нибудь так, как хотел сам, лично; моим единственным желанием было угодить родителям. Да и какие желания могут быть у куклы…
…сразу в сознании возник облик Кати. Да и есть ли толк в объяснениях, когда неизвестно по какой причине мой взгляд зацепился за Кристину и не отставал от неё всё время? Внезапно я понял, что нахожусь лицом к лицу с каким-то очень сильным, неконтролируемым чувством. Что оно вернулось – почти не тронутое, то же самое, как в капсуле времени. Поначалу я даже испугался, потому что это показалось мне ненормальным. Некая девушка, которую я вижу впервые, мгновенно вызывает в памяти картины многолетней давности. Снова на меня смотрят милые ангельские глазки, снова я вижу её лицо, я вижу Катю. Всё повторяется. Это замкнутый круг, цикл, движение на месте, будто проклятье. Не иначе, как знак судьбы, пророчество или что-то в таком духе. Вместе с воспоминанием о Кате появилось молчание. Им я прятал от других съедающие меня противоречия. Может, это не любовь? Не симпатия? Нечто совершенно другое. Слушая других чуваков из группы, как они трахали разных там девиц, я понимал, что не испытываю к Кристине никакого желания… такого характера. Она не сексапильна. С виду обычная девушка. Простая. Правда, выглядит как пацанка, но не из-за дворовых замашек, коих у неё, впрочем, нет, и довольно обыденного, по сравнению с одногруппницами, внешнего вида, а из-за своего поведения, движений. Остальные девушки в группе сразу сбились в стайки, нашли друг с другом общий язык, но Кристина держалась особняком, будто не понимая, где оказалась, при этом она не вела себя растерянно. Она явилась из другой стихии. Из той, которую я как раз постоянно старался обходить стороной. Кристина излучала собой притягательное и неизведанное для меня ощущение свободы, и в нём было что-то щекочущее, дразнящее, что подтрунивало над моим смятением и трусостью, ведь весь этот дворовый мир я старался избегать; вот откуда начал расти этот панцирь. Молчание. Стена. Я прячусь ото всех и всё прячу от себя. А зачем? Мягкий светлый ореол, облекающий образ Кати, заполнял собой все закоулки памяти, так что за Кристиной я наблюдал одновременно с дерзостью и любопытством. Дерзость заключалась в том факте, что на сей раз я был один на один с нахлынувшим на меня откровением. Пусть во вдруг вспыхнувшей между мной и Кристиной связи присутствовало что-то странное, неадекватное, этому событию нельзя было отказать в логичности. Именно так и должно закончиться изматывающее, кипящее лето. Что я должен встретить её. Что я должен влюбиться.
Любовь ли это?
Я просто хочу постоянно находиться рядом с ней.
Она из другого мира, другого измерения.
Меня самого от этого тошнит.
Что я могу ей сказать? Только пялюсь на неё, как маньяк, уходя дальше в дебри мечтаний и грёз.
Грёзы – тоже прикольное слово. Надо запомнить.
Я не разделял общего энтузиазма, но всё равно присоединился к остальным. Можно сказать, я доверился фатуму, коллективному сознанию или чему-то в этом роде. Какой-то силе, которая была во много раз больше моего маленького, никчёмного индивидуального существа.
Дружной гурьбой мы высыпались на проспекте Ленина и отправились в супермаркет, что находился на другой стороне дороги.
Кассирша с подозрением посмотрела на нас. Дима козырнул паспортом. Кассирша кивнула и пробила всё пиво, которое мы приволокли на кассу. Дима убрал паспорт и взял свою бутылку. Кому-то уже восемнадцать. Кто-то уже взрослый. Там и ипотека, и кредиты. Не надо становиться взрослым, иначе влезишь в долги по самые уши.
По дороге обратно, сидя в маршрутке, мне чудилось, будто взгляд каждого из пассажиров направлен исключительно на меня. Ясное дело, ведь единственное свободное место располагалось в начале салона, где кресла обращены лицом к остальному пространству. Тем не менее то были осуждающие взгляды. Тяжёлые. Острые, как копья, эти взгляды прошивали меня насквозь, потроша мою грешную душонку. Всё сплелось в один богомерзкий клубок: сданный на отвали егэ, наплевательское отношение к своей жизни и, в довершение, оплачиваемое обучение. Словосочетание «учиться на бюджете» звучало как высочайшая похвала, символизируя величайший успех, победу. А «учиться на платном» – всё равно что позорное клеймо. Не отрываясь я смотрел в окно, где проносящиеся мимо дома, улицы, люди, машины сливались в неразличимый фон, в гуще которого я попытался укрыться от чужого осуждения. Теперь-то я понимаю, что просто напился, и пиво затуманило разум, слегка исказив воспринимаемую реальность. Но ещё одна мысль не отпускала меня. Не отпускает и сейчас. Кристина. Она – далеко, на недостижимой ступени. Крутая и умная, свободолюбивая.
От страха я свалил, заперся в скорлупе. Вернувшись домой, начал прокручивать в памяти её облик, её лицо. Короткое замыкание с большими последствиями. Я не видел связи в своих действиях. То ли потому, что я влюбился, я так часто вспоминаю Кристину. Или, наоборот, пытаясь доказать себе, что это действительно любовь, я продолжаю думать о ней. Притворность и искренность сцепились между собой мёртвой хваткой. Причина взяла отгул. Меня так сильно привлекла идея, что я могу в кого-то серьёзно влюбиться, что это чувство может дать моей жизни заряд, по мощности не уступающий водородной бомбе, что по наитию я и мыслить старался в подобном ключе – со странноватым привкусом фаталистичности и одухотворённости одномоментно. Мне так грустно и так тяжело, и хочется заржать, как ненормальный, от дешевизны сего предприятия. Короче, метания, метания, метания. Плохо. Хорошо. Гадко. Чудесно. Ужасно. Прекрасно. В общем, по моим самым делитантским догадкам, в такой невротичной свистопляске и должен пребывать влюблённый, если он, конечно, по-настоящему влюблён, без всяких этих самцовых заходов.
Домой она вернулась вечером, когда небо стало разжиженным, облака напоминали рваную вату, скинутую всю к восточной стороне горизонта, а по земле ходил-бродил приятный холодок, предвещающий ночную свежесть. Темнота, в которую погружался исходящий день, словно бы поднималась из-под земли, отрывалась от поверхности и травила, как дым, небеса, изгоняя солнце, так что последнему не оставалось ничего другого, как отступить перед надвигающейся завесой.
Кристина спустилась к подъезду. По двору носились неугомонные дети. На лавках
