подошелъ къ сибирякамъ и объ чемъ-то спросилъ одного изъ нихъ. Тотъ отъ него отвернулся.
— Послушайте, господа, — заговорилъ онъ, — я вижу, что вы что-то противъ меня имѣете… Въ такомъ случаѣ, скажите: что именно?… Если я не нравлюсь Суковкину, то въ этомъ еще нѣтъ большой бѣды!….
Всѣ молчали.
— Суковкинъ! — вскричалъ Телепневъ, подходя къ симбирцу, — хотите вы, чтобы я разсказалъ вотъ всѣмъ нашимъ товарищамъ про ваше прекрасное поведеніе въ маскарадѣ?
— Нѣтъ, вы лучше, баринъ, вотъ что разскажите, — отвѣтилъ ему Суковиинъ, — какъ вы у губернаторши въ лакейской должности состоите?… Что вчера со студентами у Ще-каловыхъ сдѣлали? а? Съ нами танцовать не шли, какъ со сволочью обращались; а вы хоть бы ухомъ повели, вамъ и горя мало, что товарищей вашихъ шельмуютъ!… Онъ господа, за то съ губернаторшей танцовалъ, и съ М — вини-хой!….
Вся краска бросилась въ лицо Телепнева. Еслибъ въ эту минуту не вошелъ профессоръ, онъ бы бросился на симбирца, при всей сдержанности своей натуры. Нахальный тонъ Суковкина возмутилъ его еще болѣе потому, что ничего ему нельзя было возражать, и большая доля правды заключалась въ словахъ симбирца. Онъ дѣйствительно, не принялъ къ сердцу обиды нанесенной студентамъ, и внутренно отдѣлилъ себя отъ всей ихъ массы. Всю лекцію просидѣлъ онъ подавленный и выходя изъ аудиторіи совсѣмъ осовѣлъ. Раздраженіе противъ симбирца замѣнилось сильнѣйшимъ раздраженіемъ противъ самаго себя.
Домой Телепневъ пріѣхалъ очень мрачный. Онъ не зналъ, какъ ему поладить съ товарищами. Каковы бы они ни были, непріязненныя отношенія къ нимъ поставятъ его въ самое тяжелое положеніе, и невольно пришла ему ѣдкая мысль, что все это было въ связи съ тѣмъ, что внесла въ его теперешную яшзнь Ольга Ивановна.
Послѣ обѣда ему опять захотѣлось пойти къ Абласову. Въ это время въ квартирѣ братьевъ Сорванцовыхъ собралась довольно пьяная компанія, которая еще наканунѣ порѣшила проучить аристократишку за всѣ его мерзостные поступки. Изъ окна первой комнаты квартиры Сорванцовыхъ видно было кто подымался по лѣстницѣ на галдарейку.
— Господа! — крикнула Офелія, — барченокъ-то катитъ къ намъ на галдарейку, произведемте ему лупку.
— Ублажимъ, — брякнулъ Вомбовъ, находившійся въ компаніи.
Только что Телепневъ ступилъ на площадку, какъ изъ дверей вылетѣла вся братія, состоявшая изъ семи человѣкъ. Напасть прямо на Телепнева они посовѣстились, надо было сначала задрать. Первый опять- подступилъ Двужилинъ.
— Зачѣмъ вы сюда похАживаете, милордъ? — началъ онъ;— вы бы себѣ выбрали другія дорожки, гдѣ бы не такъ воняло, какъ здѣсь.
На это Телепневъ ничего не отвѣтилъ и продолжалъ идти; но Двужилинъ остановилъ его за руку; а остальная компанія пододвинулась.
— Ты отвѣчай, когда съ тобой говорятъ! — крикнулъ ему Вомбовъ.
И вслѣдъ за симъ раздались бранныя существительныя и прилагательныя. Телепневъ не испугался этого нападенія, но ему сдѣлалось такъ жутко, что онъ готовъ былъ просить прощенія у этихъ полупьяныхъ юношей, или плачемъ отвѣчать на ихъ брань и дерзость.
Не знаю чѣмъ бы разыгралась эта сцена, еслибъ дверь изъ квартиры саратовцевъ не отворилась и не вышли оттуда Буеракинъ, сожитель его Дубровинъ, а за ними Михалъ Мемноновъ. Ихъ появленіе задержало воинственные порывы Двужилина съ братіей: а Михалъ Мемноновъ, вообще не церемонившійся съ студентами, взглянулъ на нихъ хмурымъ окомъ и проговорилъ:
— Что вы, господа, дебоши-то дѣлаете! не то что чужихъ, а и товарищей задѣваете! — И потомъ, обращаясь къ Телепневу, прибавилъ: Пожалуйте, сударь, извольте идти своей дорогой.
Буеракинъ отправился вслѣдъ за Телепневымъ и сталъ его распрашивать о томъ, что случилось. Телепневу эти распросы были чистой мукой. Онъ могъ только отвѣтить: „Я вамъ послѣ разскажу,“ и почти бѣгомъ бросился по галдарейкѣ въ квартиру Абласова. Тамъ онъ упалъ на диванъ и истерически зарыдал ь. Абласовъ тихо подсѣлъ къ нему и далъ ему время выплакаться.
— Нѣтъ, я не могу больше терпѣть! — вскричалъ наконецъ Телепневъ, вставая съ дивана. — Уѣдемъ отсюда, ради создателя уѣдемъ!
— Куда жъ? — спросилъ тихо Абласовъ.
— Куда-нибудь, домой къ намъ, или въ Москву, въ Петербургъ, перейдемъ въ другой университетъ! Я здѣсь, въ эти два мѣсяца сталъ такъ гадокъ, такъ вооружилъ противъ себя, мнѣ проходу нѣтъ, меня оскорбляютъ, я пошлѣю здѣсь съ каждой минутой! Ты скажешь, не обращай на это вниманія: развѣ это можно, когда на меня нападаютъ, когда сейчасъ меня могли избить. И кабы внутренно я былъ вполнѣ правъ, я бы все это перенесъ, а то нѣтъ, Абласовъ, какъ эти люди ни грубы, ни пьяны, они чувствуютъ, что во мнѣ есть что-то такое фальшивое, претензія есть, самолюбіе, барство! А при этакомъ ожесточеніи противъ меня, какъ мнѣ съ ними сблизиться? Прощенья просить, заискивать., ' кутить съ ними; они скажутъ, что я струсилъ и тогда мое положеніе будетъ еще ужаснѣе…
И долго изливался онъ на эту тему. Абласовъ ничего ему не возражалъ и не успокоивалъ. Онъ видѣлъ, что Телепневъ слишкомъ взволнованъ, и говорить съ нимъ хладнокровно не было возможности. Наконецъ, когда онъ немножко поутихъ, Абласовъ сказалъ ему:
— Повѣрь мнѣ, Боря, еще два мѣсяца, и ты стряхнешь съ себя все, что теперь тебя давитъ. И всѣ эти дрязги пройдутъ и ты будешь очень хорошо знать, какъ поступать тебѣ, какъ честному человѣку. Если въ тебѣ дѣйствительно нѣтъ ни гордости, ни чванства, такъ очень скоро присмирѣетъ вся эта пьяная братія.
Телепневъ просидѣлъ у Абласова до двѣнадцати часовъ, и такъ былъ нравственно возбужденъ, что съ нимъ сдѣлался даже лихорадочный припадокъ. Абласовъ свелъ его самъ съ галдарейки, уложилъ въ кровать и напоилъ горячимъ
XV.
Если компаніи нахальнаго симбирца и^Двужилина не удалось побить Телепнева, то экспедиція противъ аристократокъ выполнена была гораздо удачнѣе.
На другой день послѣ нападенія въ чекчуринской казармѣ на Телепнева, часу въ десятомъ, четырехъмѣстный возокъ, визжа полозьями по крѣпкому морозному снѣгу, поднимался на Преображенскую по клинической горѣ. Ночь стояла очень свѣтлая. Можно было разглядѣть, и лошадей, и кучера съ большой бородой въ четырехъ-угольной, довольно уродливой шапкѣ, и лакея на запяткахъ въ темной ливреѣ съ двумя капишонниками. Возокъ повернулъ направо по Преображенской и потащился на мелкихъ хозяйскихъ рысяхъ. Въ возкѣ сидѣли дѣвицы У сиковы съ своей маменькой, золотушно-нервной барыней, отправлявшейся на вечера со своими дочерьми регулярно каждый день, тая въ душѣ своей убѣжденіе, что этакимъ путемъ выйдетъ хотя одна изъ нихъ за кого нибудь. Дѣвицы молчали и, на ухабахъ, толкали другъ друга колѣнами. Дома, они только что въ сласть наговорились о томъ, какъ досталось отъ нихъ мовешкамъ-студентамъ и дали себѣ новую клятву не ходить танцовать даже съ знакомыми студентами, причемъ старшая сестра выпросила исключеніе для Телепнева, съ которымъ танцуетъ сама губернаторша.
Ныряя по ухабамъ,
