какой-то прослойкой между ее торчащими бедренными костями и неумолимым полом. Но ей было не до отдыха. И она не могла сомкнуть глаз не из-за голода, терзающего ее внутренности, не из-за надоедливых насекомых, ползающих по телу, и даже не из-за постоянного воя сирены, а потому что лицом к лицу столкнулась с условиями, в которых в Монлюке жил Жозеф.
В коридоре гуляло зловещее эхо всхлипываний и рыданий, Элейн лежала одинокая, отчаявшаяся, и тем не менее ощущала едва появившуюся ниточку, еще крепче связавшую ее с мужем. И как же она обрадовалась, вспоминая, как не раз ложилась спать голодной, чтобы послать ему лишнюю корку хлеба или скрюченную брюкву или даже яйцо – если, конечно, это угощение доходило до адресата. Но она не могла позволить себе сомневаться, иначе ее накрывало такое черное отчаяние, такая боль, что она с трудом могла вздохнуть.
Это была долгая ночь…
Наконец резкий стук дубинкой по металлической двери наполнил маленькую камеру звоном и вырвал Элейн из сна, и ее вместе с соседками повели на утренние гигиенические процедуры. Мутными от усталости глазами она разглядела длинную раковину, тянувшуюся вдоль задней стены тюрьмы и похожую на кормушку для животных. Там им досталось по пригоршне воды, такой ледяной, что перехватывало дыхание. Самые опытные заключенные умываться не стали, а собрали воду в ладони, чтобы напиться. Глядя на них, Элейн осознала, как у нее пересохло в горле, и принялась слизывать капли с собственных губ.
Соседки по камере больше не пытались с ней заговаривать, да и она сама не стремилась завести беседу. Чем меньше ты знал о других, а они о тебе, тем безопаснее было для всех.
Какое-то неопределенное время спустя дверь камеры распахнулась, и на пороге появился тщедушный конвоир – какими же жалкими считали местных узников, что оставляли подобную охрану?
– Элейн Руссо, – рявкнул он. – На выход.
Ее соседки опустили глаза, демонстрируя, что никак с ней не связаны. Элейн их не винила – она поступила так же, когда увидела их.
Мурашки побежали у нее по телу при воспоминании о словах Этьена о том, что людей без багажа убивают, а тех, что с багажом, отправляют в трудовые лагеря, как поступили с Жозефом. Но откуда багаж у заключенных? И Элейн поняла, что багаж – это просто кодовое слово, обозначающее смерть или жизнь.
Ее снова начало трясти, эта нервная энергичность поднималась из самой глубины ее существа, и ей пришлось стиснуть зубы, чтобы унять дрожь.
– Куда вы меня ведете? – требовательно и вызывающе спросила она. Конвоир молча вывел ее под открытое небо, обложенное толстыми серыми облаками, из которых сыпался дождь. Ноги не слушались Элейн, колени подгибались. Сводящая с ума неизвестность расстилалась перед ней, и в груди теснился молчаливый крик.
Элейн снова усадили в «ситроен», на этот раз с еще одним заключенным, мужчиной с покрытым синяками лицом. Голова у него упала на грудь, темные волосы свешивались на лоб, и закрытое пространство быстро наполнилось нездоровым запахом немытого тела. Потом Элейн заметила рану у него на кончике пальца, воспаленное красное пятно на месте ногтя. Мужчина шевельнул рукой, и Элейн поняла, что все пальцы выглядят одинаково – все ногти на них были жестоко выдраны. Желчь подступила к горлу Элейн, но она проглотила ее обратно. Во рту у нее остался странный металлический привкус, совершенно непривычный, но каким-то образом она узнала его – привкус ужаса.
Она не представляла, сколько они ехали, знакомые городские пейзажи смазывались в единообразную тошнотворную мешанину. Но здание, к которому они свернули на авеню Бертело – école de Santé Militaire, – Элейн узнала. Здесь раньше располагалась военно-медицинская школа, а теперь – штаб-квартира гестапо.
Сколько оставалось сил, Элейн сдерживалась, чтобы не смотреть на искалеченную руку мужчины. Ее могла ожидать та же участь. Она видела в газете рассказы о том, как гестапо вырывает у людей их секреты, и жестокость нацистов не поддавалась описанию.
И Жозеф прошел той же тропой, сквозь мрак неизвестности, по бритвенному лезвию между страхом и неопределенностью.
Хватит ли у нее сил выдержать пытки? Или она окажется слабым звеном и обречет своих собратьев по Сопротивлению на ту же участь? Однажды она пыталась представить, каково это, когда тебя пытают, но и в самых ужасных кошмарах она не испытывала такого разъедающего ужаса, как сейчас.
В своем воображении она высоко держала голову и прямо – спину. Но в реальности колени у нее подкашивались, а все внутренности свело от страха.
Вместе с мужчиной без ногтей их повели наверх по лестнице и усадили ждать в коридоре вместе с несколькими другими заключенными. Они все сидели молча, уронив головы, тело каждого носило следы увечий. Из-за закрытых дверей доносились звуки, заполнявшие неопределенность, расстилавшуюся перед Элейн, такими картинами, которые она бы не хотела увидеть вживую, – хруст, скрежет, всплески, вздохи, вопли и рыдания. Звуки из ночных кошмаров. И крики, вырываемые из груди жертв, были хуже всего – первобытные в своей непритворности и совершенно беспомощные.
Хватит ли у нее сил?
Элейн закрыла глаза и кирпичик за кирпичиком начала собирать душевные силы, но прежде, чем цемент ее свежевозведенной башни успел застыть, ее имя назвали еще раз.
Она поднялась на дрожащих ногах, но однако же смогла выпрямить спину, вспомнив всех тех, кого она обречет на муки, если заговорит: улыбчивого Жана; мудрого, всегда готового помочь Антуана; Марселя, чья жена со дня на день должна была разродиться; и не только их – Жозетту и Николь, Манон, Сару и маленького Ноя. Эти имена укрепили ее стойкость лучше любых кирпичей и цемента. Эти люди стали ее семьей, и она умрет, чтобы их защитить.
В комнате, в которую ее привели, висел жестяной запах бойни, и он казался еще ужаснее от вплетающейся в него вони мочи и пота. Элейн поджидал мужчина в хрустящей форме гестапо, на груди у него блестела серебряная медаль с крестом внутри. Заглянув в его ледяные серые глаза, Элейн сразу вспомнила прочитанные отчеты и поняла, кто перед ней.
Вернер.
Голова у нее закружилась, и на мгновение ей показалось, что сейчас она упадет в обморок.
– Садитесь. – Он кивнул на единственный деревянный стул, стоявший посередине комнаты. Его сиденье и пол вокруг были влажными, но Элейн медленно опустилась на него, стараясь не думать, что за жидкость сейчас впитывается в ее одежду.
В какой-то момент Жозеф, вероятно, тоже находился в этой комнате и смотрел на того же самого человека.
Он выдержал. Выдержит и она.
Вернер закрыл дверь, подошел
