такого страшного ледяного тумана она в жизни еще не видела.
У нее сломался компас? Или она забыла его в палатке?
Кузнечным молотом по колоколу = противотуманный сигнал.
Она прокричала «Помогите!» на трех языках.
Когда ноги уже так замерзли и дрожали, что идти дальше было решительно невозможно, она присела.
У нее не было с собой спального мешка из оленьей шкуры, в который можно было бы закутаться.
Ей померещился звон корабельной рынды, но направление определить никак не удавалось.
Она сделала десять глотков чая.
Вокруг как будто сомкнулось облако.
«Братик, где звонят колокола?»
Айвёр встала и пошла, не было видно ни зги. Она боялась угодить в трещину во льду и свалиться в воду.
Снова присела.
В амбаре висели выпотрошенные ягнята с красными от крови шеями.
«Я знаю, на каком склоне».
У нее не было с собой спального мешка из оленьей шкуры.
«Пасся этот ягненок».
Существовал реальный риск погибнуть. Глаза закрывались. Она легла и заснула, а потом. Рот наполнился вкусом вываренного в молоке тупика – Айвёр жевала собственную щеку.
«Братик Гунни, звонят колокола где?»
Если она так и будет лежать неподвижно, кровь перестанет циркулировать.
«Не сдавайся», – сказала себе Айвёр.
Встала и поковыляла дальше.
Дорогая Ясмин,
пишу тебе из математической академии. Тут не так здорово, как мы с тобой представляли, но все равно неплохо.
Я по тебе скучаю. И всегда о тебе думаю. Как у тебя там с учебой? Все еще хочешь поступать на медицинский? Я хочу заниматься морской биологией. Как-то на берегу океана я потрогала китовый глаз.
Яс, поверь мне, пожалуйста: я не хотела никому говорить. Я думала, ты умрешь, поэтому и позвала их. Только поэтому.
А еще: я сделала операцию кое-что. Три месяца назад.
Когда ты выйдешь из Болт-Ривер, мы сможем снова дружить?
С любовью,
Мэтс
* * *
Айвёр Минервудоттир обнаружили под льдиной. Сначала заметили лицо – белая щека прижималась снизу к прозрачной поверхности, будто к стеклу. Позже кузнец писал своей жене: «Никогда не видел такого вытаращенного глаза». Полярная исследовательница скинула доху, пыталась бороться с течением, билась об лед. Так неистово скребла ногтями, что почти все их содрала.
Моряки не стали рубить лед, чтобы забрать тело. Наверное, перекрестились или прочли молитву, а может, просто обрадовались, что одним лишним ртом стало меньше. «Ужасно, что мы не смогли забрать тело женщины и бросили его в этой глуши, – писал кузнец жене, – но у нас не было сил ее доставать».
Где заканчивается книга?
Нужно же где-то закончить.
Выйти из нее.
«Минервудоттир: черная дыра».
Обычно тела погибших китов не выносит на берег: они опускаются на дно океана, а там их долго-долго поедают разные падальщики, большие и малые. Упокоившийся на глубине кит может кормить разных существ пятьдесят лет или даже больше.
«Оседаксы, – печатает жизнеописательница на своем ноутбуке, – черви-костоеды».
Она смотрит сквозь оконные жалюзи на залитые знойным солнцем лужайки, на пальмы и огненные хамелии. Кондиционер пашет на полную, жизнеописательницу даже озноб пробирает. Папин домик – это просто оштукатуренная коробочка в ряду других таких же коробочек, перед каждой по крошечной веранде, чуть поодаль здание клуба. Он говорит, что все не так уж плохо. В клубе есть парикмахерская, а еще там крутят кино. И на каждый День независимости подают вполне приличный пунш с виски.
Арчи во Флориду никогда не приезжал. Ему претила сама концепция деревни для престарелых, он говорил, что Амброзия-Ридж – подходящее название для порнушки. Одна из их последних ссор случилась как раз из-за того, что Арчи отказался навестить отца. Жизнеописательница тоже была не в восторге от Амброзии-Ридж, но там жил папа. Арчи обозвал ее святошей и чинушей и повесил трубку.
– Можно чуточку убавить кондиционер? – кричит она в сторону спальни.
– Я сейчас.
Скрипят пружины.
– Не торопись. Завтрак еще в процессе.
Папа выйдет не сразу. Когда он ходит, отчетливо видно, как ему больно: горбится, шаркает, останавливается через каждые два шага. Когда она спросила про лечение, он только руками замахал. Нужно самой сходить к его врачу.
Отец доползает наконец до кухни, и она демонстрирует ему настоящий фарерский завтрак, разложенный на кораллово-розовой гладкой столешнице: вареные яйца тупиков (куриные), вяленый китовый жир (бекон), масленичные булочки (слойки из готового теста).
– Мне доктор запретил есть бекон, – папа закидывает кусочек в рот, – но китовый жир – совсем другое дело.
– А почему запретил?
– Старикам вечно все запрещают. А что еще врачам делать на этих десятиминутных приемах? Бекон нельзя, сахар нельзя. И никаких любовных похождений.
– Папа!
– Да ладно, расслабься.
Жизнеописательница жует, уставившись на искусственный пруд за окном. Как и многое другое в Амброзии-Ридж, он одновременно и умиротворяет, и вгоняет в тоску. Посреди пруда круглые сутки бьет фонтанчик – фальшь как она есть, и тем не менее сияющие капельки зеленого солнечного света и правда красивы.
– Давай выпьем за твою маму.
Жизнеописательница берет чашку.
– За маму.
Папа берет свою.
– За мою ненаглядную.
Трещит холодильник. Где-то вдалеке заводят газонокосилку.
– И еще за него, – говорит жизнеописательница.
Отец кивает.
– За Арчи.
– За Арчера, который был таким чудесным ребенком, – отец кашляет, – а потом стал…
Взрослым человеком, который заложил в ломбарде мамины драгоценности.
И воткнул папе в плечо столовый нож.
– Мир, – говорит жизнеописательница.
Они поднимают чашки.
Папа слезает с высокого табурета.
– Не могу на этих чертовых табуретах сидеть из-за спины. Постою просто.
Срочно надо поговорить с его врачом.
– Сегодня у меня день рождения, – напоминает жизнеописательница.
Отец хлопает себя по лбу:
– Что? Господи, неужели я забыл?
– Да можно не праздновать, я только…
– А я не забыл, – он достает из нагрудного кармана сложенный конверт. – С днем рождения, милая.
– Ого, пап, спасибо!
В конверте подарочный сертификат «Роуз-Сити: одинокие сердца: два месяца онлайн-подписки и три блиц-свидания “Одинокие орегонцы за сорок”».
– Ладно, – она делает большой глоток кофе.
– Необычный подарок, я понимаю, но вдруг да пригодится?
Папа живет в Амброзии-Ридж. И почти все время страдает от сильных болей.
– Спасибо, – тихонько говорит жизнеописательница и кладет сертификат рядом с тарелкой.
– Эти масленичные булочки – просто класс, – он намазывает маслом уже третью.
– Я перед отъездом куплю
