что тот скажет что-то обнадеживающее и умерит ее волнение. – Она никогда раньше не опаздывала.
– Подождем еще немного, – предложил Марсель. Его изможденное лицо прочертили глубокие морщины, а под глазами залегли круги, похожие на те синяки, с которыми он вышел из Монлюка.
– Что они сказали насчет газеты? Мы продолжаем ее выпускать? – спросила Элейн.
Марсель упал на стул и снял шляпу, уронив ее на стол. Он снова стригся так коротко, что его принимали за солдата, но теперь не только по привычке, а потому что за такие короткие волосы невозможно было схватиться, чтобы притопить в воде – а этот прием нацисты обожали.
– Париж велел увеличить тираж, а не останавливаться, – безжизненным голосом сказал Марсель.
Решительный огонь в его глазах потух, сменившись пустотой и тем, что Элейн в них раньше не видела – признанием поражения. Она практически могла слышать мысли Марселя – он хотел снять с себя обязанности главы группы, вернуться к жене, забрать детей из бесприютного приюта, снова воплотить в жизнь те воспоминания, от которых на его губах расцветала неудержимая улыбка. И хотя Элейн по окончании работы на Сопротивление такой счастливый исход не ждал, она могла понять силу подобного соблазна. Будь жив Жозеф, она хотела бы того же – оставить пост у печатного станка и обменять чернила, бумагу и металлические планки, остывающие на подносе, на безопасность, уют и любовь.
А пока что упорный труд помогал ей забыть о том, чего ее лишили. И хотя она боролась за то, чтобы война закончилась, она не хотела остаться без работы, потому что тогда ей бы пришлось встретиться лицом к лицу с необъятностью своих потерь.
– Возможно, они могут прислать замену? – произнесла она, хотя взглядом продолжала следить за дверью в тщетном ожидании Николь. – Или я могу взять доставку на себя.
Марсель поднял на нее взгляд и кивнул.
– Я знаю, что ты справишься, но не могу взваливать этот груз на тебя.
– Но я могла бы…
– Нет, – отрезал он. Его тело исцелилось после двух месяцев в тюрьме, но что-то в нем надломилось окончательно. За все то время, что они общались с Элейн, после всех арестов, из-под которых он сбегал, он ни разу не выказывал страха – до последнего случая. В каждом его жесте теперь сквозила нервная озабоченность, и он запрещал покидать склад без крайней нужды или предпринимать действия, связанные с малейшим риском.
Как например предложение Элейн доверить ей автоматический станок.
Марсель повел глазами в сторону закрытой входной двери и болезненно нахмурился.
– Николь опоздала, – в который раз прошептала Элейн.
На челюсти Марселя заходил желвак, его взгляд стал мягким и отстраненным.
– Полагаю, сегодня мы ее уже не увидим.
Марсель оказался прав – Николь не появилась в тот день, не появилась и на следующий, и Элейн места себе не находила от беспокойства. Сообщений о том, что Николь содержат в Монлюке, не поступало, а это значило только одно.
– Я пойду попробую разыскать Николь, – заявила Элейн, схватив сумочку и корзинку, понимая, что вот-вот сорвется от напряжения.
После того как Союзники разбомбили старую военно-медицинскую школу, штаб-квартира гестапо переехала в здание на углу площади Белькур и улицы Альфонса Фошье. Поторопившись и успев на трамвай, Элейн доехала бы туда за полчаса.
Николь однажды рискнула собственной жизнью, чтобы вырвать подругу из лап Вернера. Элейн не могла оставить ее теперь.
Рука Марселя метнулась, как змея, вцепившись Элейн в плечо.
– Ты с ума сошла?
– Я не могу сидеть тут и ничего не делать. – Элейн и не думала в чем-то обвинять Марселя, но он отшатнулся, как от удара.
– Ты даже не знаешь, там ли она, – жестко напомнил он. – И, если ты придешь, разыскивая ее, тебя тоже убьют.
Но куда еще могла запропаститься Николь? Она бы никогда не исчезла просто так, позабыв отца и брата, для которых она так заботливо собирала продуктовые посылки. И из Сопротивления она не могла уйти, будучи самым ярым его участником.
Элейн покачала головой.
– Больше ей быть негде. Я ее не оставлю – она ведь не оставила меня.
Подошел Жан, явно привлеченный страстной речью Элейн.
– Марсель прав, Элейн, идти туда теперь куда опаснее, чем раньше. – Обычно жизнерадостное выражение его лица сменилось мрачной серьезностью – он явно глубоко переживал из-за пропажи Николь. – Поэтому я пойду вместе с тобой.
Дверь склада открылась, и вошла молодая женщина с короткими темными волосами – ее звали Селин и ее взяли на замену Николь. В ней чувствовалась какая-то дерзкая самоуверенность, и с юного лица смотрели глаза взрослого человека. Она была начисто лишена жизнерадостности Николь, и взяла на себя исключительно обязанности по доставке газет.
Да, конечно, они не могли остаться без курьера, но скорость, с которой им подыскали нового члена группы, выглядела оскорбительно, как будто просто сменили перегоревшую лампочку. Как будто их ценность сводилась только к выполняемым обязанностям. Как будто они не люди, а шестеренки в грандиозной машине Сопротивления.
То, что такого человека, как Николь, позабудут так скоро, что организация продолжит существовать как ни в чем не бывало… для Элейн оказалось слишком.
– Я ухожу, – выпалила она и, прежде чем Марсель снова смог бы ее удержать, выскочила со склада в июньский день, на секунду оглушивший ее ярким светом и жарким солнцем. Жан догнал ее, приладился к шагу и шел молча. Дойдя до Роны и оказавшись под сенью платанов, они замедлили шаг, и прохладный ветерок остудил взмокший лоб и спину Элейн. Но шелест листьев над головой почему-то показался ей зловещим и насторожил ее, заставляя поторопиться и идти вперед с прежней решимостью.
– На что это они там смотрят? – кивнул Жан в сторону толпы, которая склонилась над каменным ограждением, глядя вниз, на реку.
Элейн вся заледенела, шагая вперед, не чувствуя под собой ног. Какой-то мужчина выпрямился, развернулся и его вырвало, так что в толпе образовалась прореха, куда они втиснулись вместе с Жаном.
В воде, лицом вниз, плавала обнаженная женщина, покачиваясь на ласковых волнах. Полицейский длинным металлическим багром подцепил ее и потянул к берегу. Светлые волосы колыхались вокруг головы женщины, как туман, а кожу, белоснежную, как у мраморной статуи, покрывали черные синяки на ногах и спине. Местами кожа отсутствовала, словно сорванная полосами, и там открывалось розоватое мясо.
Желчь подступила у Элейн к горлу.
– Не ходи туда, – попросил Жан, но она уже спускалась вниз по лестнице, словно подталкиваемая неведомой неумолимой рукой.
Она должна была знать.
Вернее, она уже знала, но ей нужны были доказательства.
