без внимания молодежь.
— Валя, — обратился к внуку Валентин Михайлович, — надумал, куда будешь поступать?
— Как дед и папа, — раскинув руки, за сына ответила мать. — В летчики мы!
— Сейчас это не модно и не престижно, — сказал дед. — Все валом прут в бизнес! Толком не знают, что это такое, а прут! Бизнес и деньги — вот вирус в мозгах молодежи! А мы-то какие были: «Жила бы страна родная, и нету других забот!»
— «И снег, и ветер, и звезд ночной полет… Меня мое сердце в тревожную даль зовет!» — продолжила песню своей юности Елена Сергеевна. Саша посмотрел на маму и увидел ее молодой, красивой, целеустремленной.
— Отняли у молодежи мечту, а взамен подсунули халтуру, — поставил на стол кулаки Валентин Михайлович. — Обокрали, сволочи, средь бела дня! Ведь и молодежь этого не заметила! И как она могла заметить, если не испытала той жизни, какая была у нас! Ситцевая рубашонка, простенькие штанцы, разбитые башмаки или кирзачи, велик — и ты счастливец! Живешь надеждой, видишь цель и стремишься к ней! Школа, работа в колхозе на каникулах, шум, гам, танцы, игры, спортивные соревнования и любовь, светлая, чистая, тайная! Бог ты мой, как давно это было! Как скоро все закончилось!
— Леночка, — после паузы повернулась к любимой внучке Елена Сергеевна, — расскажи, как у тебя с музыкой?
— Хорошо, бабушка. Мне нравится, — ответила Лена.
— Это главное, чтобы не было обузой. Иногда, когда не хочется заниматься чем-то, а надо, то следует отдавать предпочтение этому всесильному «надо!» Вот так!
— У нее все прекрасно получается. Хвалят за усидчивость и талант! — погладила по головке дочь Кира. — Бывало, температурит, а все равно стучит по клавишам! — Кира поцеловала девочку в макушку. У Лены зардели стыдливо щечки.
— Кира, — посмотрела внимательно Елена Сергеевна на невестку, в этом взгляде читалось сомнение, — мы давно не звонили Валентине Ивановне, как она там? Когда мы говорили в последний раз, она прихворнула, разговора не получилось.
— Она серьезно больна. Три месяца назад была операция, врачи ничего толком не объясняют: или не знают, или не хотят говорить правды.
— Они обязаны сказать близким правду. Во всяком случае, хотя бы то, что они думают.
— Не мы говорили, а Лиза. Может, от нас она скрывает.
— У них все по-прежнему? Лиза так и не вышла замуж?
— Не вышла. Сын, Толя, приезжал с семьей в отпуск.
— В каком он звании? — спросил Валентин Михайлович. — Небось, полковник тоже?
— Подполковник. Начальник штаба полка, — ответил Александр.
— Авиационного?
— Штурмовики. Су-25.
— Так, наверное, и пойдет по штабной дороге. Тоже неплохо. Мелочей там, правда, много, трудновато бывает.
— Пап, а в какой должности легко, если служить как надо? — спросил Саша.
— Ты прав, везде трудно. Но когда ты отвечаешь только за себя, то это упрощает жизнь. Взлетел, например, выполнил задание, сел и в ус не дуй! И никаких тебе солдатских портянок с дедовщинами!
— На первых порах так и есть, а потом, когда ты командир, то этого не избежать. Портянки, столовая, казарма, дисциплина становятся частью твоей жизни. Слава Богу, авиация не страдает болезнью века — дедовщиной!
— Куда уж тут пробиться этой пакости — на одного солдата приходится десять офицеров!
— У семи нянек — дитя без глазу, — мимоходом вставила Елена Сергеевна, и все рассмеялись.
Неделя в Минске пролетела мгновенно. Из «культурной программы» запомнился поход в Большой театр. Посмотрели «Аиду». Понравилось даже детям. Они сидели, замерев с широко раскрытыми глазами, казалось, хотели запечатлеть на всю жизнь увиденное. Сначала, как всегда бывает в театрах, первые минуты ушли на оглядывание публики, рассеянный взгляд на сцену, неверие в происходящее там, потом все становится на свои места: публика уходит в тень, а на первый план выдвигается действие. Еще мгновение — и зритель становится не наблюдателем, а участником событий. Ему хочется справедливости, хочется наказать коварных злодеев и спасти любовь Аиды и Радомеса… Прекрасные голоса артистов усиливают представление.
На вопрос Елены Сергеевны, понравилась ли детям опера, Валя сказал, что понравилась, а Леночка отмолчалась, она не хотела упрощать великое произведение, опускаясь до одного слова в оценке, а выразить полно свои ощущения она еще не знала как.
— В Москве вы, наверное, не ходите в театр? — посмотрела Елена Сергеевна на невестку так, что прочесть упрек было простым делом.
— Не получается, — ответила Кира, пряча глаза. — То одно, то другое. Да и добираться из Люберец до театра, а потом поздним вечером домой… Детям в школу, уроки, Саше на службу чуть свет, мне на работу…
— Понятно. Искусство подождет. Двести лет живут «Аида», Отелло», «Паяцы» и жить будут еще столько же, так что нам спешить некуда, — поджав губы, высказалась Елена Сергеевна.
— Вернется Саша, ему дадут отпуск, и мы тогда все театры и музеи проштудируем по списку! — заверила свекровь Кира.
Прощание проходило по известной схеме: наказы старших, обещания младших.
— Сынок, — умоляюще смотрела мать на сына, — ты там будь поосторожней. Не лезь на рожон. Поостерегись. У тебя дети еще малые, кому они будут нужны?
Эти слова обидели Киру.
— Как — кому? Я от них откажусь, что ли? Что вы такое, мама, говорите? — тряхнув головой, сказала она.
— Не обижайся, — поспешил успокоить невестку Валентин Михайлович. — Все мамы одинаковые. И ты такой же будешь! — Улыбнувшись, продолжил: — Помню свою маму. Приехал в первый курсантский отпуск, мама тут же: «Не страшно летать? Не опасно? А если…», и просит высоко не летать, как-нибудь потише, помедленней, пониже. Конечно же, я пообещал ей высоко и быстро не летать. — Посмотрев на сына, сказал:
— Послушай и мой отцовский наказ. Я недавно перечитал «Войну и мир»…
— Отец, неужели ты будешь нам пересказывать всю книгу? — с испугом спросила Елена Сергеевна.
— Боже упаси! — поднял руки Валентин Михайлович. — Хотя и не мешало бы. Стоящая книга. Скала. Будучи школьником, я должен был ее прочитать. Каюсь, не прочитал. Полистал, чтобы иметь представление — и все! Теперь, от нечего делать, восполняю пробел — читаю всех классиков, и они совсем по-другому воспринимаются, чем раньше. Их надо читать, имея хотя бы маленький багаж мудрости. Меня тронули строки, где князь Болконский, отправляя сына на войну, дает ему наказ: «Князь Андрей, знай же, коли убьют тебя, мне будет больно знать это, еще больней и горше будет, если ты поступишься честью!» «Вы бы могли и не говорить мне это», — ответил сын. Не совсем точно, но смысл я передал. Повторю и я наказ старого князя: Сын мой, Александр, береги честь имени, семьи, отчизны! Мой дед в отряде Каландаришвили сражался с бандами колчаковцев, мой
