становится в свою колею, не успеваешь ставить крестики в календаре.
— Вы тоже на год? — спросил Александр.
— Срок не определен. Я с группой инженерно-технического состава. Пока на год, а там по обстоятельствам.
— Все устраивает?
— Получка. А остальное — так себе.
— Ну хоть это устраивает, и то хорошо. Лишняя копейка, как у нас говорят, никому не помешает.
— Хоть она и не лишняя, но и тому рады. Дыр в хозяйстве тьма.
— А с точки зрения интернационализма как? Местные жители не считают нас тут лишними?
— Не знаю. Не спрашивал. А если бы спросил и получил ответ, еще не факт, что он правдив. Не донимают, не проявляют видимого недовольства. И обниматься не спешат.
— Понятно: Восток — дело темное.
Умывшись, причесавшись, Зайцев напомнил, что пришло время идти на ужин.
После ужина Александр присел на лавочку недалеко от столовой, закурил. Мимо проходили офицеры, о чем-то говорили, смеялись — совсем как дома.
— Здравия желаю, товарищ полковник, — услышал он. Перед ним стоял капитан Метлицкий и улыбался. — И вы к нам.
— Не знаю к кому, но я здесь, — подал руку Любимов.
— Мы уже здесь одиннадцать дней, — сказал Юрий, ожидая приглашения на беседу.
— И какое ваше впечатление после Дземги? — спросил Александр и жестом пригласил присесть на лавочку.
— В смысле полетов? — спросил Метлицкий.
— Всего.
— В полете привязаться к чему-то на местности сложно — песок, пустыня, однообразие. Постоянно ждешь взрыва, — сказал Метлицкий, присаживаясь на скамью напротив.
— Сильное у них ПВО?
— Не так чтоб уж очень сильное, но подкараулить могут. Меняем маршрут постоянно.
— Насколько мне известно, у ИГИЛ много наших зениток на шасси пикапов и даже грузовиков, есть даже «Шилки», «Иглы» и «Оса», «Стингеры», встречаться с ними не приходилось?
— Дело в том, что я летаю в пределах аэродрома. Восстанавливаюсь на Су-ЗО. Раньше я летал на нем, а в Дземге пересел на Су-35, и сюда прибыл как летчик Су-35, но получилось, что лишний кто-то, а на «тридцатку» не хватает. Из группы я один летал на ней. Вы ведь тоже летаете на «тридцатке»?
— На «тридцатом», «тридцать пятом» и «пятьдесят седьмом». Так что могу проверить и дать допуск.
— С удовольствием, товарищ полковник; два упражнения и я готов к проверке! — с радостью заявил капитан. — А то как-то не у дел. Все летают на боевые, только я вокруг трубы.
— Успеем, добро бы на свадьбу, а тут на войну! — поднялся Александр, подхватился и Метлицкий. — Не спеши.
Кире позвонила Лиза и попросила приехать — маме плохо. Кира схватила первое, что попалось под руки, и умчалась в Липецк. И пока летела, и потом, когда ехала на такси, преследовала одна неотвязная мысль о настигшей беде. Да, и годы, и здоровье не те, пора бы привыкнуть уже к мысли, что неизбежность у порога, и все равно, как обухом по голове.
Валентина Ивановна посмотрела на Киру, и улыбка тронула ее бледные губы.
— Садись рядом, — показала на табурет сбоку кровати. Взяла своими холодными руками горячую руку Киры. — Как там дети? Не болеют? Весна холодная, сырая, надо хорошо одеваться.
— Все хорошо, мама, у нас, — погладила она руку Валентины Ивановны. — Что с тобой, что врачи говорят?
— Что они могут сказать, чего я не знаю. Наверное, мой час пришел. Хочешь не хочешь, а смерть не обманешь.
— Да что ты, мама, — попыталась Кира отвлечь больную от плохих мыслей, — все будет хорошо! Весеннее обострение! Я тоже переболела гриппом; три дня в лежку, температура под сорок, озноб страшнейший. Опасалась за детей, думала, перекинется на них — Бог миловал. И у тебя все будет хорошо! Скоро потеплеет, на солнышко тебя будем вывозить, все пройдет.
— Как там Саша, все хорошо у него? Его бы сберег господь, это было бы правильно.
— Я молю Бога и утром, и вечером. Не верила в Бога раньше, а тут не расстаюсь с ним, прошу за детей, прошу за мужа — неужели не услышит?
— Услышит, — тихо заверила Валентина Ивановна, и тут же мысль: «Мужа не защитил, зятя не защитил, а они ничего плохого никому не сделали!»
— Коля звонил, — сказала Кира. — Хотел прилететь, да у них из-за непогоды отменили все рейсы; как только откроют аэропорт, сразу же прилетит.
— Не надо ему лететь: и далеко, и опасно. Все понимаю, я любила вас, а Колю больше всех. Бедный мальчик! Глаза испуганные, люди незнакомые, чего-то от него требуют, а он понять не может, слезы на глазах. Конфетку берет, но опасается чего-то. То ли, что нельзя, то ли отнимут. Слава Богу, все у него хорошо. И жена прекрасная, и детки милые. Пусть будут все счастливы.
Вошла Лиза, сказала, что пора делать укол. Кира отошла к окну — она безумно боялась всяких уколов, и если решалась на это, то только потому, что необходимость заставляла. На улице тротуары очистились от снега, но в тени он еще белел кое-где. Прохожих было мало. Какое-то тревожное затишье кругом, как перед большой бедой или бурей. К подъезду завернула стройная высокая женщина.
«Интересно, кто это? Таких в нашем доме не было», — подумала Кира, и тут же услышала хлопок двери и разговор в коридоре.
— Здравствуйте, тетя Кира!
— Васюта! Это ты? Никогда бы на улице не узнала! — воскликнула Кира, и крепко обняла свою племянницу. — Каких-то десять лет не виделись и вот тебе чудо! А Толя, наверное, настоящий мужик? Ему уже сорок? Вот бегут годы! Ну, расскажи, красавица, о себе. Как у мужа дела, как дети?
— С мужем в одной больнице, только он хирург, а я — кардиолог. Оба выбились в люди, в начальники — оба заведующие отделениями. Старшему сыну пятнадцать…
— Ваське? Господи, а я все его вижу карапузом!
— Метр девяносто два, мастер спорта по каратэ! — с гордостью поведала Василиса о достижениях своего сына.
— Ну, молодец! — восхитилась Кира. — А младший, Леша, тоже герой хоть куда? Тоже боец?
— Этот герой еще тот! Заявил: «Чтобы меня били по морде, такой спорт не по мне! Да и с отбитыми мозгами в летчики не берут!»
— Летчиком хочет быть?
— Только летчиком! Как дед и дядя — это его слова.
— Молодец! — похвалила Кира. — А Вася кем хочет быть?
— Он решил посвятить себя медицине. Как папа!
— И как мама!
— Только хирург!
— Дай то Бог, чтобы все у них было хорошо! — перекрестилась Кира.
Валентина Ивановна, слушая радостные разговоры и восклицания женщин, тихо радовалась тому, что жизнь ее близких заладилась. Не зря, значит, и она свет коптила.
Умерла Валентина Ивановна через трое
