что это международное слово будет понято правильно, а вместе с ним и смысл всей беседы.
— Поенто, поенто! Вшистко разумей! — быстро заговорила девушка. — Тшидеста минут ходж ту! — показала на место, где они стояли. — Тшидеста, — нарисовала на ладони Юли цифру «30». В душе хлопнула дверь, и девушка убежала, не оглядываясь.
Через тридцать минут, которые Юле показались долгими часами, она вышла из каморки и направилась к месту встречи. Из душа навстречу шла её спасительница. Встретившись, она приветливо, как самой лучшей подруге, улыбнулась и передала узелок. Показала жестами, что будет ждать Юлю здесь, когда та переоденется.
В узелке был оранжевый костюм — куртка и брюки. На куртке надпись на незнакомом языке. В кармане десять евро.
Показав, чтобы Юля следовала за ней, спасительница подвела её к двери, приостановилась, прикрыла глаза, запрокинув голову, произнесла слова молитвы. Перекрестилась и решительно отворила дверь. Юля зажмурилась от солнечного света. Пересекли небольшой дворик и вышли через калитку на тыльную сторону усадьбы.
Также спешным порядком, одна за другой, они прошли до перекрёстка, на углу которого была стоянка автобуса. Вскочили в первый подошедший и через семь минут оказались на автовокзале. Там Юля сняла с себя спецкостюм и отдала добровольной спасительнице, поблагодарив её взглядом. Через долгих двадцать минут подошёл нужный автобус, и Юля, обрадовавшись избавлению от плена, вскочила в салон, не поблагодарив даже свою спасительницу. Та стояла на тротуаре и глядела в окно. Опомнившись, Юля выскочила из автобуса, подбежала к девушке, крепко обняла и поцеловала её в щеку.
— Юля! — ткнула пальцем себя в грудь.
— Вожена! — показала на себя девушка.
Сарьян отказался от обеда. Он стоял у окна, скрестив на груди руки, и смотрел на пустынную улицу. Мысли одна хуже другой. Вести самые неутешительные. Глянув косо на свой портрет, который принесли в кабинет по его распоряжению, признал в себе самодовольного чинушу, который возомнил о себе чёрт знает что. «Бессилен ты, как бессильны и твои миллиарды! Самого близкого человека увели у тебя из-под носа простачки, и ты ничем не можешь помочь. Кто ты? — вопрошал он у портрета. — Чего добиваешься в жизни? Ещё миллиардов, как можно больше миллиардов? Чтобы после твоей смерти их растащили по закуткам твои, так называемые, близкие родственники? Кто они, эти родственники? Чем известны, кроме того, что жрут, пьют, сорят деньгами и бездельничают? Жена расползлась во всех измерениях, но заказывает себе наряды у модных французских модельеров, и как восхищаются этими нарядами её подружки, такие же бестолковые и растолстевшие клуши! Тут же девчушка, приехавшая заработать лишнюю копейку, превзошла всех с их модельными одеждами и бриллиантами. В своём простеньком платьице она принцесса среди крокодилов и бегемотов!»
— Бог мой! — воскликнул Сарьян в отчаянии. — Если ты есть, то почему допускаешь такую несправедливость! Почему у тебя лучшие страдают, а худшие в золоте купаются! Почему ты не оберегаешь лучших от худших!
Звук остановившегося автомобиля насторожил, глянув в окно, Сарьян не поверил своим глазам — из такси вышла Юля. Сарьян схватился за грудь, в глазах потемнело, ноги приросли к полу чугунными тумбами. Опустился в кресло, что стояло у окна, голова склонилась на грудь.
Управляющий, прибежавший сообщить Сарьяну радостную весть, нашёл его в бессознательном состоянии. Неотложная медицинская помощь отвезла его в лучшую частную больницу Ларнаки, где диагностировали инфаркт. Трое суток реанимации стоили Юле многих лет жизни. После того как опасность миновала, ей было разрешено находиться в палате рядом с больным. Не в силах говорить, Сарьян глазами благодарил свою избранницу-сиделку. Они источали любовь и радость. Любую попытку больного заговорить, Юля пресекала незамедлительно. Она брала его безвольную тяжёлую руку и нежно гладила, что-то приговаривая. Слабая улыбка кривила рот Сарьяна, он пытался сжать пальцы Юли.
— Всё будет хорошо! — шептала ему Юля. — Всё страшное позади!
Через десять дней Сарьяну разрешили сидеть, через пятнадцать — передвигаться с помощью по палате. Помощником после нескольких уроков стала Юля.
Свободного времени было много, и она его зря не тратила. Рисунки, эскизы, наброски она делала походя. Глядя на её сосредоточенное выражение лица, на поджатую нижнюю губу, Сарьян улыбался. Может, вспоминал свои детство и молодость, когда безудержно хотелось жить и действовать; может, представлял её матерью его детей; может, радовался, что встретились они в жизни; может, просто от того, что присутствие этого человека было ему в радость.
Рисуя, Юля не переставала говорить. Они многое успели обсудить, но не сказали друг другу главное — что уже не смогут жить друг без друга. Они это знали, но не говорили. Очевидно, оставили эту официальную часть на более подходящее время.
— Юля, — обратился Сарьян, долго наблюдавший за ней, что-то малевавшей акварелью на листе бумаги, — если я помогу твоим товарищам, они правильно меня поймут?
— Они правильно поймут, — уверенно ответила Юля.
— Сколько им надо, столько могу дать, — повеселел Сарьян. — Один, два, пять, десять миллионов долларов?
— Григорий Самвелович, — боясь огорчить его, проникновенно произнесла Юля, — они поймут правильно, поблагодарят сердечно и благородно откажутся от вашей щедрой помощи.
— Почему? — подхватился Сарьян, оторвал голову от подушки.
— Во-первых, Григорий Самвелович, ведите себя смирно, не скачите по кровати, как расшалившийся шалун. Во-вторых, это бы свело на нет их идею. Идею возрождения деревни своими силами.
— Юля, сейчас от каменного топора до космической ракеты без помощи не дойдёт даже самый гениальный организатор, — убедительно сказал Сарьян, обескураженный тем, что ему могут отказать в благом начинании. — Если так не захотят, пускай будет бессрочная и беспроцентная ссуда.
— Не знаю, Григорий Самвелович, — опустила Юля кисть в банку с водой, — может, и согласятся. Скорей всего, что нет!
— Почему откажутся от помощи, к тому же, ничему не обязывающей? Пока все очень желают этого. Просят, обещают пустить на добрые дела.
— А пускают на ветер?
— Бывает и такое. Стараемся заручиться не только словами, но и документально. И всё равно не избежать мошенничества. А кто у вас руководит этим процессом, как вы говорите, обновления деревни? Вы его хорошо знаете?
— Он из этой же деревни, из Духовщины. Долго где-то жил, потом вернулся.
Вроде, сидел за что-то. Точно не знаю, за что. Все его уважают.
— В законе, значит.
— Как, в законе? — не поняла Юля.
— Я просто так сказал. Людей сейчас, Юля, надо пропускать через мелкое ситечко, чтобы узнать его сущность. Очень многие не просеиваются.
— Нет, он совсем другой, — защищала Юля Сергея. — Он на свои деньги построил дом, купил землю, трактор, коня с телегой. С ним живут те, кто и копейки не
