вздохнуть полной грудью, а теперь снова дышу. И еще, знаете, у меня такое странное чувство, что этого страшного дома больше нет.
* * *
Еще несколько раз Фадеев опрашивал Катю, Монтиньяка, Тимура и Жанну, а также охранников и прислугу дома. Оказалось, что, несмотря на знакомство с мистером Дилсоном, знали они не так уж много. Какие-то люди на дорогих машинах приезжали и уезжали, да разве сунется маленький человек в чужие дела. Вырезанные из амбарной книги страницы Жанна сожгла в ванной своей съемной квартиры, когда поняла, что они – единственная оставшаяся улика, которой Дилсона уже не пошантажируешь, а вот себе хуже сделаешь, ведь заполнены они были ее почерком.
Следуя совету Жанны, Тимур был немногословен. Монтиньяк, напротив, сокрушался о своем несостоявшемся проекте и через приглашенного переводчика вылил на Фадеева столько архитектурных терминов, идей и соображений, что под конец разговора майор совершенно обалдел от говорливого француза. Об одном умолчал архитектор: что сумма за предполагаемую новую виллу почти вся получена.
Катя рассказала все, что знала о мистере Дилсоне с начала девяностых, но по ходу дачи показаний удивлялась сама себе. Оказалось, она не знала о чете Дилсонов практически ничего.
Уже в октябре, неожиданно получив письмо Дирка, она в тот же день позвонила Фадееву и рассказала о нем.
– Екатерина Александровна, спасибо, что держите меня в курсе, но, признаться, мне уже сообщили про голландца. К сожалению, этот джентльмен успел подсадить на редкий вид нового наркотика много молодых людей. Нам приходят данные из других стран: например, погибший под колесами поезда наркокурьер в Чехии, который, как выяснилось, работал на Дилсона. И выбросившаяся из окна гостиницы в Берлине девушка – одна из жертв. Она оказалась дочкой высокопоставленного военного, который служил в ГДР, сохранил кое-какие связи в военном ведомстве и добился того, чтобы гибель его дочери была расследована самым тщательным образом. К счастью, вашей подопечной Этери и ее сестре удалось выйти из этой истории с меньшими потерями. – Он замялся, а потом сказал, чуть смущаясь: – Кстати, Нина уже несколько раз говорила, что хотела бы привезти вам в офис пироги по рецепту ее сестры. Можно?
– Конечно, я буду очень рада! Но когда же освободят саму Этери, ведь уже очевидно, что обстоятельства дела сильно изменились, а бедняжка до сих пор в тюрьме?!
– Надо потерпеть. Думаю, с учетом показаний Нины и всего случившегося Этери ждет оправдательный приговор, но до суда ее не отпустят. На прошлой неделе мне удалось устроить свидание Нины с Этери. Они поговорили. Этери уже гораздо лучше. Нина сказала мне, что ее сестра мечтает только об одном: когда все закончится, вернуться в Тбилиси. Родня уже ждет ее, ей даже нашли хорошую работу.
Перед тем как уехать из офиса, Катя еще раз перечитала письмо Дирка Ноттена. Сердце ее наполнилось теплом, когда она вспомнила его и Анну, державшихся за руки. Все-таки истинная любовь существует, хоть и приводит иногда к настоящим трагедиям.
Удастся ли Дирку оправиться после случившегося и когда-нибудь, пусть не скоро, впустить в свое сердце другую женщину? Оправилась ли она сама после смерти Семена, нашлись бы у нее силы продолжать жить дальше, если бы не их общая дочь, с момента рождения ставшая смыслом ее существования?
Мысли эти не отпускали Катю по дороге в больницу к Анне Ионовне, а потом домой.
– Как бабушка? – первым делом спросила ее Соня, встречая у дверей.
Теперь она всегда выходила на крыльцо, едва заслышав звук въезжающей на участок машины. По настоянию матери Соня взяла академический отпуск, чтобы окончательно оправиться, но хотела вернуться к учебе уже после Нового года и нагнать пропущенное. Правда, Тимур просил ее не торопиться. В следующем году он поступит в Финансовую академию, и они будут учиться вместе.
– Как обычно, без изменений, никого не узнает, – устало ответила Катя и приобняла дочь за плечи.
Поздним вечером, когда Соня и Тимур уже спали, Катя села в любимое кресло, принадлежавшее еще матери Семена, и закуталась в теплый клетчатый плед.
Ветер завывал за окном, черные голые ветви деревьев клонились к окну. Милый, уютный сад казался в темноте непролазной враждебной чащей. И опять луна, верный спутник одиночества, заглядывала в окна Катиного дома. Холодная полная луна то ли следила за ней, то ли хотела стать компаньонкой в длинной грустной ночи.
Катя не стала брать в руки книгу, а прикрыла глаза и вернулась к дневным мыслям: когда она была по-настоящему счастлива?
Первое, что вспомнила, как в таком же горящем яркими красками октябре Семен привез ее, совсем молоденькую девушку, в этот дом на Николиной Горе, и они после жарких объятий собирали опавшие листья. Потом Семен развел большой костер в железной бочке, стоявшей на заднем дворе.
А сегодня вечером они с Тимуром сожгли собранные им листья в этой же самой бочке. Так странно, уже и Соня выросла, и Семена нет, а бочка стоит как ни в чем не бывало. Может, и внуков Катиных застанет.
Вспомнила, как весело и страшно было ей тогда кидать листья в огонь. Катя побаивалась, что искра отскочит, непременно попадет ей в волосы, и тогда она вспыхнет, как соломенная кукла. Она отошла на пару шагов от костра, повела длинной веткой по бугристым желто-коричневым листьям. Боже, как давно это было…
Сами собой пришли стихи:
Костер из осенних листьев
Мы жгли целый день в саду.
Я миг этот знаю и помню.
Зачем я тебя хочу?
В половину первого ночи тишину разорвал звонок. Катя схватила телефон, чтобы никого не разбудить. Еще не ответив, едва взглянув на номер, она поняла, что случилось.
Сердце ее ухнуло вниз, и одновременно пришло странное, оглушительное спокойствие. Она поняла, что давно знала: именно вот так, в это время раздастся этот звонок. Все было предопределено.
– Нам очень жаль. Простите, что не сумели помочь вам. Анны Ионовны не стало десять минут назад. Приносим вашей семье свои соболезнования.
– Мама, кто это? – Соню все-таки разбудил звонок. Заспанная, она стояла на верхней ступеньке лестницы.
– Аня умерла, – просто сказала ей Катя.
Анна Ионовна так и не пришла в сознание, они не сказали друг другу прощальных слов, но разве нужны им были слова, чтобы понять друг друга? Каждый день все эти месяцы Катя разговаривала с ней и была уверена, что бабушка ее слышит.
Все волнения этой ночи и следующего дня было бы сложно пережить в одиночку. К счастью, этого и не потребовалось.
