class="p1">Рано утром приехали Надежда с Леней. Тимур и Леня, как маленькими, руководили Катей, Надей и Соней. Когда умирает самый близкий человек, кто-то должен взять командование на себя, и лучше, если это тот, кто разделяет скорбь, но не умирает от горя, ведь одномоментно приходится решать множество рутинных и ужасных в своей обыденности перед лицом смерти вопросов: оформление документов на выдачу тела в больнице, получение медицинской справки, а затем свидетельства о смерти, организацию прощания в траурном зале и самих похорон.
Все, кому довелось испытать радость рождения и боль потери, знают, что появление человека в мир и уход из него есть великое таинство, сопряженное с набором мирских хлопот.
На прощание собралось много народа. Пришли коллеги Анны Ионовны по Гнесинскому училищу и ученики. Траурный зал утопал в цветах. Когда приехали на Востряковское кладбище, процессия растянулась по аллее.
– Наверное, артистку известную хоронят, – говорили проходящие мимо люди.
День выдался погожим, светлым и очень тихим. Так же тихо и светло было у Кати на душе. Она прощалась не только с любимой бабушкой, но и с огромной частью своей жизни, немыслимой без Анны Ионовны, и отпускала ее душу к другому свету, в жизнь вечную.
* * *
Собраться на сорок дней решили в Конькове у Надежды. Посомневавшись, она поддалась уговорам Леонида:
– Наденька, ну не по-христиански как-то не проводить душу человеческую.
– Ладно, не буду вступать с тобой в теологические споры, тем более что мама бы этого не одобрила. Но только свои: Катя, Соня и Тимур. Приготовлю гефилте-фиш, которую мама так любила.
– И оливье! Фаршированная рыба в твоем исполнении так же прекрасна, как рыбные котлетки, но без оливье всегда чего-то не хватает.
На маленькой кухоньке уместиться было сложно, поэтому накрыли в комнате. Бон-Бон с утра вьюном караулил загодя разложенный стол.
– Смотри мне, Бонька, – шутливо погрозил ему Леонид. – Стащишь что – проучу. Не посмотрю, что ты теперь вроде как инвалид.
После того как песик оказался у Надежды, выяснилось, что он немного прихрамывает на заднюю лапу, поврежденную, очевидно, при пожаре, когда выбегал из горящей гостиной.
Бон-Бон лег у стола, положил голову на передние лапы и издал протяжный вздох, а потом несколько раз проскулил на высокой ноте. «Сам ты инвалид», – отчетливо слышалось в этом ответе.
Соня с Тимуром приехали первыми. Жизнь на даче, здоровый сон явно шли Соне на пользу. Она посвежела, на щеках играл здоровый румянец. Катя чуть задержалась, у нее был тяжелый день: сделка и собрание в офисе.
Едва сели за стол, телефон Кати зазвонил.
– Екатерина Александровна? – осведомился женский голос тем непробиваемым тоном, которым обладают только телефонистки колл-центров и мошенники, представляющиеся сотрудниками банков.
В таких случаях Катя всегда хотела нажать отбой, но воспитание не позволяло ей поступить так даже с самым назойливым собеседником. Вот и сейчас, едва сдерживая раздражение от неуместного звонка и хамоватого голоса, явно желающего предложить то, что ей совсем ни к чему, она ответила:
– Да, это я. Что вы хотите?
– Ничего мы не хотим, – злобно ответила тетка на другом конце. – Труп когда заберете? Уже три дня лежит в морге.
– Ка…? Какой труп? – еле выдавила Катя.
За столом наступило молчание. Накладывавший себе на тарелку оливье Леня так и замер с ложкой в руке.
– Отца вашего, Суворова Александра Борисовича, – прочитал по бумажке голос. – Звонили по месту его прописки – Малый Власьевский переулок, 14. Ну и родственники у вас! Нахамили и вот, ваш телефон дали. Сказали, дочка есть. Пусть она и хоронит.
– Я… Не знала ничего… Мне никто не сказал, – Катя почувствовала себя как школьница, которую отчитывают за опоздание.
– Вот я и говорю, ну и родственники у вас, – смягчилась тетка. – Уже три дня как помер в больнице человек, а никому и дела нет.
– Говорите адрес, куда надо приехать, – Катя жестом показала Надежде, чтобы ей скорее дали бумагу и ручку.
– Завтра заберете?
– Да-да, мы все решим…
– Катя, что опять случилось? – воскликнула Надежда, как только разговор был завершен.
– Отец… Он умер. Три дня назад. Судя по всему, хоронить его некому. Кроме нас.
– Вот ведь сучка, – не сдержалась Надежда. – Потаскуха Маринка. Обобрала как липку и выкинула на помойку.
– Надя, – решительно взял ее за руку Леонид, – не нервничай. Это ты о муже своем, да?
– О ком еще, – махнула она рукой.
Тимур растерянно переводил взгляд с Кати на Надежду, не понимая, что происходит. Соня насупилась и смотрела перед собой. Дедушку, как и отца, она никогда не видела. Похоже, фурункул, так долго зревший в их семье, вскрывается прямо на ее глазах.
– Мама, прошу тебя, – Катя предупреждающе подняла руку, – давай без сцен. Прошлого не исправишь. Это мой родной отец. Как бы там ни было. Если его некому хоронить, это сделаю я, и точка.
– Погоди. – Надежда сузила глаза и обратилась к Тимуру: – У тебя же есть телефон Жанны, а она наверняка общается со своей пропащей дочерью. Дай-ка я позвоню ей и выясню, что там у них происходит…
– Мама, зачем? – Катя, с детства привыкшая не прекословить матери, а затем уже по привычке всегда уходившая от споров с ней, неожиданно почувствовала решимость. – Я не позволю тебе унижаться этим звонком. Все и так ясно. Нас даже не поставили в известность, но мой номер, который, к счастью, не менялся последние двадцать лет, Маринка дать сумела. Значит, он был у нее все это время.
– Послушайте, девочки, – вмешался Леня. – Я не очень понимаю, что происходит и кто эта зловредная Маринка. Но Катя права. Родителей не выбирают.
– Хорошо, – Надежда встала из-за стола. – Я должна кое-что тебе сказать, Катя. Когда хоронили моего отца, Суворову так понравилось Востряковское кладбище, что он купил себе участок земли недалеко от могилы Бенциона Грувера. Тогда это казалось таким диким, он потратил немалые деньги, полученные за свои переводные научные статьи. Потом, много лет спустя, когда мы уже давно не жили вместе, я обнаружила эти бумаги в своих документах. Не знаю, как они туда попали. Он не пытался их забрать. Наверное, они до сих где-то в коробке на антресолях.
* * *
Ноябрь – самый печальный месяц в году, зависший в безвременье между осенью и зимой. Месяц сплина и голых ветвей. Месяц настоящего прощания с уходящим годом, потому что предпраздничный декабрь – совсем не такой, это уже месяц предвкушения нового.
– На кладбище всегда особенно холодно, – повторяла Надежда уже который раз, поправляя ворот старой черной каракулевой шубы.
– Может, все-таки надо было взять с собой Соню,
