Малявскій приближался къ Лѣтнему саду по набережной Невы и щурился, глядя на холодную, но праздничную картину рѣки и ея щеголеватаго прибрежья. Онъ, какъ и всѣ петербуржцы, съ дѣтства помирился съ казенной фразой о красотѣ этого вида и не могъ-бы, при всѣхъ усиліяхъ. найдти въ немъ что-либо задѣвающее за живое, какое-нибудь изящество линій и колорита, или грандіозность перспективы. Ему было хорошо по-петербургски. Глаза его перебѣгали отъ барскихъ, вытянутыхъ въ струнку, домовъ къ граниту набережной, а отъ него — къ жирному, чешуйчатому полотну рѣки, а отъ нея — къ зеленымъ яликамъ и веселому дыму пароходовъ. Онъ ступалъ по гладкому тротуару, чуть-чуть замѣтный вѣтерокъ щекоталъ ему лицо, онъ чувствовалъ себя въ новомъ изящномъ платьѣ и тончайшемъ бѣльѣ; онъ сознавалъ себя одной изъ замѣтныхъ петербургскихъ личностей, такою личностью, которая не нынче-завтра можетъ сдѣлаться однимъ изъ главныхъ воротилъ того міра, гдѣ бьется настоящій пульсъ Петербурга. Но воображеніе не оставляло его въ покоѣ. Вотъ онъ летитъ въ открытой коляскѣ по той-же набережной. Кучеръ у него причесанъ по-англійски, лошади въ шорахъ и рядомъ съ нимъ она, сіяющая, веселая, язвительная… Они смѣются надъ всѣми, кто имъ попадается на встрѣчу… Эта картинка пронеслась предъ глазами Иларіона Семеновича и заставила его кисло усмѣхнуться. До самой рѣшетки Лѣтняго сада онъ дошелъ. ни о чемъ больше не мечтая.
Средняя аллея только-что начала покрываться зеленью, и пухлыя, длинноногія Діаны и Венеры торчали въ воздухѣ, еще не оттѣняемыя нисколько древесной листвой. У памятника Крылова, куда водятъ дѣтей точно по наряду, было немного менѣе голо. Иларіонъ Семеновичъ туда не заглянулъ. Онъ повернулъ въ правую боковую аллею. Часъ былъ самый тонный. Ему уже попались двѣ желто-зеленыя дѣвицы съ маменьками, собачками и ливрейными гайдуками. Прошолъ, растопыря ноги и засунувъ руки въ задніе карманы своего Пальмерстона, посольскій секретарь съ моноклемъ въ лѣвомъ глазу. На всѣхъ почти скамейкахъ сидѣли гуляющіе. Малявскій раскланялся съ однимъ гемороидальнымъ генераломъ «изъ ученыхъ» и съ двумя министерскими правовѣдами.
На одной изъ скамеекъ бросилась ему въ глаза стройная женская фигурка, въ зеленомъ суконномъ платьѣ съ металлическими пуговицами. Одинъ взглядъ на нее вызвалъ на щеки Иларіона Семеновича густой румянецъ. Онъ даже на секунду остановился.
«Она? спросилъ онъ, продолжая идти мелкими шажками и посматривая въ ея сторону. — Поклониться ей или не кланяться?»
Онъ перешелъ съ лѣвой стороны на правую и на одно мгновеніе опустилъ глаза. Когда онъ ихъ поднялъ, онъ былъ уже въ трехъ шагахъ отъ скамейки и могъ оглядѣть сидѣвшую на ней женщину съ головы до ногъ. Это была несомнѣнно Зинаида Алексѣевна. Даже черты ея лица совершенно ясно намѣтились изъ-подъ черной вуалетки.
Малявскій вздернулъ голову, но чувствовалъ весьма явственно еще. большее смущеніе, чѣмъ въ ту минуту, когда онъ только-что завидѣлъ Зинаиду Алексѣевну. Онъ не вѣрилъ своимъ глазамъ: ему поклонились.
Этотъ поклонъ произвелъ въ немъ такой переполохъ, что онъ тутъ-же присѣлъ на скамейку, приподнялъ шляпу и смущеннымъ голосомъ, которому онъ однако хотѣлъ придать насмѣшливый оттѣнокъ, сказалъ:
— Вы меня узнали?
Зинаида Алексѣевна откинулась нѣсколько назадъ и, весело глядя на него, проговорила:
— Вы совсѣмъ не то хотѣли сказать. Васъ конечно, удивило, что я вамъ первая поклонилась, такъ вѣдь?
— Пожалуй, протянулъ уже овладѣвшій собою Малявскій.
— Такъ неужели вы думали, продолжала Зинаида Алексѣевна, — что я вамъ даже не поклонюсь? Ужь это на меня нисколько не похоже.
— Однако, возразилъ усмѣхаясь Малявскій, — вы такъ со мной простились когда-то, что мнѣ поневолѣ пришлось удивиться вашему поклону.
— Перестаньте удивляться. Я вамъ тогда высказала только, какъ я на васъ смотрю, и этимъ прервала отношенія, въ которыхъ былъ взаимный обманъ. Вотъ и все. А вы сами по себѣ такой-же петербуржецъ, какъ и сотни другихъ. Вы меня вылечили отъ страсти искать интересныхъ мужчинъ и, въ сущности, я вамъ за это очень благодарна.
Всю эту тираду Иларіонъ Семеновичъ выслушалъ, не поднимая головы, и пролжалъ натянуто улыбаться.
— Весьма радъ, возразилъ онъ, — что хоть на что-нибудь былъ вамъ полезенъ; но оставимте эти объясненія: право, они напоминаютъ плохой французскій провербъ. Если вы способны взглянуть теперь на мою личность просто и не задавать себѣ никакихъ мечтательныхъ задачъ, не искать героевъ и богатырей, намъ, конечно, не изъ чего ссориться. Останемся добрыми пріятелями…
Онъ протянулъ ей руку.
— Да на что-же мы другъ другу нужны? спросила совершенно просто Зинаида Алаксѣевна и показала ему свои бѣлые, мелкіе зубки, но руки не пожала.
— Какъ-же знать, на что, уже веселѣе отвѣтилъ Малявскій, все ближе подсаживаясь къ ней.
Онъ оглянулся направо и налѣво. Аллея начала полегоньку пустѣть. Они сидѣли одни на скамейкѣ.
— Я много передумалъ, продолжалъ Малявскій, — о нашей встрѣчѣ и нахожу, что вы были правы по-своему. У меня не было тогда нужной серьезности…
— Ну а это — какой провербъ? разсмѣялась Зинаида Алексѣевна. Онъ выпрямился и поглядѣлъ на нее искоса.
— Это вовсе не провербъ, Зинаида Алексѣевна. Говорю откровенно: я васъ не забылъ, и право, если-бъ вы дѣйствительно понимали людей, я-бы совершенно просто сказалъ вамъ: будьте моей женой, я васъ стою.
Онъ выговорилъ это повидимому спокойно, но съ напряженіемъ. Его правый глазъ слѣдилъ за выраженіемъ лица Зинаиды Алексѣевны. Лицо ея оставалось такимъ-же беззаботнымъ и веселымъ.
— Отчего-же, спросила она, — не хотите вы измѣнить сослагательное наклоненіе на изъявительное? Я тутъ большой простоты не вижу.
— Здѣсь не совсѣмъ мѣсто говорить о подобныхъ вещахъ, но то, что я сейчасъ сказалъ, совершенно серьезно!
И на этотъ разъ онъ всѣмъ лицомъ обернулся къ ней и положилъ ногу на ногу.
— Нѣтъ, ужь лучше не будемте вдаваться въ серьезный тонъ, выговорила Зинаида Алесѣевна и усмѣшка снова раскрыла ея ротикъ. — Впрочемъ, серьезно или нѣтъ заговорили-бы вы со мною о бракѣ, я бы вамъ отвѣтила одно и тоже: за дѣльцомъ я замужемъ не буду. Да и зачѣмъ вамъ жениться? Для того, чтобы имѣть связи, открытый домъ? Я для этого не гожусь.
— Полноте, прервалъ ее нервнымъ движеніемъ Малявскій, — я не виноватъ, что вы создали изъ меня, въ вашемъ воображеніи, какой-то монструмъ!
— Ошибаетесь, я смотрю на васъ теперь очень терпимо, и все, что я слышала объ васъ послѣ нашего прощанья, нисколько не повліяло на мои взглядъ.
— А что-же вы слышали, позвольте узнать?
— Да вотъ, напримѣръ, исторію у Авдотьи Степановны Бѣлаго, гдѣ бѣдный Прядильниковъ прочелъ вамъ нѣкоторое нравоученіе…
— Кто вамъ сказалъ? вскричалъ Малявскій и вско чилъ со скамьи.
— Да вы полноте, сядьте. Къ чему такіе вопросы? Они не приличны для умнаго человѣка. Такъ я вамъ сейчасъ и буду сплетничать. Ну что-же за бѣда, что
