– Ну, белые жители светлых звезд, – пропищала она, – ну, великие воины Инкубу, Богван и премудрый Макумацан, готовы ли вы? Вот я пришла, чтобы исполнить повеление моего короля и господина и указать вам хранилище сияющих камней.
– Мы готовы, – отвечал я.
– Хорошо, хорошо! Укрепите сердца ваши, дабы перенести то, что вы увидите. А ты, Инфадус, предавший своего господина, тоже идешь с нами?
Инфадус мрачно нахмурился и отвечал:
– Нет, я останусь здесь, мне не подобает туда входить. А ты, Гагула, прикуси свой язык да смотри береги белых вождей. Ты мне за них отвечаешь: если упадет хоть один волос с головы одного из них, ты сейчас же умрешь, какая ты ни на есть колдунья. Слышишь?
– Слышу, Инфадус; ты всегда любил страшные слова; я помню, как ты еще ребенком грозил своей собственной матери. Это было недавно. Не бойся, не бойся, ведь я только для того и живу, чтобы исполнять королевскую волю. Я видела немало королей на своем веку, Инфадус, и долго исполняла их желания, так долго, что наконец и они все стали делать по-моему. Ха-ха-ха! Вот я пойду и взгляну на них еще раз, да, уж кстати, и на Твалу! Пойдемте, пойдемте, вот и лампа готова! – И она вытащила из-под своей меховой одежды большую тыкву, наполненную маслом и снабженную светильней.
– Идешь ты с нами, Фулата? – спросил Гуд на своем невозможном кукуанском языке, которому он учился последнее время у этой молодой особы.
– Я боюсь, господин мой, – отвечала она робко.
– Ну так давай мне корзину.
– Нет, господин мой, куда ты ни пойдешь, я всюду пойду за тобой!
Без дальних разговоров Гагула углубилась в открывшийся перед нами туннель, настолько широкий, что два человека могли свободно идти в нем рядом, но совершенно темный. Старуха кричала нам, чтобы мы не отставали, и мы шли на ее голос не без некоторого страха и трепета, которые ничуть не уменьшились, когда мы внезапно услышали шелест невидимых крыльев.
– Это что такое? – вдруг вскрикнул Гуд. – Что-то задело меня по лицу!
– Летучие мыши, – сказал я. – Ничего! Идите дальше.
Пройдя таким образом шагов пятьдесят, мы заметили, что в туннеле стало как будто светлее. Через минуту мы очутились в самом чудесном месте, которое когда-либо представлялось глазам человека на земле.
Представьте себе большой храм, который поднимается вверх футов на сто. Тогда вы получите некоторое понятие о размерах того огромного грота, в котором мы теперь стояли, с той разницей, что этот храм, воздвигнутый природой, был и выше, и просторнее всякого человеческого сооружения. Но его поразительные размеры были настоящими пустяками в сравнении с другими его чудесами. Во всю его длину высились ряды гигантских колонн, сделанных точно изо льда; на самом деле то были огромные сталактиты. Просто и описать невозможно, как поразительно прекрасны и величественны были эти полупрозрачные колонны! Некоторые из них были не меньше двадцати футов в поперечнике у своего основания, и, несмотря на такую толщину, они казались стройными и легкими, так высоко они вздымались, упираясь в отдаленные своды грота. Другие находились еще в периоде образования: эти еще незаконченные сталактиты стояли на каменном полу, точно полуразрушенные колонны какого-нибудь древнегреческого храма, а над ними в страшной вышине смутно виднелись гигантские ледяные сосульки. Процесс образования сталактитов[10] совершался перед нами воочию: мы слышали, как звенели водяные капли, падая сверху на неоконченные колонны. На некоторые из этих колонн падало по одной капле в течение двух-трех минут. Вот где интересно было бы вычислить, сколько времени требуется на образование одной колонны ну, скажем, футов около восьмидесяти вышиной и десяти в диаметре. Что этот процесс совершался с неимоверной медленностью, доказывает следующее обстоятельство. На одной из колонн мы заметили грубый рисунок, представлявший собой мумию, у изголовья которой сидело нечто вроде египетского божества; без всякого сомнения, его сделал какой-нибудь житель древнего мира, работавший в копях. Это произведение искусства находилось на той высоте, на которой обыкновенно изощряются всякие шалопаи, – будь они финикияне или британцы – все равно, – желающие увековечить свое имя в ущерб великим произведениям природы, то есть футов на пять от земли; а между тем в то время как мы видели эту колонну (что было, вероятно, через три тысячи лет после того, как был сделан рисунок), она была только восьми футов вышиной, и образование ее все еще продолжалось. По этому расчету выходит, что нужно целую тысячу лет на образование одного фута и сто лет на образование вершка с небольшим такой колонны.
Иногда эти сталактиты принимали очень причудливые формы – вероятно, в тех случаях, когда вода капала не в одно и то же место. Так, например, одна огромная сталактитовая масса напоминала своей формой красивую кафедру, покрытую тонким, точно кружево, выпуклым рисунком. Другие были похожи на каких-то странных животных, а стены грота были расписаны белыми узорами вроде тех, какие оставляет мороз на оконных стеклах.
К главному гроту примыкали со всех сторон другие гроты поменьше, точь-в-точь маленькие часовни и приделы, пристроенные к огромному собору, как заметил сэр Генри. Некоторые были довольно велики, другие – совсем маленькие; на этих последних можно было наглядно убедиться, как неизменны и непреложны законы природы, управляющие всеми ее произведениями, какого бы они ни были размера. Тут был, например, крохотный гротик величиной с игрушечный дом, который мог бы прекрасно служить моделью всех остальных: и там капала вода, и там крохотные сосульки свешивались с потолка и стояли белые колонны, точно в большом гроте.
Впрочем, мы не имели возможности осмотреть это чудное место во всех подробностях, как нам хотелось, так как Гагула была совершенно равнодушна к сталактитам и только о том и думала, как бы скорее свалить дело с плеч. Это было тем более неприятно, что мне особенно хотелось рассмотреть, каким образом освещался этот удивительный грот: с помощью ли рук человеческих или просто природными средствами. Кроме того, я желал по возможности удостовериться в том, не употреблялся ли он для каких-нибудь целей в древние времена, что казалось довольно вероятным. Впрочем, мы утешали себя мыслью, что хорошенько его осмотрим на обратном пути, и пошли дальше вслед за нашей путеводительницей.
Она вела нас все дальше и дальше, на тот конец обширного и безмолвного грота, где оказался новый вход, уже не с аркой, как был первый, а совершенно прямой, четырехугольной формы, напоминающей портики египетских храмов.
– Готовы ли вы вступить в «Обитель Смерти»? – спросила Гагула с очевидным намерением произвести на нас неприятное впечатление.
– Веди вперед, Макдуфф![11] – продекламировал Гуд, стараясь казаться совершенно спокойным, как старались мы все, кроме Фулаты, которая без церемоний держалась за Гуда, не скрывая своего страха.
– Ужасно здесь мрачно и темно, – сказал сэр Генри, заглянув в это зияющее отверстие. – Идите вперед, Кватермэн, – старшим всегда следует уступать дорогу! Не заставляйте старуху ждать!
И он вежливо посторонился, пропуская меня вперед, за что я отнюдь не был ему благодарен. Старуха проворно заковыляла дальше, стуча своей клюкой и отвратительно посмеиваясь себе под нос, а я все еще не двигался, обуреваемый каким-то неизъяснимым предчувствием.
– Идите же, старина, – сказал Гуд. – А не то мы отстанем от нашей прекрасной путеводительницы.
После такого поощрения я зашагал вперед и вскоре очутился в мрачной пещере сорока футов длиной, тридцати шириной и столько же вышиной, высеченной в горе человеческими руками в давно прошедшие времена. Эта комната или пещера была далеко не так хорошо освещена, как сталактитовый грот, и с первого взгляда я только мог рассмотреть массивный каменный стол, занимавший ее во всю длину, колоссальную белую фигуру, сидевшую на противоположном конце, да еще другие, тоже белые, фигуры в натуральную величину, сидящие кругом. Затем я разглядел какой-то темный предмет посреди стола. Через минуту мои глаза свыклись с окружающим полумраком; я рассмотрел, что это все значило, и бросился назад со всех ног. Вообще говоря, я человек совсем не нервный и мало подвержен суевериям, ибо так долго жил на свете, что успел убедиться в их нелепости; но должен признаться, что то, что я тут увидел, перевернуло меня совсем. Если бы не сэр Генри, поймавший меня за шиворот и помешавший мне убежать, через пять минут меня бы уже не было в сталактитовом гроте, и я не согласился бы туда вернуться ни за какие алмазы. Но он держал меня так крепко, что я не мог вырваться, и потому остался. Однако когда его собственные глаза привыкли к темноте, то и он отер со лба холодный пот и выпустил меня сразу. Что до Гуда, тот только тихонько выругался, а Фулата обвила его шею руками и громко вскрикнула.
Только Гагула заливалась громким, отвратительным хохотом.
