«Распятый на кресте нечистыми руками,
Меж двух разбойников Сын божий умирал.
Кругом мучители нестройными толпами,
У ног рыдала мать; девятый час настал:
Он предал дух Отцу. И тьма объяла землю.
И гром гремел, и, гласу гнева внемля,
Евреи в страхе пали ниц…
И дрогнула земля, разверзлась тьма гробниц,
И мертвые, восстав, явилися живыми…»
милый, добрый взгляд задумчивых очей!
Бессонница
Проходят часы за часамиНесносной, враждебной толпой…На помощь с тоской и слезамиЗову я твой образ родной!Я всё, что в душе накипело,Забуду, – но только взгляниДоверчиво, ясно и смело,Как прежде, в счастливые дни!Твой образ глядит из тумана;Увы! заслонен он другим —Тем демоном лжи и обмана,Мучителем старым моим!Проходят часы за часами…Тускнеет и гаснет твой взор,Шипит и растет между намиОбидный, безумный раздор…Вот утра лучи шевельнулись…Я в том же тупом забытьи…Совсем от меня отвернулисьПотухшие очи твои.
Юмористические стихотворения. Пародии. Эпиграммы. Экспромты
Чудеса
Какие чудеса творятсяУ нас по прихоти судьбы:С сынами Франции мирятсяУгрюмой Англии сыны.И даже (верх всех удивлений!)Союз меж ними заключен,И от бульдожьих уверенийВ чаду Луи Наполеон!Уж не опять ли воединоОни под знаменем крестаИдут толпами в Палестину,Чтоб воевать за гроб Христа?Нет, для народов просвещенныхТеперь уж выгоды в том нет:Что взять им с греков угнетенных?Зато не беден Магомет!И против Руси собираютОни за то войска свои,Что к грекам руку простираютОни в знак мира и любви.А турок просто в восхищенье!До этих пор он жил как зверь,Не зная вовсе просвещенья,А просвещается теперь!Уж вместо сабли он иголкуИзделья английского взялИ на французскую ермолкуЧалму родную променял.Но европейского покрояЕго одежда не спасла,И под ермолкой, под чалмою,Одна у турка голова.Ведь мы уж были у Синопа,И просвещенных мусульманНа кораблях купцов ЕвропыИх просветивших англичан.И для французиков нахальныхГотов у нас уж пир такой,Что без своих нарядов бальныхОни воротятся домой.А если захотят остаться,От дорогих таких гостейНе можем, право, отказаться,Не успокоив их костей.5 апреля 1854
Пародия
Пьяные уланыСпят перед столом,Мягкие диваныЗалиты вином.Лишь не спит влюбленный,Погружен в мечты, —Подожди немного,Захрапишь и ты.6 августа 1854Орел
Пародия
И скучно и грустно…И странно, и дико, и целый мне век не понятьТех толстых уродливых книжек:Ну как журналистам, по правде, не грех разругать«Отрывки моих поэтических вспышек»?Уж я ль не трудился! Пудовые оды писал,Элегии, драмы, романы,Сонеты, баллады, эклоги, «Весне» мадригал,В гекзаметры даже облек «Еруслана»Для славы одной! (Ну, конечно, и денежки брал —Без них и поэтам ведь жутко!)И всё понапрасну!.. Теперь только я распознал,Что жизнь – препустая и глупая шутка!7 ноября 1854
Из Байрона
Пародия
Пускай свой путь земной пройду яЛюдьми не понят, не любим, —Но час настанет: не тоскуя,Я труп безгласный брошу им!И пусть могилы одинокойНикто слезой не оросит —Мне всё равно! Заснув глубоко,Душа не узрит мрамор плит.26 августа 1855
Приезд
Пародия
Осенний дождь волною грязнойТак и мочил,Когда к клячонке безобразнойЯ подходил.Смотрели грустно так и лужи,И улиц тьма,И как-то сжалися от стужиКругом дома.И ванька мой к квартире дальнойЕдва плелся,И, шапку сняв, глядел печально,На чай прося.1 сентября 1855
«Видок печальный, дух изгнанья…»
1Видок печальный, дух изгнанья,Коптел над «Северной пчелой»,И лучших дней воспоминаньяПред ним теснилися толпой,Когда он слыл в всеобщем мненьеУчеником КарамзинаИ в том не ведала сомненьяЕго блаженная душа.Теперь же ученик унылыйУнижен до рабов его,И много, много… и всегоПрипомнить не имел он силы.2В литературе он блуждалДавно без цели и приюта;Вослед за годом год бежал,Как за минутою минута,Однообразной чередой.Ничтожной властвуя «Пчелой»,Он клеветал без наслажденья,Нигде искусству своемуОн не встречал сопротивленья —И врать наскучило ему.3И непротертыми глазамиНа «Сын Отечества» взирал,Масальский прозой и стихамиПред ним, как жемчугом, блистал.А Кукольник, палач банкротов,С пивною кружкою в руке,Ревел – а хищный Брант и Зотов,За ним следя невдалеке,Его с почтеньем поддержали.И Феба пьяные сыныСреди пустынной тишиныЕго в харчевню провожали.И дик, и грязен был журнал,Как переполненный подвал…Но мой Фиглярин облил супомТворенья друга своего,И на челе его преглупомНе отразилось ничего.4И вот пред ним иные мненьяВ иных обертках зацвели:То «Библиотеку для чтенья»Ему от Греча принесли.Счастливейший журнал земли!Какие дивные рассказыБрамбеус по свету пустилИ в «Библиотеку» вклеил.Стихи блестящи, как алмазы,И не рецензию, а браньГлаголет всякая гортань.Но, кроме зависти холодной,Журнала блеск не возбудилВ душе Фиглярина бесплоднойНи новых чувств, ни новых сил.Всего, что пред собой он видел,Боялся он, всё ненавидел.1856 или 1857
«Для вас так много мы трудились…»
Для вас так много мы трудились,И вот в один и тот же часМы развелись и помирилисьИ даже плакали для вас.Нас слишком строго не судите,Ведь с вами, право, господа, —Хотите ль вы иль не хотите —Мы разведемся навсегда.18 апреля 1859
Фея моря
Из Эйхендорфа
Море спит в тиши ночной,И корабль плывет большой;Вслед за ним, косой играя,Фея плещется морская.Видят бедные пловцыРазноцветные дворцы;Песня, полная тоскою,Раздается над водою…Солнце встало – и опятьФеи моря не видать,И не видно меж волнамиКорабля с его пловцами.23 сентября 1869
Юрлов и Кумыс
Басня
Один корнет, по имени Юрлов,Внезапно заболел горячкою балетной.Сейчас созвали докторов, —Те выслали его с поспешностью заметнойПо матушке по Волге вниз,Чтоб пить кумыс.Юрлов отправился, лечился, поправлялся,Но, так как вообще умеренностью онВ питье не отличалсяИ был на выпивку силен,Он начал дуть кумыс ведром, и преогромным,И тут с моим корнетом томнымСлучилось страшное несчастье… ВдругО, ужас! О, испуг!Чуть в жеребенка он не превратился:Охотно ел овес, от женщин сторонился,Зато готов был падать ницПред всякой сволочью из местных кобылиц.Завыли маменьки, в слезах тонули жены,В цене возвысились попоны,И вид его ужасен былДля всех кобыл.Твердили кучера: «Оказия какая!»И наконец начальник края,Призвав его, сказал: «Юрлов,Взгляни, от пьянства ты каков!И потому мы целым краемТебя уехать умоляем.Конечно, гражданина долгТебе велел бы ехать в полк,Но так как лошадей у нас в полку не мало,То, чтоб не сделалось скандала,Покуда не пройдет волнение в крови,В Москве немного поживи!»Юрлов послушался, явилсяВ Москву – и тотчас же влюбилсяВ дочь генерала одного,С которым некогда был дружен дед его.Всё как по маслу шло сначала:Его Надина обожала,И чрез неделю, в мясоед,Жениться должен был корнет.Но вот что раз случилось с бедной Надей:Чтобы участвовать в какой-то кавалькаде,Она уселася верхомИ гарцевала на дворе своем.К отъезду было всё готово.Вдруг раздался протяжный свист Юрлова.Блестя своим pince-nez [5], подкрался он, как тать,И страстно начал обнимать…Но не Надину, а кобылу…Легко понять, что после было.В испуге вскрикнул генерал:«Благодарю, не ожидал!»Невеста в обморок легла среди дороги,А наш Юрлов давай Бог ноги!Один фельетонист, в Москве вселявший страх,Сидевший в этот час у дворника в гостяхИ видевший поступок этот странный,Состряпал фельетон о нем пространныйИ в Петербург Киркору отослал.Конечно, про такой скандалУзнала бы Европа очень скоро,Но тут, по счастью, на КиркораНахлынула беда со всех сторон.Во-первых, онТоржественно на площади столичнойТри плюхи дал себе публично,А во-вторых, явилася статья,Где он клялся, божился всем на свете,Что про военных ни…Не станет он писать в своей газете.Вот почему про тот скандалНикто в Европе не узнал.Читатель, если ты смышлен и малый ловкий,Из этой басни можешь заключить,Что иногда кумыс возможно пить,Но с чувством, с толком, с расстановкой.А если, как Юрлов, начнешь лупить ведром,Тогда с удобством в отчий домВернешься шут шутом.Конец 1860-х – начало 1870-х годов?
«Почтенный Оливье, побрив меня, сказал…»
Почтенный Оливье, побрив меня, сказал:«Мне жаль моих французов бедныхВ министры им меня Господь послалИ Трубникова дал наместо труб победных».1870
В. А. Жедринскому
С тобой размеры
