…Коля приволок едва не сотню кило говядины. Так как ничего режущего, кроме штатного боевого ножа разведчика, при нем не было, разделать корову он толком не смог. Вспорол брюхо, вынул печень и выбросил остальные потроха, чтоб мясо до утра не пропало. А потом вырезал из суставов ноги. Связал их через дыры в шкуре, как переметные сумы. Повесил на плечи. И припер в лагерь. И рюкзак с канистрой молока не бросил. Только таран с печенью возле коровы оставил. Его поутру спецы вместе с остальным мясом забрали. Ничего с ним за ночь не случилось.
А вот с Колей случилось.
О подозрительных звуках на фланге полка дежурный успел доложить в дивизию. Ну и «явление Христа народу» произвело яркое впечатление. Зингер вызвал Першерона. Поведал, что дивизионное командование живо интересуется постановкой воспитательной работы в полку вообще и в группе специального назначения в частности. Что командование настолько изумлено размахом подвигов прапорщика Петренко, что даже не стало никому объявлять взысканий. И это – дурной знак. А потому пусть Першерон сам определит, по какой статье отдаст своего подчиненного под трибунал, – за оставление боевого поста, за оставление части с оружием в руках или за мародерство. По законам военного времени любого из составов хватило бы для расстрела. Першерон попросил полковника позволить ему наказать Николу Негодника (они уже оба употребляли это прозвище вместо гордого «Гэсээн») самостоятельно. Зингер заглянул в очи Першерона и… позволил.
Першерон драл Петренко перед всей ротой, как сопливого новобранца. Для начала он разжаловал в рядовые сержанта Коника. За то, что подставил ротного, не доложив, где на самом деле находится командир отделения.
Петренко пытался взять вину на себя, но майор прервал его презрительным:
– А-ацццтавить, товарищ прапорщик! Вввас я пока не спрашиваю!
Коля был потрясен официальным тоном. Коник же снес лишение лычек стоически – он, как и весь экипаж Колиного бэтээра, считал, что их прапорщик круче ротного.
Но тут Першерон нанес второй удар. Он опять вывел из строя Коника и объявил новоиспеченному рядовому, что за безукоризненное выполнение приказаний, полученных от непосредственного начальника (понимай – Гэсээна), выносит рядовому Конику благодарность и присваивает ему звание ефрейтора, что сегодня же будет отражено в приказе по роте.
Гэсээн совсем сник – он понимал, какое унижение для Коника ефрейторские лычки. И только тут Першерон снизошел до разговора с виновником торжества:
– Прапорщик Петренко!
– Я!
– Доложите мне, ради какой разумной инициативы, разумной инициативы… вы сегодня совершили сразу три воинских преступления, воинских преступления… – не исполнили приказ, с оружием оставили расположение части и занялись мародерством?
– Артур, да я ж… Молока пацанам… Корова мучилась же…
– Теперь она уже не мучается, товарищ прапорщик? Теперь ей в маринаде хорошо?
– Ну я ж не думал, что так…
– Вот это, товарищ прапорщик, верно! Это верно… Ну кто мог предположить, что так выйдет? Кто – тарарам – мог подумать, мог подумать… что гулять в сумерках по минным полям в Чечне – небезопасно? Кто мог подумать, что прапорщик группы специального – там-тарарам – назначения, гоняющий коров, это конкретный залет? Прапорщик Петренко!
– Я!
– Правами командира роты объявляю вам… Что вы идиот! Идиот, которому я даже не стану объявлять выговор. С завтрашнего дня вы со своим экипажем будете откомандированы в штаб дивизии. Смените находящееся сейчас там отделение. Вопросы есть?
– Никак нет!
– А зря! От того, как ваше отделение, ваше отделение… будет выполнять задачи по обеспечению бе зопасности передвижений комдива и офицеров штаба, офицеров штаба… зависит не только, товарищ прапорщик, ваше будущее, ваше будущее… но и шансы на возвращение в сержанты ефрейтора Коника, ефрейтора Коника…
И последнее. В дивизию отбываете сразу после завтрака. Это, Николай, значит, что остатки туши должны быть доставлены в расположение сразу после подъема.
…С дивизией Першерон ладно придумал. Что такое сопровождать комдива? Дело ответственное и утомительное. Весь день на броне на ветру протрясись – на глупости сил уже не останется.
Кроме того, безопасность начальства обеспечивать – это не в казаки-разбойники с «бородачами» в лесу играть. Куража нуль, адреналина и вовсе минус. Почва для самопроизвольного раскрытия крыльев всемогущества отсутствует. А нет крыльев – нет и залетов.
Наконец, если приданные дивизии спецы не в боевом охранении идут, а работают «извозчиками», то все равно их штабные пассажиры по звездам будут не ниже подполковника. С таким клиентом на борту за молочком не побегаешь.
И кончились у Гэсээна залеты. Весь день он пристегнут к какому-никакому, а начальнику. Зато в быту – Эдем. Квартирует отделение в соседней со штабом землянке. В двадцати шагах – настоящая банька. Врытая в землю, буржуйкой отапливаемая, а все же – парилка. После полуночи, когда штабные полковники перемоются, можно бойцов потешить. Харч отделению от офицерской столовой идет. И хотя в дивизии (как и в полку) нету соли и мяса – вместо них к кашам соленая горбуша, но здесь-то и «спецов» других не присутствует! А это значит, что у поваров куда проще разжиться сгущенкой или консервами, чем в полку (где срочников – полторы тыщи рыл и с крутыми явный перебор). Конечно, сам Гэсээн до маклей с поварами не унизится, но его бойцы давно навели мосты, и в землянке теперь вкусно.
* * *
…Два месяца не было слышно о Гэсээне ничего. А потом он расстрелял гражданскую «копейку».
Ребята потом говорили, что передержал Першерон прапорщика на строгом ошейнике. Дернуться Коля не мог, но ему же рассказывали, как рота работала. Там были зачистки, бои, засады. А он катал штабных да сопровождал дивизионные колонны на Владикавказ. На очередной проводке и попал.
Он, как обычно, шел на замыкающем бэтээре. Колонна двигалась от Владика на Назрань и дальше в Чечню – к Бамуту. Только прошли черменский круг, как колонну догнала битком набитая смуглыми мужчинами «жига» с ингушскими номерами и намылилась на обгон. Коля велел водиле выйти на середину дороги (там тесная двухполоска) и не позволять себя обойти. Водителю «копейки» стволом АКМ показал на укрепленный на броне знак «обгон запрещен». Водитель не понял. Он сигналил. Пытался проскочить по обочине. Потом поотстал, сделал вид, что смирился, и вдруг припустил мимо бэтээра по правой обочине.
Коля помнил, что неделю назад под Малгобеком в мирной Ингушетии мальчики на «москвичонке» впаяли из гранатомета в обгоняемый армейский бензовоз.
Коля пальнул в воздух, а потом прошил очередью дерзкий «жигуль».
«Копейка» замерла на обочине. Бэтээр с ревом пронесся мимо. Вообще, это было очень удивительно. Колонна шла под сотню. «Жигуленок» – изрядно за. По идее, он должен был скользнуть с высокой обочины и метров через десять врубиться в деревья лесопосадки. Бог миловал.
…Километров через семь на блокпосту между Осетией и Ингушетией колонну остановили. Мобильники в девяносто пятом были еще редкостью, тем не менее, на пост успели передать о расстреле вояками автомобиля. Через двадцать минут приехал начальник милиции Чермена. Через полчаса – прокурор Осетии. Через сорок минут к посту собралось десятка три автомобилей с возмущенными родственниками и взвод осетинского ОМОНа, чтобы спасти прапорщика от самосуда.
Гэсээн не запирался. Да – стрелял. Так как поставлен обеспечивать безопасность колонны. Колонна – объект повышенной опасности – везет горючее и боеприпасы. Обгон армейской колонны запрещен, если на замыкающем автомобиле установлен соответствующий знак. Вот вам этот знак. Какие вопросы?
Коле вряд ли дали бы шанс проговорить все это, если бы были жертвы.
Но их не было!
Стреляя сверху, прапорщик выпустил семь пуль, и все они вошли в капот и крышу «копейки». В автомобиле ехали семь (!) человек. Никто не получил ни царапины!
Прокурор поставил вопрос ребром. По чьему приказу стреляли?
В деле был важный нюанс. Да, армейскую колонну, тем более – оборудованную специальным запрещающим знаком, обгонять нельзя. Джигиты были совсем неправы. С другой стороны, открывать огонь на поражение боевое сопровождение может только на территории боевых действий. И хотя от места ЧП до границы немирной Чечни было полчаса ходу, а на территории Осетии и Ингушетии постреливали, зоной боевых действий республики не считались.
Налицо было превышение полномочий. Или старшим колонны – если это он приказал стрелять по нарушителям. Или Колей, засандалившим из автомата по дурным малолеткам. Коля сказал, что старший приказал ему повесить знак и, чтоб не повторить Малгобек, не допускать обгонов. Старший ответил, что о знаке он говорил, но приказа стрелять не давал. Это подтвердили свидетели.
