Он очень переживал свои неудачи, хотя никто из близких не укорял его. Характеры его и жены были изумительно покладисты: всегда надеялись на лучшее – удачно продадут и появятся деньги на жизнь, Петр Александрович получит хорошую службу или прибавят жалование…
Случалось и это, но, к сожалению, очень редко.
Когда он приходил просить за себя или семью всегда в голове была одна мысль «должны обязательно помочь». Если он так не думал, он не ходил и не просил.
И только искренняя вера в Бога помогала ему обрести уверенность в себе, но быть твердым и доброжелательным к окружающим.
Он не был врагом новой власти и принял ее спокойно без душевных терзаний и переживаний.
Петр Александрович часто вспоминал случай, который произошел с ним еще в молодые годы, когда ему было восемнадцать лет. Он окончил реальное училище и шел в начале лета по цветущему городу в прекрасном расположении духа на торжественное вручение диплома. На нем был новенький костюм-тройка и мягкие лайковые туфли. С хорошим настроением, ежеминутно оглядывая свою новую одежду, он был очень доволен собой. И вдруг из полуподвального этажа нищая старуха протянула ему руку:
– Барин! Подай копеечку!
Внимание его рассеялось, и он прошел мимо, увлекшись своей радостью. А когда очнулся и вернулся, чтобы подать, руки уже не было. И мир рухнул для него:
– Если богатый человек забыл бедного, он должен понести заслуженную кару.
Это был единственный случай, когда он увидел нищего и прошел без подаяния. Он помнил его всю жизнь.
В 1925 году проводилась акция по контролю проведенной ранее конфискации среди «бывшего» имущего населения. Время было тяжелое, властям нужны были деньги. Акция велась силами ГПУ. «Бывших» вызывали и допрашивали с пристрастием. Многие, боясь возможных репрессий, приходили по вызову и приносили мелкие золотые, серебряные украшения или другие ценные вещи и от них, как правило, отставали.
Петр Александрович, придя по вызову, честно сказал, что он все сдал ранее, и больше у него ничего нет.
Дознаватель поморщился и тупо уставился на него:
– Так уж совсем ничего нет?
– Нет, батюшка.
– Какой я тебе батюшка.
– Простите великодушно…товарищ… – произнес Петр Александрович, нервно теребя расстегнутый ворот рубахи.
– А что это у тебя блеснуло под рубахой-то?
– Крест, батюшка.
– Опять батюшка… Крест-то, небось, золотой?
– Золотой…товарищ…
– И на цепочке золотой?
– Нет, цепочки все сдали.
– А чего же крест не сдали?
– Так как же…товарищ…мне ж его при крещении надели.
Дознаватель подошел, взглядом оценил размер креста:
– Все ты врешь… Снимай сейчас же и клади на стол!
– Как же можно…Я же…верующий.
– Много тут вас верующих… А страна голодает! А вам хоть бы что!
Дознаватель подошел к двери и вызвал помощника:
– Отведи этого…в общую камеру.
– За что…товарищ…?
– Там разберутся, за что.
Так Петр Александрович, едва понимая происшедшее, оказался в тюрьме.
«Разбираться» с ним стали через два дня уже в городе Владимире.
После новых расспросов крест Петр Александрович добровольно отдал: ему и в голову не приходило, что его нательный крест кроме прямого своего христианского назначения может представлять для кого-то материальную ценность. Только ночью после этого он был выпущен из тюрьмы.
Один в ночном городе он скорее пошел подальше от мрачного здания и, пройдя около часа, увидел слабый свет в приоткрытой двери небольшой церкви. Он вошел и, встав на колени перед образами, долго молился и благодарил Бога за свое чудесное спасение. Не заметил, как уснул на полу храма.
Утром он рассказал священнику о своих мытарствах, и тот принес ему маленький медный крестик и дал денег на дорогу.
Почувствовав себя ободренным, Петр Александрович двинулся в родной город.
Только дома он увидел себя в зеркале – волосы его совершенно поседели. Было ему тогда чуть более сорока…
Когда взрослые дети, перебравшись в Москву, сообщили ему о своем решении забрать его в столицу, ему все-таки очень не хотелось покидать родной город. Здесь все ему было дорого, и жил он в каком-никаком, а родительском доме. Но дети настаивали, и сам он чувствовал, что не может обеспечить себе должное существование.
Он все не верил, что придется уезжать в Москву, но вот уже и билеты куплены, и назначенное время выезда неумолимо приближалось.
И он решил на прощание прогуляться по городу и оставить в памяти его черты.
Пошел по Спасской улице (Настоящее название – ул. Лакина – Примечание автора) к монастырю. Новые названия улиц Петр Александрович не воспринимал и постоянно путал. Сретенская и Полевая, на перекрестье которых он жил, да и Рождественская, Никольская, Вознесенская, Успенская улицы никогда не воспринималась им с другими новыми именами: Маркса, Свердлова, Ленина, Первомайская, Советская, Красноармейская…
Спасский монастырь в зелени садов и деревьев был молчалив и мрачен, но, как всегда, в нем чувствовалась сила, он стоял оплотом города. И в том, что здесь расположилось военное ведомство, была какая-то закономерность.
Спустившись на набережную, он с упоением любовался рекой с ее песчаной косой. Сколько он передумал и перечувствовал здесь на фоне медленно движущейся воды. Пройдя ближе к центру, обратил внимание, на Козьмодемьянскую церковь. Одно из старых храмовых строений она всегда выглядела не ярко, и сейчас печальными были ее своды: в ней располагался склад и контора. Только немного дальше церковь Николо-Набережная с ее пятью куполами и красивой колокольней, да замечательный архитектурный ансамбль просторного золотоглавого Благовещенского монастыря остались общиной верующих. В каждый зашел Петр Александрович, помолился, поставил свечи. Одинокими и неухоженными смотрелись церкви монастыря Благовещенская и Стефановская, где разместились медсануправление, архив, гаражи. Там где раньше были монастырские склады, обосновались свинарники живущих на территории монастыря жителей. В стоящих неподалеку Троицком монастыре и Введенской церкви ютились кустарные и столярные мастерские, склады, гаражи, а в башне ограды увидел странную для этого места надпись: «Починка примусов».
В прежних складах такие же неуместные здесь свинарники…
В соборе Богородицы колокольня превратилась в пожарную каланчу, в главной церкви расположилось общество «Спартак», в правой части террасы – изолятор.
Петр Александрович знакомыми тропами прошел к Воскресенскому кладбищу мимо церкви, в которой была теперь красильня.
Долго стоял у могилы родителей. Каким-то внутренним зовом не хотел отходить от этого клочка земли, как будто чувствовал, что придет сюда не скоро, а может быть и никогда.
Через Фруктовую гору и по мосту через Успенский овраг вернулся к центру города.
Проходя мимо Вознесенской церкви, перекрестился и с некоторым спокойствием отметил, что хоть она была занята школой.
И только на Московской улице душа его успокоилась: все было здесь отрадно, дорого и связано с детскими воспоминаниями.
Родной и кормивший в былые времена крепкую семью магазин выглядел добротно и солидно. Все говорило о том, что его прежние хозяева не жили одним днем. За водонапорной башней виднелся красивый и современный бывший дом брата Георгия Александровича.
Немного побыв в Москве у своих сыновей, Петр Александрович до конца своих дней остался под покровительством семьи старшей дочери Нади. Он искренне полюбил ее мужа, несмотря на его строго отрицательное отношение к вероисповеданию. Петр Александрович никогда не спорил с ним на эту тему, а просто любил и искренне уважал своего зятя Тимофея Андреевича. Он, как и его дочь, видел в нем сильного и талантливого человека, который ко всему прочему смог создал крепкую и дружную семью. Полюбил его детей и своих внуков какой-то высшей любовью и считал себя частью окружающей этой доброй семейной атмосферы.
В конце 40-вых семья жила в Уфе, где Тимофей Андреевич несколько лет работал главным инженером крупного предприятия. Потом было новое назначение, и Петр Александрович вместе с семьей вернулся в Подмосковье в Люберцы. Вскоре Тимофей Андреевич получил отличную по тем временам отдельную квартиру в Москве недалеко от метро «Электрозаводская».
В Люберцах Петр Александрович работал на инструментальном складе машиностроительного завода. На склоне лет он, может быть впервые в своей жизни, почувствовал радость созидания рабочего человека. Списывая старые токарные резцы, он перед уничтожением извлекал из них победитовые вставки, сдавал на переплавку и гордился своим хозяйским подходом к доверенному делу.
Он с удовольствием общался с молодежью из ремесленных училищ, которые во множестве проходили практику на заводе. Радовался их молодой смекалке и пытливости. Иногда в разговорах для более точного объяснения своей мысли рассказывал им некоторые библейские сюжеты. Сначала над ним посмеивались, потом стали просить рассказать еще. Ребята слушали внимательно, широко раскрыв глаза, и Петр Александрович радовался своей популярности среди этих молодых людей. Он часто говорил, как бы про себя:
