Константин впереди сейчас сидит, на месте штурмана. Тот, бывший, спит, завалившись головой на колени высокой белобрысой немке. Мы её Светланой окрестили. На Гертруду может и похожа, да выговаривается с трудом. Мы определились сугубо по внешним признакам. Если светлая, значит Светлана. Она и не возражала: «Я, я!» А вот про африканок по-другому получилось, чтоб не обижать. Одну назвали Настей. Так хозяйка, где самая чёрная африканка ночевала, Феклистова баба Люда её назвала. У неё раньше любимую бурёнку так ласково звали – Настя, Настасья, Настенька. Один в один чёрная вся была. Двух других, что посветлее, соответственно: Веркой, Верой, значит, и Любкой, Любой, то есть. Очень всё просто. Главное, и не обидно для всех, даже любя, если хотите. Вполне в духе интернационализма.
Едем. Костя дорогу указывает, и попутно следит за водителем, чтоб не вильнул куда не надо по состоянию «слабого» здоровья. Пузатый водитель согнувшись над рулём, насупившись, вздрагивая хвостиком на затылке, опасливо косил глазом на пронинский карабин, зажатый коленями. То ли штурман рядом с ним, то ли теперь охранник приставлен. Не протрезвел ещё заметно водитель. Костя хорошо сейчас смотрится рядом с «опавшим» водителем. Внушительно, как «Рембо». В летнем армейском камуфляже, с патронташём, фляжкой, лопаткой на поясе, топориком и тесаком, в «исправных» сапогах, армейской же панаме… Всё чин чинарём. Или рейнджер, или охотник за рейнджерами. Даже небритость на лице есть, и суровость во взгляде. Всё не театральное, всё естественное.
Если кому довелось бы сейчас увидеть с обочины эту яркую картину, с детскими «размазанными» лицами за стёклами автобуса, армейский, с винтовкой, вид Пронина, и насторожённый, с сильной долей опаски блуждающий взгляд водителя, запросто можно было подумать об очередной «такой неожиданной!» вылазке террористов. К счастью, или как уж тут правильнее сказать… наблюдателей-обывателей на обочине не было. Да потому что время утренней дойки… Это если у кого есть что доить, конечно. А так… спят или дрыхнут.
С трудом, враскачку, выехали на трассу и… погнали прямиком на север. Именно туда указывал перст… ну, пусть не перст, палец указательный, если хотите, Пронина. Гостьи тут же устало заснули, без сил обвиснув в креслах. А младшая детвора, наоборот, пряча на лицах восторг, любопытство и желание всё это «жутко» интересное приключение громко быстренько со всеми обсудить… терпели. Угадывали неоднозначность и неординарность путешествия. Да и старшие ребята, многозначительно так, по взрослому заметили им: «Кто слово раньше времени скажет, пока не разрешим – тот пешком домой пойдёт, вот». Малышня задумалась, но ненадолго. То, что пешком, это не пугало, а вот то, что домой – чего там интересного – тем более одному или одной! – это определяло. Заставляло держать рот на замке. Но не глаза, не улыбки, не руки – они сами собой, даже ноги вроде отдельно – хулиганят!.. Места себе не находят. Мелкота безмерно радовалась неожиданному путешествию. Радовалась, правда пока только «в тряпочку». От этого глаза сами собой вытаращивались, от ужаса новизны и нахлынувшего удовольствия прокатиться куда-то далеко, в интригующую неизвестность, в таком вот автобусе, почти самолёте, ещё и с взрослыми.
Мордашки их от этого озорно светились, глаза лучились, сверкали, будто грозовые весенние всполохи, либо весёлые светлячки такие. Малышня крутила головами, то и дело выглядывая из-за высоких спинок пассажирских кресел. Шикали друг на друга: «Тихо, вы! Ну, тихо! Тётеньки спят… Разбудите… Сами проснутся… Да пускай спят, чё ты! Тогда и…». Развалясь, утопали в сиденьях, прятались так. Заглядывали в окна, смешно тычась в стекло, зажав рот, в смехе прыскали от этого. Вновь выглядывали в пустующий проход в салоне, непрерывно подглядывая за спящими – не проснулись ли…
Ехали. Я, тревожно прикрыв глаза, чувствуя в руке горячий уже от руки телефон, делал вид, что дремлю. Старшая детвора, на задних сиденьях, там где снасти, сумки, и прочий походный инвентарь, отогнав мелкоту, сбившись в кучу, склонив головы друг к другу, что-то не слышно обсуждала. Дремала рядом и Светлана Петровна, Света… Что интересно, я заметил, от неё не только свет, внутренний такой, душевный, но и настоящее тепло исходит… А от той, Гертруды, только холодная улыбка… А ведь тоже женщина, должна бы теплом брать, ан нет… Не греет. И зачем приехали?!
В начале десятого утра мы были на месте. Глушь, не глушь, но красота вокруг раскрылась неописуемая. Очень красивым оказалось место. Сама природа заметно гордилась своими дивными прелестями. И смешанным густым лесом, вокруг и в отдалении, и просто спокойной поступью за горизонт. И скромным подлеском с зелёным кустарником, любопытно выскакивающим навстречу и под ноги, словно подросток… Угловатый ещё подросток, неуклюжий, но буйный, энергичный и задорный. И чистые лужайки, словно веснушки на девичьем лице, щедро расцвеченные яркими полевыми цветами на фоне густой зелени травы, и дивный воздух и щебет невидимых птиц в гулкой тишине… Или это сердца наши так… И невероятный простор! И нежность ко всему этому – чистому, прекрасному, возвышенному! И умиротворённость! И спокойствие… И не царь ты природы здесь – человек. А маленькая глупая песчинка, если пытаешься покорить такую прелесть – природу. К ней бы нужно человечеству приспособиться, пристроиться, помогать во всём, а не топтать танками, не встряхивать бомбовыми ударами, хоть учебными, хоть боевыми, не травить химикатами, не выкачивать её соки, не менять ландшафт… Всё это откликнется, как в Нефтегорске, Сахалинской области, Спитаке, скажется на генофонде человечества, укоротит жизнь планете, и всему живому на ней… Нет, нужно чтобы не гордость с амбициями впереди человечества бежали, а прежде ум и совесть… Потом уж всё остальное. Вот только тогда, можно человечеством, как таковым, гордиться. Тогда ты, человек, будешь достоин уважения. Не раньше. А сейчас… Стой, и смотри. Любуйся, и делай выводы: кто есть кто…
Так мы и стояли, глубоко дыша и восхищённо оглядываясь: Какая красота! Как на земле может быть красиво!
– А тут ещё и река неподалёку есть. И рыбы полно и купаться можно. – Вроде не замечая растерянности гостей, замерших в восхищении, небрежно заметил «Рембо» Пронин.
– Река!! Тут и река есть! Ооо! Ур-ра! – Подпрыгивая, обрадовано завопила детвора. – Приехали!.. У-лю-лю-лю-лю!
А телефон молчал… Молчал, как заснул. Кстати, не было и хозяина, того самого Арсентия. Приехав, мы быстро обследовали пустующую территорию… В основном детвора. Они бесстрашно рассыпались в разные стороны, будто теннисные шарики по полу… Быстро и вернулись с донесениями. «Корпуса есть – двери только досками крест на крест, а в окнах пустые комнаты, и койки голые; везде ровные дорожки; клумба в центре большая, но совсем без цветов, одна трава; административный блок – этот вот, в один этаж который, вроде жилой; есть покосившаяся веранда для собраний… ага, для танцев, нет, для кино!.. Волейбольная площадка… с турником… а сетки нет, столбы только; и хозблок – вон там! За ним куры с цыплятами за высокой металлической сеткой, несколько больших свиней за загородкой – четыре! – вот такие! – и корова с телёнком… Но ни одной собаки почему-то… Наверное с хозяином ушли…» На перебой рассказывала свои наблюдения ребятня. «А вон там лестница со ступеньками, чтоб к реке… Высоко. Там она. Ага! Большая. Из-за деревьев невидно. Вокруг бетонный забор, фонарные столбы вдоль аллеек, но все без лампочек… Ещё в гараже машина стоит… «ЛуАЗ», кажись, там плохо видно, но под замком. Есть грядки с морковкой, кусты с помидорами, но маленькие ещё, картошка посажена… А хозяина нет».
– О, если танкетка его здесь, значит дома хозяин, – успокаивая, заметил Константин Пронин. – Или на охоту с утра Арсентий вышел или на речке где сетку вываживает. Сейчас найдём. А не найдём, сам придёт. Заезжай. – Пронин махнул рукой водителю. Автобус осторожно въехал внутрь территории, проехал, сколько было возможно, и свернул в тенистый боковой закуток. Встал.
А телефон молчал… Это беспокоило меня всё больше и больше. То, что нам удалось детвору вывезти, это здорово. Причём, достаточно далеко увезти. Сколько бы я на своей «Варьке», да байрамовском «Москвичке» мог бы за один раз вывезти, да и куда? А тут, такая удачная оказия, слов нет. А телефон не звонит. И я, главное, позвонить не могу – мы так договорились. Условились даже: если что или чуть что, они мне тут же и позвонят. Но только они… А мне только ждать. Вот и жду! Но это тяжело. Томительно и тягостно. Лучше бы я там сейчас был, с ними, чем быть в глупом и тупом неведении. Там что-то происходит, важное, решающее… А ты и не знаешь, и повлиять на ситуацию не можешь… Даже подсказать… А он молчит. Молчит телефон. Кстати, так он же сигнал не ловит. Не ловит, с ужасом замечаю отсутствие характерного символа на дисплее. Мы из зоны приёма вышли! Далеко отъехали… Они не дозвонятся… И я не смогу!..
