Оборачиваюсь – Генка сидит там же и откусывает висящий на чём-то палец.
– Стой! – кричу я, – не надо!
Он не слышит.
Я бегу к нему, срываю с себя старенькую, посечённую осколками, майку, обматываю ей обе руки вместе, и тащу Генку через реку, вброд, не домой, нет, а в соседний станционный посёлок. Спускавшиеся с горы пацаны посадили нас на рамы велосипедов и повезли в больницу. Генка сознание потерял сразу, а я на ступеньках приёмной.
Отпуская меня, врач сказал, что если бы я не вовремя привёз моего друга, он бы умер от потери крови – осколком ему перебило крупный сосуд на руке.
Это воспоминание секундой пронеслось в голове, как оправдание сделанного сегодня.
Палыч тронул меня за плечо:
– Смотри тут, я в гальюн.
И мне вдруг с такой силой захотелось в гальюн тоже, захотелось так, что я стал переминаться с ноги на ногу в ожидании возвращения штурмана.
Наконец послышались его шаги
– Палыч, скорей, я с самого утра хочу.
– Чудак, ты что, внизу не смог? – и принял штурвал.
– Я забыл, – убегая, сказал я.
В гальюнном шпигате хлюпала вода, стучала крышка выпускного клапана. В помещении стоял специфический, неистребимый запах хлорки, фекалий, одинаковый для всех гальюнов советского флота.
А я блаженствовал, стараясь удержаться на ногах и направлять струю в жерло чаши «Генуя». Сладкая дрожь тела следует окончанию акта.
Перед тем, как подняться в рубку, на минутку заскакиваю в каюту больного. Лёха спит, одна рука держится за комингс койки, другая упирается в переборку. Потрогал лоб – температура упала, кажется.
Со второго яруса свешивается голова боцмана:
– Не дрейфь, Санёк, всё окей! Он сразу заснул.
Облегчение, снятие невероятного напряжения, – вот что сделали слова Володьки!
– С облегчением вас, господин штурман, – Палыч был в своём репертуаре, когда кое-что ладилось. – Приклеивайся к этим деревяшкам, – показал глазами на рукоятки штурвала. – Или хочешь внепланово определиться? Кэп приказывал, помнишь?
Он посмотрел на меня, сияющего. Удивился – с чего бы это?
– Да, вроде всё в порядке, Палыч. Согласен, сначала я.
– Так для тебя от меня подарок: – слева по борту, курсовой тридцать, под углом сорок-сорок пять – неизвестная звёздочка выныривает.
Проделав обычные предварительные операции, я вышел на крыло. Ветер пел на 10–11 баллов. Звёздочка точно, именно выныривала, и я провозился больше положенного, чтобы посадить её на горизонт.
Заметил и вторую, ближе к корме. Засёк и её.
Нанёс всё на карту. Рядом с моим перекрестием лежала и точка, нанесённая Палычем по счислению.
Проинформировав штурмана, я принял у него штурвал. Палыч не стал подвергать сомнению мои результаты, взял карту и спустился с ней к капитану.
Вернулся, указал новый курс.
Как я и предполагал, ураган спускался вниз по Северному морю к побережью Франции, скользя вдоль гор Норвегии. Нам тоже следовало бежать быстрее к югу, чтобы вторично не попасть в яблоко.
Придётся идти под углом к волне, а это значит, что качка, преимущественно килевая, превратится в смешанную: килевую и бортовую.
И, значит, ухо надо держать особенно остро.
Ночь вымотала и меня и второго штурмана.
В 4-00 нас подменил сам капитан с третьим штурманом, но, уже через сорок минут, вызвал снова на мостик. Хмурый, злой, наверное, он сам стоял на руле, третий штурман горбился в углу.
Передал мне руль, повторил прежнее – знать, как можно точнее, своё место.
Волчок урагана крутился против часовой стрелки, если смотреть сверху. Капитан правильно определился, держась в западной части волчка, постепенно забирая к востоку, при этом ветер нам помогал, приближая к Датским проливам.
Хмурый рассвет наступил после восьми часов местного времени. Я стоял на руле, как на автомате, реагируя только на высокие волны. Играл с ними, игнорируя маленькие, сглаженные ветром. Последнее определение показало, что мы находимся в восьмидесяти милях от входа в проливы. Всего девять-десять часов хода и мы окажемся в безопасности.
В 9-00 нас снова подменил капитан с боцманом в качестве рулевого. Дал два часа на отдых и перекусить.
В одиннадцать мы развернулись под ветер, волна стала бить нам в корму. Развернулись без особых происшествий, море было спокойней.
В 16–00 нас сменила следующая вахта, мы вошли в проливы.
Я спал восемнадцать часов, в абсолютном покое, без сновидений. Вскочил, побежал в каюту к коку. Он температурил, почувствовав прикосновение, открыл глаза.
– Ну, как ты?
– Лучше, Саша, спасибо. Дёргает немного, но лучше.
Поменял ему ватные тампоны, сунул градусник, подождал три минутки. Вынул – тридцать семь и восемь. Дал выпить ещё пузырёк пенициллина. Вспомнил, что, уходя, просил боцмана дать это лекарство.
– А Вовка давал тебе эту микстуру?
– Да, два раза.
– Всё, дорогой кормилец, хватит сачковать, пора на работу, народ уже друг друга с голодухи грызёт.
Лёха попробовал улыбнуться.
– Ладно, пошёл я. Аппетит зверский, – есть что-нибудь покушать?
– Да, помощник даже кашу смог сварить. И бутерброды. И какао. Иди, Саша, спасибо! Приятного аппетита!
– Спасибом не отделаешься, год будешь кормить бесплатно.
– Ладно, – криво улыбнулся кок.
В кают-компании шумно, в ходу сразу два комплекта костяшек домино.
– Я за кем буду? – едва переступив порог, спросил я.
– О, фершал проспался! – это боцман.
– Саша, давай со мной, сейчас очередь подойдёт. Ну и напихаем мы им! – это Лёха – боксёр, мой обычный и удачливый партнёр. Только с ним у нас выработан целым комплекс тайных знаков, что позволяет нам выигрывать чаще.
Мне освободили место, помкока принёс миску гречневой каши, бутерброд с печенью трески, кружку какао.
Аппетит был, действительно, зверский. Я умял в один присест кашу, хотел попросить добавки, но передумал – брюхо лопнет. Еле успел выпить какао с бутербродом, – пара, за которой мы заняли очередь, с треском вылетела, получив адмирала.
И пошла игра. Мы, обнаглев, издевались над партнёрами, как хотели. Да и карта шла.
В 12–00 поднялся на мостик – моя вахта. Встретил Палыч, отдохнувший и весёлый.
– Как самочувствие?
– Вери гуд, сэр. Лэт ми, плиз, ту тэйк ин май хэндс зис виил.
– Ай лэт ю, – вежливо разрешил второй.
– Хэв ю э ньюс?
– Ноу, май фрэнд, ай хэв нот.
Янис, стоявший на руле, удивлённо смотрел на нас, не понимая.
– Сдай вахту, Рудзитис, всё в порядке.
– Курс? – спросил я, принимая руль.
– Восемьдесят шесть градусов.
Так, мы уже в Балтике. Янис ушёл, пожелав нам спокойной вахты. Второй повернулся ко мне:
– О, забыл, – завтра кэп объявил баню.
Прекрасная вахта.
На каждой миле по маяку, выбирай на вкус. Определяться – одно удовольствие. Мы мило перебрасывались шуточками, начисто забыв о недавно пережитом кошмаре.
Удивительно было смотреть на стеклянную гладь Балтики, в океане такого не было ни разу за все четыре года практик. В океане зыбь при абсолютнейшем штиле мерно раскачивает судно, вдалеке видны фонтаны, выпускаемые гуляющими на воле китами, изредка у судна крутятся касатки, мелькая чёрно-белыми боками.
Стаи чаек, глупышей, сопровождают каждое рыбацкое судно, знают, что если не украдут рыбу из сети или трала, то обязательно полакомятся выбрасываемыми командой отходами – очистками, рыбными головами и внутренностями.
Ночная вахта преподнесла сюрприз.
Мы прошли мыс Овиши и входили в Ирбенский пролив. Ночь абсолютно тёмная, ни звёздочки, море нормальноё – четыре-пять баллов. Помимо картушки компаса я всё чаще поглядывал вправо, ожидая увидеть огонь маяка на мысе Колка, после его прохождения следовал поворот в Рижский залив.
Вдруг, в окне правого борта я увидел красный огонь, расположенный на такой высоте, как будто справа должны быть скалы. Но никаких скал там не могло быть! Там низкий, без каких-либо высоток, берег.
Хотя это не моё дело – гадать, но я не выдержал:
– Палыч, справа красный огонь!
– Где?
– Да вот, справа, – мотнул головой на правое окно.
Штурман приник к своему окну, выискивая этот огонь. И вдруг, панически:
– Лево на борт!
Я, автоматом, переложил руль налево. Судно накренилось, описывая циркуляцию на полном ходу, на выходе из неё я увидел высокий борт громадного, по сравнению с нами, судна, его левый красный бортовой огонь.
– Что это, Палыч?
– Вот суки, не увидели нас, могли бы утопить! Вот гады! У них же радары, два вахтенных помощника по бортам! Это паром, в Хельсинки ходит. Ну гады! – второй не мог успокоиться.
Крен был приличный, неожиданный, в рубку немедленно поднялся капитан.
Да, могли утопить, вели себя эти господа против всех правил. На этом происшествия закончились, через полтора часа мы вошли в Рижский залив.
Была баня, была большая приборка и большая постирушка. К причалу не торопились, пока не закончили эти дела.
Швартоваться пришлось мне.
