– Когда хочешь приходи, когда хочешь. Хоть сегодня. Хочешь – сейчас поедем.
– Неудобно сейчас как-то.
– Тогда приезжай завтра днем. Это недалеко – не доезжая трех аржей до Верхних Сосен. Земля Викулы – все возницы знают. Найми себе повозку, я заплачу.
– Зачем, – удивилась Любава. – Деньги у меня есть.
– А этот … Детин … он как с тобой?…
– Он очень хороший, – сказала Любава. – Ласковый. Добрый. Иногда смешной.
– Это его подарок?
– Да. То есть, нет. Я попросила его купить, он и купил.
Перстень, купленный Любаве Детином, стоил всего имения Викулы. Любава об этом не знала. Зато это сразу поняла Белянка – и не позавидовала, а только восхитилась перстнем.
– Какая прелесть! Что за отделка? Не из наших краев явно. Киев? Константинополь?
– Детин сказал, что венецианский.
– Дай примерить!
Любава сняла перстень. Белянка тут же его напялила на безымянный палец и стала вертеть рукой так и сяк, то поднимая, то опуская, то щурясь на солнце, то отставляя руку и выгибая запястье.
– Прелестный!
Сняв перстень, она вернула его Любаве.
– Ой, а серьги какие!
– Серьги мне не очень нравятся, – сообщила Любава. – Серьги он сам мне купил. Какие-то они слишком крикливые. У него совсем нет вкуса, и это даже забавно. Я его всему учу, а он слушает очень внимательно. Запоминает.
– И дом тебе купил?
– И дом, и служанку, и повара.
– А он тебе нравится?
Любава наклонилась к уху Белянки, хотя никто не подслушивал, и тихо сказала, —
– Очень.
– Да?
Любава кивнула.
– Но это же просто замечательно! – воскликнула Белянка. – Я за тебя ужасно рада, Любава, ужасно! А если и говорят что про вас, так ты не слушай.
– А никто ничего и не говорит, – заметила Любава. – Пытались говорить, но быстро перестали. У Детина достаточно денег, чтобы о его содержанке говорили только почтительно.
– Но ведь ты не содержанка!
– Видишь ли, Белянка, когда женщина проходит через то, через что прошла я, многое становится понятнее, и многие слова приобретают совершенно новый смысл. Ничего обидного в слове содержанка нет. Большинство мужей так или иначе содержат своих жен.
– Это истинная правда! – горячо согласилась Белянка.
Кулачный турнир на выбывание занял около двух часов. Наличествовал арбитр, и ему пришлось много работать – почти все проигравшие, сбитые с ног, оспаривали победу, уверяя, что победитель применял нечестные приемы.
В состязании свердомахателей приняли участие тридцать человек, тоже на выбывание. В толпе зрителей делали ставки, болели, смеялись, ругались, иногда дрались. Победитель, большого роста молодой варанг, снял шлем, поклонился почтенной публике, и вдруг сказал —
– А теперь я бросаю вызов любому, кто хочет со мною подраться, работая настоящим свердом, а не игрушкой. Есть ли желающие? До первой крови.
Желающие не находились. Победитель дразнил толпу. Но они все равно не находились. Прошла минута, другая. Вдруг из второго ряда выделился долговязый парень с повязкой, закрывающей нижнюю часть лица. Держа сверд в ножнах за прикрытое кожей лезвие, посередине, он перепрыгнул плетень и пошел диагонально по полю к победителю.
– Желаешь? – спросил победитель зычно.
Парень кивнул. Одет он был в соответствии с новгородской модой того года – короткая сленгкаппа, рубаха в нарочитых складках, сапоги рыжие, легкая полудекоративная шапка без околыша. Он вытащил сверд из ножен, поклонился противнику, и принял выжидательную позу.
– Как зовут тебя? – спросил победитель. – Меня зовут Тор.
– Не имеет значения, – ответил вызвавшийся. – Ты готов, Тор?
– Готов.
– И я готов, но я бы не хотел драться просто так. Победивший должен получить награду.
Чемпион подумал, решил, что это справедливо, и снял с шеи амулет.
– Вот, – сказал он. – Победишь меня – твой будет.
Вызвавший усмехнулся одними глазами и кивнул. Победителю принесли его боевой клинок.
Что-то знакомое было в осанке и походке вызвавшего. Любава приглядывалась, но не могла вспомнить, кто он такой. Кто-то из прошлой жизни. Кто-то, кого она хорошо знала.
Противники встали в позицию. Некоторое время сверды перемещались из стороны в сторону и снизу вверх, не соприкасаясь. Вскоре чемпион сделал пробный выпад и промахнулся, но вызвавший не воспользовался оплошностью. Некоторые в толпе поняли – намеренно. Еще один выпад. Клинки скрестились со звоном, с лязгом, чемпион пошел в решительную атаку, но почему-то в нужный момент вызвавший каждый раз оказывался где-то сбоку, а не перед ним. Чемпион начал злиться и рубить наотмашь, делая одну ошибку за другой, и всякий раз противник только парировал удар, отскакивал в сторону, делал обманное движение. Вскоре большая часть зрителей поняла, что он просто играет с чемпионом, и восторженно загудела. Еще удар, и снова противник сбоку. Еще удар, и противник проходит под локтем чемпиона и оказывается чуть ли не за спиной его. Униженный чемпион сорвал с себя шлем, зычно крякнул, и яростно атаковал противника. Противник парировал удар, увернулся от второго, и, улучив момент, шлепнул чемпиона ладонью по открытому лбу. Толпа зрителей захохотала. Чемпион зарычал и закричал нечленораздельно, и бросился в атаку снова, и на этот раз противник выбил сверд у него из руки, ударил поммелем чемпиона в живот и, когда тот согнулся, ногой опрокинул его на спину и приставил лезвие к горлу побежденного.
Тяжело поднявшись, посрамленный побежденный стащил с шеи амулет и протянул незнакомцу, нижнюю часть лица которого все еще закрывала повязка. Незнакомец принял приз, поклонился побежденному, и зашагал – не к выходу, но к изгороди, к первому ряду. Безошибочно определив Любаву, он зацепил клинком амулетную цепь и протянул ей приз через изгородь – на конце сверда. Любава, растерявшись, переводила взгляд с глаз победителя на амулет, но в конце концов сняла цепочку с острого лезвия. Победитель поклонился ей и подмигнул – как показалось ей, грустно. И тогда она вспомнила, кто это. Она хотела обратиться к нему, задержать, заговорить, но он поднял руку, призывая ее к молчанию, еще раз поклонился, и зашагал – на этот раз к выходу.
***
Вечер был неурочный, Детин должен был придти только завтра, и Любава решила провести время за чтением какого-нибудь фолианта, благо их у нее теперь имелось целых восемь грунок. Служанка и повар ушли – первая спать, второй в город. Поэтому, когда в дверь постучали, открывать пришлось самой Любаве.
Она спустилась вниз, поправляя поневу и волосы.
– Кто там?
– Это я, – раздался за дверью знакомый баритон.
Любава отодвинула засов. Войдя, Рагнвальд подождал, пока она запрет дверь, и только после этого снял с лица повязку.
– Возможно, я не должен был приходить к тебе, – сказал он мрачно. – Возможно за мной следят. Не знаю.
– Ты в немилости? – спросила Любава, кивком приглашая его пройти в гостиную.
– Пожалуй, что так. Но мне необходимо знать, что здесь происходит, и, увидев тебя давеча на состязаниях, я понял, что именно ты можешь мне об этом рассказать без всякой корысти.
– А дом этот ты как нашел?
– А я следил, куда ты шла.
Любаве это не очень понравилось. Но, в конце концов, это ведь Рагнвальд. Ну, следил и следил. Мог бы просто спросить, но, может быть, было не с руки.
– Пить, есть хочешь?
– Нет. Не до того. Где князь? Почему его не было на состязаниях?
– Его нет в Новгороде. Он в Верхних Соснах.
– Что он там делает?
– Живет.
– С молодой женой.
– Да. Неужели ты до сих пор ее не забыл? Не виделись больше года.
– Это не так.
– Между вами ничего не было?
Рагнвальд улыбнулся грустно и молча взглянул на Любаву.
– Было? – спросила она.
Он кивнул и перестал улыбаться.
– Меня давно не было в городе, – сказала она. – Я нынче вдова и содержанка.
– Листья шуршащие! – сказал Рагнвальд. – Это как же? Что случилось с мужем твоим?
В двух словах она поведала ему о своих недавних злоключениях.
– А потом меня приютил хозяин этого дома.
– Приютил? Вот оно что. Вояка какой-нибудь престарелый? До чего ж люди … все-таки … Хм.
– Нет. Купец.
– Купец? Ну, знаешь … Тебе нужно было обратиться ко мне.
– Да, – сказала она. – Вот только ты, когда мы последний раз виделись, не сказал, где ты будешь меня ждать. Чтобы к тебе обратиться можно было.
Рагнвальд присел на ховлебенк, тяжело вздохнул, и сказал, глядя в сторону, —
– Ну, прости. Хочешь, я тебя куда-нибудь увезу прямо сейчас? Только…
– Только?…
Он посмотрел на нее затравлено. Она и сама все понимала прекрасно.
– Все мое состояние, все мои земли к твоим услугам, – сказал он. – И сколько угодно ратников.
– Со мною все в порядке, – заверила его Любава. – Мне нынче весьма привольно живется. Мне никогда раньше так привольно не жилось.
– Ты серьезно?
