– Получилось! – и он плюхнулся на стул рядом со мной; его кошель был туго набит. – Правда, под конец другие начали понимать, что я делаю, и прибыль стала поменьше. Но мы успели выйти из дела до того, как все рухнуло.
Едва сев, он тут же заказал вина, а когда его принесли, выпил одним глотком полчашки, потом довольно вздохнул.
По идущему от него запаху я поняла, что ему пришлось много бегать.
– Я бы предложил поднять тост, но, по-моему, ты для этого слишком пьяна, – со смущенной улыбкой сказал он.
На меня накатило такое дикое желание показать ему, как я сердита, что я даже поднесла к губам пустую чашку.
– Давай завтра возьмем вина повкуснее. Переночуем на постоялом дворе. Эх, как приятно зарабатывать деньги, – сладко произнес мой спутник и допил свою чашку.
Несомненно, он был искренне счастлив. И глядя на эту его улыбку, я не смогла удержаться от того, чтобы тоже улыбнуться.
– А на сегодня хватит. Ты идти можешь?
Я взяла предложенную руку так, словно это было первое предложение за века; от выпитого во мне все пылало. На меня накатила теплая сонливость, ею будто пропиталась вся моя голова.
– Держись. До постоялого двора совсем недалеко.
Чем больше он мне говорил держаться и спрашивал, в порядке ли я, тем сильнее подо мной качалась земля.
Я позволила ему вести меня за руку, точно ребенка, и мы вышли в сумеречный город.
Мои уши тотчас залили звуки. Хоть глаза мои и были почти закрыты, я ощущала жизнь города: разговоры людей, голоса животных, стук разных предметов друг о друга или о землю.
Среди всей этой какофонии особенно выделялось биение сердца моего спутника.
Или это мое собственное сердце?
Я не могла разобраться, и это было как-то странно приятно. Моя походка была легка, и все, о чем я могла думать, – рука моего спутника, ведущая меня вперед.
Если бы только это могло длиться вечно.
Я стряхнула эту мысль – абсурд! И ровно в этот самый миг –
– Что значит, ты не можешь купить эти меха?! – кто-то грозно воскликнул, и я тотчас спустилась с небес на землю.
– Это значит, что мы не можем их купить. Я получил весточку от гильдии, что кто-то ходит по городу и покупает-продает меха, там у него какая-то непонятная схема. Мы не можем покупать, пока не узнаем больше.
– Что за ерунда?!
В таком шумном городе, как этот, ни у кого нет времени остановиться и прислушаться к одиночному выкрику. Но у моего спутника, только что сорвавшего неплохой куш, время нашлось.
– Чуть не попал, – сказал он, посмотрев на меня, и ухмыльнулся.
В кои-то веки все прошло хорошо, подумала я и улыбнулась ему, чувствуя некое изощренное удовольствие от того, что теперь у нас есть общий секрет.
Но, похоже, торговцы, очутившиеся в опасной ситуации, не собирались с ней мириться.
– Позови главу гильдии! – выкрикнул наконец один из них, стукнув кулаком по лотку с товарами.
Лишь теперь люди стали останавливаться и поворачивать головы в сторону скандала. Еще один торговец с громадной связкой шкур за спиной начал бушевать, но это выглядело наигранным. Вероятно, он хотел таким образом надавить на покупателей, чтобы заставить-таки приобрести его меха. Мой спутник тоже иногда такое проделывает – торговцы на удивление хорошо умеют приспосабливаться.
Я остановилась посмотреть. Впечатляющее было зрелище.
– Идем, – и мой спутник, вовремя выбравшийся из этой схемы, потянул меня за руку. Его лицо было напряжено; хотя сам он остался с прибылью, ему было больно смотреть, как другие несут убытки.
Он, конечно, дурень, но, во всяком случае, добросердечный дурень. Подумав так, я позволила ему тянуть меня за собой. И тут –
– Смотри! На них печать Дина Ольбрука! И ты говоришь, что не купишь? – воскликнул торговец, сорвав связку шкур с плеча и размахивая ими. Второй торговец, к которому он обратил это требование, явно был в затруднении. Несомненно, эта самая печать что-то значила.
Я достаточно долго наблюдала своего спутника за работой и начала понимать, что у людей есть такая штука, как «доверие». Они часто покупают и продают товары у людей, с которыми никогда раньше не встречались, поэтому такая штука очень важна. Если у этого торговца есть что-то, что должно дать ему доверие других, и все равно ему отказывают – понятно, что он зол.
События явно начинали развиваться интересно; я попробовала посмотреть еще, но мой спутник не дал, поспешно потянув меня за руку – однако тут же он сам застыл на месте. И вовсе не из сочувствия к торговцу.
Связка шкур в руках того человека – что-то очень знакомое было на кожаном шнурке, который ее удерживал. Оно выделялось на буром меху – нечто темно-серебристое.
Мой спутник потянул меня за руку сильнее прежнего, но я заупрямилась, глядя через плечо. А потом покосилась вниз, туда, где под балахоном был мой хвост. Снова посмотрела на разъяренного торговца – и наконец осознала, что металлическая штучка на его связке точно такая же, как та, что я надела себе на хвост.
И что хуже всего – скреплены и помечены этой штучкой были лисьи меха невеликого качества, всклокоченные и сухие.
Я почувствовала, как на ладони моего спутника выступает пот. И тут мне наконец открылась истина: я поняла, что означал тот наш разговор в повозке.
Моего спутника привело в замешательство отнюдь не то, как хорошо смотрелось на моем хвосте найденное мной украшение. А то, что, надев эту штучку на свой хвост, я тем самым пометила его как «лисий мех, готовый к продаже».
Есть ли вообще в этом бескрайнем мире что-то более глупое, чем волчица, повесившая ценник на собственный хвост? И какой же я была дурехой, решив, что реакция моего спутника вызвана тем, что я хорошо выглядела!
Но сейчас меня злило не только это.
Еще и отношение моего спутника – как тогда, так и сейчас.
Он явно пытался оградить меня от всего этого – хотя я сама по глупости надела ценник себе на хвост и гордилась этим. Даже сейчас пытался, таща меня за руку. Несомненно, именно поэтому он не взял меня с собой бегать по городу и именно поэтому так остолбенел, когда посмотрел на меня с козел повозки. Должно быть, он решил, что лучший способ удержаться посреди ветра и волн – просто молчать. И теперь, когда все открылось, он по-прежнему стоял и молчал. Все было ясно.
Конечно, я прекрасно понимала, что он вовсе не смеялся надо мной в душе и что все это он делал не по злобе.
И все же… и все же – чтобы Мудрая волчица выставила себя такой дурехой!
Не знаю, сколько раз я мысленно жаловалась на неудобство, которое мне доставляют человеческие щеки, но сейчас я была им признательна – за то, что они скрывали оскаленные зубы. И еще за то, что они позволяют изобразить много разных выражений лица.
– Эмм, вообще-то…
Мой спутник начал рожать какие-то вымученные слова силой своей невеликой мудрости, но тут я выпустила его потную ладонь и обхватила его за руку. Я видела, городские девушки так делают, – я прижалась к ней щекой, а всем телом – к его телу.
Тут же я ощутила, как он застыл. Явно он сейчас вспоминал, как на него в лесу нападали дикие псы.
Но я не дикий пес. Я Хоро Мудрая.
Подняв на него глаза, я с улыбкой спросила:
– И насколько же хорош бродячий торговец, который сейчас у меня в руках?
– Нет, просто, ты понимаешь…
– Ты же заработал много денег, верно? Жду не дождусь, какого же вина ты купишь, чтобы это отпраздновать!
Если разбираться, на ком больше вины, конечно, выйдет, что на мне. Однако есть кое-что, от чего я никак не могу отказаться.
Моему спутнику это явно показалось неразумным, но, поглядев на меня со страдальческим выражением лица, он наконец кивнул.
Кое от чего просто нельзя отказаться. Например, от того, чтобы взять в плен своего себялюбия умного торговца, сумевшего перехитрить целый город.
Абсурд, конечно. Но остановиться я не могла.
Так или иначе, когда он тяжко вздохнул и поплелся вперед, лицо его было не таким уж недовольным.
Я цеплялась за его руку, словно желая показать всем, что я, Мудрая волчица, единственная, кто понимает его истинную ценность.
Знаю, это глупо. Но вполне подходит такой, как я, – волчице, с радостью прицепившей ценник на собственный хвост. Да, только это и подходит.
Всего в одном холме от города ей открылся совершенно незнакомый вид.
В отличие от холмов и лугов, которые она знала так хорошо, что могла ходить по ним с закрытыми глазами, эта земля лежала на пути в другую страну.
Подняв голову, она увидела птиц высоко в небе; а далеко позади виднелись овцы и пастух.
