Александр Володин
С ЛЮБИМЫМИ НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них,—
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг!
А. Кочетков,
«Баллада о прокуренном вагоне»,
1932
* * *
Совсем еще молодая женщина одевалась, глядя только перед собой, только на то, что нужно. Платье на спинке стула. Чулки на перекладине. Босоножки под кроватью.
А Митя, муж ее, лежал на раскладушке, закрыв глаза. Но все было очень слышно: прошелестело платье, что-то шепнул один чулок, другой. Защелкали босоножки. (Подошла к столу.) Лязгнули тарелки. (Понесла на кухню.) Теперь можно открыть глаза. На кухне грянула вода. (Умывается.) Деревянно щелкнули кастаньеты. (Наливает в стакан кефир.)
Потом стало тихо. Что такое, уже ушла? Стукнула дверь. Вот когда ушла.
* * *
В черной не по погоде рубашке Митя шел по улице Он держал руки в карманах, но там они были стиснуты в кулаки.
Свернул в парадное, поднялся по лестнице, позвонил. Подождал, еще раз позвонил Не открывали. Он прислушался, шагнул назад и изо всей силы ударил в дверь ногой. Тогда-то за дверью зашевелились.
— Кого вам? — вежливо спросил мужской голос.
Митя ответил не сразу, голос был незнаком.
— Откройте.
— Никого нет.
— А где хозяин?
— Не знаю.
— Когда будет?
— Неизвестно.
— Что вам, трудно дверь открыть?
— Видите ли, меня заперли, — сказал из-за двери неизвестный. — Петр Андреевич по рассеянности унес ключ, а отсюда не открыть.
— Вы что, не можете выйти?
— В том-то и дело. Приехал в Москву на два дня, и вот один день уже пропал.
— Ну-ка, дайте там чего-нибудь. Проволоки кусок.
— Да откуда же тут проволока?
— У него мотоцикл должен стоять, там в сумке барахло разное, поворошите.
За дверью поворошили.
— Что-то есть, не знаю..
Митя нагнулся, достал из-под двери просунутый железный штырь. Вставил в замочную скважину. Там щелкнуло, и дверь открылась.
Перед ним стоял трудно определимый человек в новом костюме и при галстуке. Он неуловимо и бессознательно изменялся в зависимости от того, с кем имел дело.
— Благодарю вас. Коровин, — представился он.
Митя был хмур и рассеян. И этот человек стал хмур.
— Я посижу здесь, подожду, — Митя прошел в комнату. Озабоченный, усталый, он сел на стул.
Неопределенный человек сел на стул напротив него и тоже обрел озабоченный и усталый вид.
В комнате действительно стоял мотоцикл с коляской. Здесь он казался громоздким и был как бы центром и главным предметом комнаты.
— Вы идите отсюда, — сказал Митя.
— А вы?
— А я останусь, подожду.
— Зачем же вам ждать?
Митя не ответил и пересел за непокрытый стол. Он вытянул ноги, приготовясь ждать долго.
Человек нерешительно сказал:
— Как же я могу уйти, я должен дверь запереть.
— Ну сидите, — согласился Митя.
Он взял со стола пачку сигарет.
— Ваши?
— Нет.
Тогда он закурил.
Коровин, не вставая, потянулся, достал и раскрыл книжку, но было видно, что он не читает.
Митя поднялся, пошагал по комнате, отшвырнул что-то ногой к стене, там треснуло и звякнуло. Открыл холодильник — он был пуст. Снял со стены фотографию, глянул, бросил на стол
— Ладно, я пошел. Вернется, — скажите, я его под землей найду.
— От кого передать?
— Догадается.
* * *
Когда Митя подошел к метро, у трубчатой перегородки его ждала девушка в светлом платье, с сумочкой через плечо.
Она словно бы почувствовала, что Митя приближается, обернулась, засветилась и глазами и русой прядкой волос, и, кажется, всей длинненькой фигуркой — и пошла, почти побежала навстречу.
— А я жду, жду, — сказала она счастливо-обиженно.
Что Ирина умна и интеллигентна, становилось ясно лишь после того, как она начинала говорить. А так — простушка-красавица, призерша по современным танцам в районном Доме культуры.
Чтобы понять, почему такая женщина могла полюбить Митю, следует несколько слов сказать о нем. Он тощеват и смугл, а глаза — светлые, рассеянные. Разговаривает мало и потому производит впечатление скромного, но в то же время загадочного человека. На заводе, где он работал, эта его особенность задевала и беспокоила девушек.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он.
— Странновато. А почему на вы? Мы же пили на брудершафт.
И они пошли рядом, пока не задумываясь — куда.
— Старый, безумный женский практицизм! — воскликнула Ирина. — Я еще раздумывала, сдать мне билет на поезд или нет! Я же сегодня должна была уехать на Украину, у меня отпуск второй день. Боже, какая я стала мещанка. [1] А еще всем говорила, что я цельный человек.
— Зачем же так. Надо было ехать.
— Вы тут ни при чем. Это мое дело. Если бы вы знали, что со мной происходило после того вечера! Когда все сидели и хохмили, а вы встали и вышли — я тоже встала и пошла за вами машинально. Потом спохватилась и вернулась. И я себе сказала: «Какое свинство, ушел и не попрощался!»
— Почему же вы так сказали? Мы ведь как будто и не здоровались.
— А я вот сказала. А потом оказалось, что вы еще не ушли. Я тогда совсем соображение потеряла. А вы вдруг говорите: «Только не уходи. Я всегда ухожу последний». Кстати, сразу на ты. В общем, когда я вернулась домой, мама спрашивает: «Что с тобой?» Утром проснулась, глажу платье, брызгаю его слезами. А потом весь день ходила по улицам и улыбалась как дура. И вдруг — звонок. Я думала, ты просто скажешь: «Это я». И все. А ты вдруг начал объяснять, кто это говорит…
Что на это ответить — Митя не знал. У него и слов таких не было. Девушка всегда казалась ему настолько умнее и выше его, что прежде он и думать бы о ней не решился.
— Там все оказались инженеры, с высшим образованием, — сказал он. — Так-то по заводу всех знаешь…
— Ты что, не заметил? Там половина были дураки! А куда мы идем? Ты сегодня во вторую смену?
— У меня развод сегодня, в четыре часа. Показал мастеру повестку в суд, он меня со страху на весь день отпустил.
— Значит, мы до четырех?
— Мне надо еще найти одного типа.
— Давай вместе искать.
— Он мастер по лифтам. Может, торчит в конторе — туда неохота. А может, где-нибудь в этих домах лифт ремонтирует.
— Пройдемся по лифтам.
И они пошли по лифтам. Заходили в парадное, нажимали кнопку, и если кабина двигалась — шли в следующий дом.