через прихожую влетел в комнату.
Митя пошел к нему, но Хомяк засмеялся и, словно бы играя, стал толкать на него стол, зажимая в угол. Митя схватился за край стола, отталкивая его от себя. От унизительности этого дурацкого топтания он перестал соображать. Схватил хлеб, который лежал на столе, и швырнул в Хомяка.
Тот поймал буханку и еще плотнее зажал Митю в угол.
Коровин засмеялся.
— Ну что такое! Товарищи, да бросьте вы дурака валять.
На столе лежал столовый нож. Митя схватил его. Хомяк отскочил от стола.
— Ну, это брось. Это не игрушки.
Выбравшись из угла, Митя бросился к нему. Хомяк схватил Коровина, поднял его с кровати.
— Псих! Псих! — хихикал он, подталкивая Коровина перед собой.
Тот вырывался и просил:
— Да перестаньте же! Да что вы делаете, оставьте меня в покое!
Митя метнулся вперед. Хомяк толкнул ему навстречу Коровина и тот, испуганно всхлипнув, повалился на раскладушку.
Хомяк и Митя с ножом в руке стояли молча.
— Ты этого хотел, да? — уже спокойно проговорил Хомяк. — Ну как, успокоился?
На всякий случай он покосился на Митю и подошел к Коровину. Тот держался за руку у плеча, тихо постанывал. Хомяк расстегнул ему рубашку и сказал Мите деловито:
— Бинт в тумбочке. Перевяжи. — А сам быстро вышел из комнаты.
— Сейчас, сейчас, — бормотал Митя, доставая бинт.
— Вот так, пожалуйста, отсюда вот сюда, — показывал раненый.
— Сейчас, сейчас, — повторял Митя.
— Ничего, ничего,—успокаивал его Коровин.
— Вот он! — громко, от двери объявил Хомяк.
С ним в комнату вошел пожилой человек. Он оглянулся, ожидая увидеть страшное, но не увидел и немного осмелел.
— Вот этот гражданин в нетрезвом виде нанес человеку физическое повреждение, — сказал Хомяк. — Вас я прошу, товарищ Конников, будьте свидетелем.
Свидетель сел и произнес формулу:
— Есть статья-закон, чтобы съемщики жили мирно.
— Нарушителя фамилия Лавров, — сказал Хомяк. — Адрес известен.
— Где оружие? — осведомился свидетель.
— Нож? Вот он. — Хомяк двумя пальцами поднял нож с пола и, постелив газетку, положил на стол. — Вещественное доказательство.
— Что же это вы. Докатились до преступления, — обратился к Мите свидетель, — Наверно, молодой специалист. Вот куда вас привела плохая дорожка!
— Зачем уж так-то! — вступился Коровин. — Ну, навеселе был человек, выпивши. Чего не бывает по пьяному делу.
— Весь корень зла в ней, — оживился свидетель и спросил Митю:
— Сколько выпил?
— Портвейна стакан и пиво, — сказал Митя, завязывая бинт.
— Кто же портвейн пивом запивает! — воскликнул свидетель.
— Водку нельзя пивом запивать, а он — портвейн, — поддеожал Коровин.
— Не в этом дело, не в этом дело, — нервничал Хомяк.
— Если пиво, то можно только сухое вино, — стоял на своем свидетель. — Это надо помнить всегда. Здесь не то важно, сколько ты выпил, а то, чтобы не мешать.
— Мешать хуже всего, — подтвердил Коровин.
— Нарушитель, вам это понятно? — спросил свидетель.
Он был доволен, что нашел здесь уважительную аудиторию и согласие со своей точкой зрения.
— И давайте так решим: пей, да дело разумей. И покончим это дело миром и с хорошим настроением разойдемся по домам. Завтра выходной, погода хорошая…
— Да вы в своем уме? — вскричал Хомяк. — Сегодня он выпил портвейн, пырнул человека ножом, завтра выпьет коньяк, еще кого-нибудь порежет. Причем, один раз я ему уже простил. Явился на квартиру, сломал замок. Думаю, успокоится. Нет, никак! Хорошо, я плохой человек, может быть меня и стоит прикончить, даже необходимо. Но не тебе это решать, милый!.. Иди проспись, а потом не удивляйся — получишь повестку. За предумышленное нанесение менее тяжелых повреждений статья сто девятая, тюремное заключение, срок до трех лет. Если же судебно-медицинская экспертиза установит…
— Какая экспертиза, — сказал Коровин, — я утром еду домой, в чем дело, я на три дня приехал в Москву, я хотел сходить туда, сюда, я дурак, надо было найти гостиницу, не буду я ждать никакой экспертизы!
— Но он же нанес вам ножевое ранение!
— Это недоразумение, отчасти я сам себя поранил.
— Как же это? — усомнился свидетель.
— Причина та же. Выпил портвейна и запил пивом. Вместе мы и выпили, это наша общая беда.
— Товарищ Конников, — крикнул Хомяк. — Вы понимаете, что здесь происходит? Это сговор! Обыкновенный сговор. Вот заявление, вы должны подписать его как представитель общественности.
— Как же я могу подписать, если сам пострадавший отказывается? Закон есть закон.
— Неужели вы не понимаете, почему он отказывается?
— Не понимаю.
— А я понимаю!
— Ну так объясните мне.
— А ну вас к черту!
— А за нецензурную брань положена ответственность.
— Какая же это нецензурная брань?
— Я только предупреждаю.
— Я не пойму, кто здесь нарушитель: он или я! Что здесь происходит, кто виновен? Я у себя дома, я спать хочу, я гашу свет, до свиданья!
— Я ранен меня нельзя выгонять, — сказал Коровин.
— Раненые остаются, а боеспособные по домам! Прошу отсюда всех!
Митя ушел.
* * *
Жизнь в Митином доме протекала несогласованно и молчаливо.
Он, одетый, лежал на раскладушке и смотрел телевизор — Катя время от времени тихо проходила мимо.
Он ел колбасу на газете — Катя ела суп на кухне.
Когда позвонили в дверь, она открыла. Это пришел Коровин с рукою на перевязи и дорожным чемоданом в другой руке.
— Лаврова я могу видеть? — спросил он
Она молча кивнула на комнату, и Коровин прошел к Мите.
— Я оставил дверь открытой и исчез в неизвестном направлении, — сказал он, ставя чемодан у стены.
Катя из кухни полыхнула мрачным взглядом на гостя. Она решила, что он приглашен сюда неспроста, по-видимому, с целью выжить ее отсюда.
Митя пригласил его к столу, подвинул газету с колбасой.
— Я пришел, чтобы высказать вам свое уважение, — присаживаясь, сказал Коровин. — Вы Фортинбрас. [2] Вы видите перед собой зло, и первый ваш импульс — бороться с ним. Что же, пускай честные люди будут хотя бы наполовину такие же активныес как нечестные.
Тем временем в прихожей Катя швыряла в сумку вещи. Митя не мог ей ничего сказать, так как они не разговаривали.
— Ужас моего положения в том, — продолжал Коровин, — что вот я читаю фразу: «На руках у Дантеса была огромная семья в шесть человек». И это на меня действует. А вот вы бы ее просто не заметили!
Катя застегнула сумку, взяла на руку плащ и вышла из дому.
— Но однажды ты просыпаешься рано утром, и еще непонятно, где дверь, где окно — и вдруг мучительно чувствуешь, кем ты стал, что ты мог сделать — и не решился, не сумел…
— Виноват, — сказал Митя и бросился к двери.
Катю он догнал на улице.
— Куда ты?
Он шел рядом, пока она не ответила.
— Ты этого
