болеют, — те же дети беспомощные.
Лариэль молча походил по кабинету и подвел итог: в чем правы те, чьими глазами он сейчас попробовал увидеть ее? На ее лбу прямо-таки проступает клеймо такое: ЗОЛУШКА! Та самая Золушка, которую решено было забыть!
Странное дело: она не потупилась, не отвела глаза. Она сказала:
— Кем решено? Нет, я всегда помню, кто я… По-моему, это ты сейчас забываешь, что ты принц: настоящие принцы — я просто уверена! — никогда не смотрят на вещи глазами негодяев. Им противно это делать и незачем!
Произнося это, она почему-то обнаружила вдруг, что ей мало воздуха… Нет, кабинет был большой, и одно окно — нараспашку… В чем же дело? Скучный какой-то был воздух. Серый.
— Ах вот как ты заговорила со мной… — пробормотал принц, пораженный ее дерзостью. — Ишь ты! «Настоящие принцы… никогда не смотрят…» А скольких ты видела принцев-то? Всякий принц — он политик, как это ни грустно… Он не может глядеть на мир глазами девочек из лесничества! Хочет, допустим, — а права такого нет! Вот сейчас ночь, да? И мы вдвоем, думаешь? Как бы не так! Я и сейчас не имею права на личную жизнь — меня там министр ждет!
Юный шутник и его приятельница
Тут чей-то голос поправку внес: «Два!» Оказывается, не один министр, а два ожидали — и оба возникли так, словно торчали за шторой или за диваном в скрюченным виде. У второго из них, у Бум-Бумажо, был совершенно несчастный вид. Его правая рука висела, как перебитая, обвязанная широким алым платком в горошек.
— Они что же, подслушивали? — спросила Золушка, но министры объяснили, что у них на такие случаи имеются специальные капсулы для ушей, только что вынутые, буквально секунду назад…
— А эту бумагу случайно не вы писали? — спросила она про послание, подброшенное в спальню. — Если да — говорите смело… принц во многом согласен с ней… вам ничего не будет.
Барон взял сиреневую бумагу, просмотрел и отказался: нет, это решительно не его стиль. Но он мог бы дознаться, если Ее Высочеству угодно, кем это писалось, кем подбрасывалось…
Принцесса сказала, что никаких дознаний ей не угодно. И что с этого часа она просит не звать ее Высочеством — ее нормальное имя Золушка… На лошадином лице Прогнусси отразилось довольство этим заявлением; он что-то пометил в крохотном своем блокноте…
А Бум-Бумажо, весь взмокший и жалкий, объявил: он, написавший сотни статей — причем в самых разнообразных стилях! — он больше не в силах написать ни строчки… так что он — вне подозрений! У него не было терпения ждать их расспросов о причине такой внезапной профессиональной инвалидности, он сам предъявил эту причину: вытащил из перевязи руку. Руку… которая оказалась нечеловеческой! То была гусиная лапа, самая натуральная. Красная перепончатая гусиная лапа!
Оба Их Высочества ахнули — если не вслух, то про себя уж точно…
— И это только начало злодейства, которое чуть было не произошло, — меня всего хотели превратить в гуся! — Со своей мукой и жалобой Бум-Бумажо взывал почему-то именно к принцессе…
Тут-то барон и вставил эффектно: этот ужас сотворил юнец-чужестранец, тот, о котором был его прерванный рассказ… мальчишка, задержанный с великим трудом… И заявляющий теперь одно: что он шел сюда — к Золушке и говорить желает только с ней!
— Что-то я смутно сейчас все понимаю… — призналась она. — Кто ко мне шел?
— Этот изувер! Этот посланец самого дьявола! — выкрикнул Бум-Бумажо со слезами.
Принц решил, что в такой ситуации ему не годится быть только защитником своей благоверной, ему надо быть Главой государства, Первым лицом его, а значит — объективным судьей. И он обратился к супруге так:
— Объясните нам, милая Анна-Вероника… или Золушка — это как вам больше теперь нравится… Объясните, откуда у вас такие интересные приятели. Видите, господа: я околдован был не просто девочкой из лесничества. Я был околдован тайной! Но это так, к слову…
Дорогая, сосредоточьтесь, пожалуйста… у вас отсутствующие глаза… а человек, между прочим, чуть не стал гусем! Но, господа, — по порядку! Он что — ни с того ни с сего взмахнул этой своей чудо-палочкой перед носом господина Бум-Бумажо?
Золушка не сводила глаз — сияющих глаз, нужно добавить, — с предмета, который сейчас был у Лариэля в руках.
— Я знаю эту вещь! И знаю, чья она! Да, он мой друг, этот мальчик… Жан-Поль… А его госпожа — она тоже тут? Госпожа Фея?
— Фея? — живо переспросил принц. — Так он был не один?
— Один, совершенно один, — отвечал барон Прогнусси. — Но как удачно, что принцесса знакома и с его начальством…
— Итак?.. — Лариэль всем корпусом повернулся к ней.
Вооружена и опасна!
— Лариэль, да скажите вы им, чтоб они оставили эти слова — «принцесса», «Высочество»… — потребовала Золушка. — Объясните, что я грызу семечки, дружу с Люси, ставлю клистиры, не разбираюсь в политике… Или нет, вы проще скажите: что я — ухожу…
Принц не понял и отказывался понять, почему такая спешка, на что обида… Кто ее гнал, собственно говоря? Только те «доброжелатели», струсившие поставить свою подпись? Вот под этой сиреневой мерзостью? Но это глупо — бояться тех, кто сам по-заячьи трусит… Уж не путает ли она, не смешивает ли его с ними?
Она молчала. Она бы сразу направилась к двери, но нужно было узнать сперва про Жан-Поля… И смущала ночная сорочка — единственное, что оставалось на ней, если скинуть сейчас охотничью куртку Лариэля…
Тем временем к ней взывал Бум-Бумажо, чуть ли не припадая к ее ночным туфлям. Умолял: ее дружок должен понять, что это жестоко — оставлять министра с гусиной лапой… Что без человеческих пальцев ему не жить, не взять пера… Он называл Золушку «очаровательной», «божественной»… он извинялся за резкие слова в адрес шалунишки-волшебника… теперь-то он понял: это всего лишь озорство… Только, право же, недоброе…
Барон Прогнусси не соглашался считать это озорством. Он требовал! Юный шутник обязан вернуть двум гвардейцам их ружья, превращенные в две ветки жасмина! Боевое оружие — не чета таким пустякам, как жасмин… это оскорбление армии, урон казне… и вообще произвол, безобразие! И еще: когда в его потасовку с гвардейцами вмешались господа Коверни и Посуле — мальчишка, по словам барона… склеил их! Спинами. Как сиамских близнецов! Два члена Совета Короны и в общем приличных человека оказались в смешном, унизительном, невозможном положении! Юный гость принцессы обязан немедленно прекратить этот фарс.
Принц согласился: да, это уже черт знает что… И спросил Золушку: почему ее приятель ведет себя
