— Товарищи, выражаясь простым языком…
Он детально рассказал нам, как появилось на свете понятие вежливости, как в каменной пещере отец согнал развалившегося на каменном стуле сына, дал ему подзатыльника и сам занял его место, как после этого дети приучились уступать место старшим и стали, таким образом, вежливыми, как в дальнейшем менялись общественные формации, понятия о вежливости… Наконец лектор коснулся элементарных норм этики.
— Знание норм морали и этики необходимо человеку в его каждодневной жизни. Что такое этика? — поставил лектор вопрос.
— Простите, а что такое мораль? — раздался встречный вопрос.
— Существуют люди моральные и аморальные.
— Это как?.. Такими могут быть мужчины и женщины или только мужчины?
— Нет, почему же, встречаются и женщины…
— А скажите, эта мораль, или как там ее… Человек рождается вместе с ней или приобретает ее потом?
— Сейчас я вам отвечу: мораль, как таковая, не является врожденным качеством человека.
— А вежливость?
— Также и вежливость.
— А этика?
— Этика тоже!
— Получается, что несчастный человек рождается лишенным этики, морали, вежливости? — пожалел человека Макар.
— Приблизительно так, — улыбнулся лектор.
— А где же ему учиться этой самой морали и вежливости?
— Учиться у самой жизни… Жизненный опыт — лучший наш учитель!
— А как быть старикам? — спросил Асало.
— Для вас и проводится лекция, темнота! — ответил ему Беглар.
— Я так и не понял — что такое мораль? — проворчал Макар.
— Мораль — это атрибут, входящий скорее в сферу честности, чести…
— A-а, значит, это о человеке бесчестном, о невеже?
— Приблизительно так…
— А если, к примеру, у детей и мать и отец оба невежи или же, наоборот, дети сами звери и головорезы, чего путного ждать от такой семьи?
— Сейчас я вам отвечу: знания того правила, что нож должен лежать справа от тарелки, а вилка — слева, конечно, не сопутствуют ребенку с момента его рождения, однако постепенно, в результате интенсивной воспитательной и педагогической работы, ребенок усваивает эту элементарную истину.
— Извините, можно задать вопрос? — поднял руку Макар.
— Пожалуйста!
— Вот вы говорите насчет ножа и вилки, то есть где они должны лежать — слева, справа и все такое. А я сегодня вообще ел руками. Как же теперь быть со мной?
— А руки ты помыл? — крикнул кто-то.
— Помыл!
— Мылом?
— Еще чего? Не на свадьбу ведь шел!
— Значит, ты невежа. Садись!
Макар сел.
— А чихать громко можно? — поступил очередной вопрос.
— Если вы чихнете в обществе, следует извиниться! — ответил лектор.
— А почему чихнувшему говорят «будь здоров»?
— Ну, ему, кроме того, говорят еще «чтоб ты сдох»! — напомнили задавшему вопрос.
— Скажите, пожалуйста, икать громко — это вежливо или нет? — не унимался Макар.
Лектор, поняв, что над ним просто-напросто издеваются, взглядом попросил помощи у председателя.
— Товарищи! — сверкнул глазами Кишварди. — Где ваша вежливость? Человек читает лекцию о вежливости, дайте же ему говорить!
— Не надо лекции! Лучше мы будем задавать вопросы! — предложил Герасим.
Кишварди взглянул на лектора. Тот утвердительно кивнул головой.
— Хорошо, задавайте вопросы! — разрешил председатель.
— У меня вопрос! — опять поднял руку Асало Гудавадзе. — Скажем так: вежливо ли заставлять человека слушать рассказ о вещах, которые его не интересуют?
— Нет, конечно! — ответил лектор и осекся. Он понял все. И поняв, крикнул: — Товарищи, да что вы, в самом деле! Не сам же я к вам приехал! Мне поручено!.. А вы… Я… — Он смешался, замолчал и потянулся к графину с водой.
— Да ты не волнуйся, сынок! — сказал ему Герасим. — Учить нас вежливости — это дело десятое… Вчера ветром побило и повалило всю нашу кукурузу. У нас нет купороса, нечем опрыскать виноградники. Вот ты научи нас, как быть? Посоветуй, помоги нам! А чихать громко или не чихать, извиняться при этом или нет, это мы решим сами, без вашей помощи, твоей и твоего начальника…
Лектор стоял как пораженный громом.
— Ты, сынок, приехал из города. Так расскажи нам про дела на фронте. Когда же кончится эта проклятая война? До каких пор мы будем преследовать Гитлера? — спросил теперь Теофанэ Цуладзе.
— Вот-вот! Скажи что-нибудь радостное для сердца!
— О новостях расскажи! — раздались возгласы.
Лектор растерялся окончательно.
— Что же я вам расскажу? Вам все известно лучше меня…
— Ты скажи свое, мы — свое… А читать седовласым старикам лекцию о ножах и вилках… неудобно даже, сынок!
— Так вы же не дали договорить! — постарался оправдаться лектор.
— До пустых ли нам сейчас разговоров, сынок? — улыбнулся Беглар. — Ты скажи нам доброе, утешительное, дельное слово, мы и послушаем тебя с удовольствием!
— Ну, дела на фронте, товарищи, идут хорошо! Не в этом году, так весной сорок пятого война кончится… Судьба Германии решена!
— Кто первыми вступят в Берлин — наши или союзники?
— Наши! Теперь уже нас не остановить!
— Говорят, какую-то бомбу новую Гитлер выдумал…
— Вранье! Такого, как у нас, оружия сейчас нет ни у кого!
— Дай бог тебе здоровья!.. А как с Англией и Америкой? Не отступятся ли они от нас? Можно им верить?
— Сейчас не отступятся. А вообще-то, конечно, главные силы Германии сосредоточены на нашем фронте. Союзникам сдают они города без боя. Но все равно ничего теперь из этого не получится! Не на таких напали!
— Ясно, Германии выгоднее иметь дело с ними…
— А как будет дело с германским правительством?
— Будет суд. Уже готовятся материалы!
— А если они сбегут к американцам? Что ты попишешь?
— Мы потребуем, чтобы передали их нам.
— А они откажутся! Что тогда?
— Как это откажутся? Да вы не беспокойтесь, товарищи! Все будет так, как надо! Все, кто нам причинил столько зла и несчастий, все до одного ответят головой! Никто не уйдет от заслуженной кары! А как же! Мы еще встанем на ноги! Вернется радость в каждый наш дом! Вы не бойтесь, друзья! Столько вы вытерпели, столько совершили героических дел! Потерпите еще немного, еще самую малость, и воздастся вам за все ваши лишения и труды. Потерпите еще чуточку, прошу вас! — попросил лектор так, словно исход войны решали мы — сотни стариков, женщин, детей и инвалидов…
Я обвел взглядом собравшихся и убедился, что это было именно так, что именно от них, от этих суровых, грубых, добрых людей, зависела всецело судьба войны и моей страны.
Лектор замолчал и неловко улыбнулся.
— Лекция окончена! — объявил Кишварди.
Народ стал расходиться. Я взял Хатию под руку и подошел к балкону.
— Да ты, оказывается, отличный парень! — говорил Герасим лектору, похлопывая его по плечу. — Кишварди, сегодня вы — мои гости! Ты, наш уважаемый гость, и ты, Макар, и ты, Асало, и ты…
— Что вы, что вы… Спасибо… — стал отнекиваться лектор.
— Никаких «что вы»! Пойдешь ко мне, только… есть придется руками! — и Герасим по-дружески обнял лектора.
…Со двора дяди Герасима до утра доносились веселый шум, громкие возгласы и застольные песни.
И опять в нашем доме опустел ларь, опять остыл кеци. А до осени — рукой подать. Еще неделя, и поспеет молодая кукуруза! И село ждало исхода этой недели, как мать в конце шестого месяца ждет прорезания первого зуба у своего первенца. Но пока кукуруза еще не поспела… А голод сосет, сосет под ложечкой…
— Сосойя, сбегай к Мине, возьми взаймы горшок муки! — попросила тетя.
— Никуда я не пойду, стыдно мне! Ступай сама!
— Я пока разогрею кеци, — нашла тетя причину.
— Кеци разогрею я.
— А кто наколет дрова?
— И дрова наколю я!
— Ольхи надо нарвать[31]…
— Я нарву!
Тетя задумалась. Я понимал, что ей не хочется идти к Мине, неудобно просить муку у матери своего ученика. Но я боялся, что мне Мина может и отказать, а с тетей поделится последним куском мчади каждый, к кому бы она ни обратилась с просьбой.
— Сосойя… — начала тетя.
— Не проси, тетя, все равно не пойду! — прервал я ее. — Пойми, стыдно мне, стыдно, стыдно!
— А мне не стыдно?
— Мне еще больше стыдно!
Тетя взяла горшочек и вышла из кухни.
Я выбежал во двор, выдернул из плетня несколько кольев, развел в очаге огонь, сунул туда кеци, поставил рядом медный кувшинчик с водой, набрал сухих ольховых листьев и стал дожидаться тети. Она скоро вернулась, поставила горшочек у очага и стала засучивать рукава.
— Что сказала Мина? — спросил я.
Тетя высыпала муку в корыто.
— А, тетя?
