— Как ты можешь такое говорить?! — услышал я голос Нани.
— Если не дурак, то уж олух наверняка!
— О-о, большая разница, большая… — захихикал Ванька-Встанька.
— Ни первое, ни второе неверно! Это опять голос Нани.
— Как вам сказать, Платоныч, он сосед Силована Пачашвили… и, наверно, Пачашвили его таким и воспитал. Вы только представьте себе, каким должен быть воспитанник Силована!
— А что это за Пачашвили!
— Он был у нас заведующим плановым отделом.
Желтый Платоныч так захохотал, что чуть со стула не свалился.
— Вы должны его помнить, Платоныч, вы ему заслуженного дали и на пенсию выпроводили.
— А он еще уходить не хотел, — вставил Пестрый в Крапинку. — Я, говорит, еще вполне работать могу! Но когда мы ему подарили холодильник, он согласился.
— Он еще и телевизор хотел, но не получил… — напомнил Ванька-Встанька.
Вы уже знакомы с моим соседом Силованом, заслуженным экономистом, пенсионером… Теперь для полного представления примите дополнительные сведения: фамилия — Пачашвили. Звание присвоили, чтобы избавиться от нежелательного работника, даже холодильник подарили: только уходи! Станет жарко, выпей холодненького «боржомчика»… Что же касается соседа Силована Пачашвили, то это я, ваш покорный слуга. Кстати сказать, только здесь узнал, что я, оказывается, дурак… Ну, если не дурак, то, во всяком случае, олух… И на дачу, как выяснилось, меня пригласили затем, чтобы позабавиться, посмеяться, душу отвести.
Коварная мысль, порожденная опьянением, не давала мне покоя: воспользуюсь-ка я преимуществом невидимки и рассчитаюсь с ними и за себя, и за почтенного Силована, воздам каждому по заслугам! Но красиво ли это будет?! Внутренний голос увещевал меня, и я понимал, что лучше воздержаться… Сиди себе, помалкивай, выслушай до конца, что скажут о тебе эти разноцветные личности. Разве не интересно узнать, почему они считают тебя дураком? Такое говорится только за спиной. Потерпи и послушай, может, еще чего и похлеще скажут…
— Так, значит, олух?
— Настоящий, Платоныч, чистой воды!
Я невольно посмотрел на Нани. Думал, что и на сей раз она меня защитит. Нани сидела, сложив на столе руки, как прилежная школьница, и, задумавшись или соскучившись, смотрела в сторону. Казалось, она забыла о гостях и не слышала, что происходит вокруг…
— Нежная ветка ореха! — замурлыкал Желтый Платоныч, начертив в воздухе, несколько прямоугольных треугольников. — А этот Пачашвили жив или умер?
— Жив, Платоныч, жив!
— Ишь, зажился на белом свете! — Желтый Платоныч смеется, хохочет, прямо помирает со смеху.
И другие, и остальные:
смеются,
хохочут,
помирают со смеху.
— Чупри-чупар, чупри-чупар… — запел Желтый Платоныч.
Певцы попытались подхватить, но не получилось. Они уже и так и эдак подлаживались — никак!
Чупри-чупар, чупри-чупар… Чупри-Дареджанса!..
— Значит, не пришел твой друг?!
— Я очень хотел, Платоныч, и приглашал специально!
— А ну, еще разок!
Нежная ветка ореха, Кто сорвал, тому и принадлежит…
Наконец они спелись — чего только не сделает человек, когда захочет, охота пуще неволи. Потом я перестал прислушиваться, и мне стало казаться, что поют где-то далеко.
Я смотрел только на Нани. Пропадать так пропадать! Пусть называют меня, как хотят… От этого ничего не изменится! Правда, я был зол и с трудом сдерживался, но моя досада и обида были мелкими и незначительными рядом с болью Нани Кедия. Теперь уже впечатление не обманывало меня: Нани выглядела покинутой… Конечно, весь вечер она сидела одна, углубленная в себя и занятая только собой.
Какая боль сравнится с болью одиночества!
За сегодняшний вечер Нани уже несколько раз покидали на моих глазах.
И не вспоминали больше, как будто ее вообще не было. Раз или два она сделала попытку напомнить о себе, придумывая тот или иной повод. При этом мужчины внешне проявляли преувеличенное внимание к ней… но только на одно мгновение. И тут же опять забывали о прекрасной хозяйке.
Замухрышка Але подал шашлык. Ванька-Встанька занес над головой шампур наподобие сабли и зычно возгласил:
— Чем мы не иверийцы!
За этим восклицанием последовал длиннейший и туманнейший тост за Грузию. Потом Желтый Платоныч опять заинтересовался моей персоной. И, как бы между прочим, спросил:
— Может он залпом выпить такой рог?
Ну вот, опять наступил мой черед!
В а н ь к а - В с т а н ь к а. Выпьет, если нальете туда чай с вареньем!
Д р е м л ю щ и й С и н и й. Этот болван так и состарился холостяком, кто же ему варенье варит?
Р ы ж и й М а м и я. А сказал, что женат!
П е с т р ы й в К р а п и н к у. Кто же за такого пойдет!
Спелый Кизиловый одобрительно молчал.
Допустим, я и в самом деле такой… Но они-то чему радуются?! Почему так празднуют чужую глупость и неудачливость!
Вдруг Нани встала и заявила во всеуслышание:
— Простите… но он не стоит стольких споров и разговоров…
Стало тихо.
Пьяные гости тупо глазели на хозяйку.
— Этот человек… ничтожество… Пустое место… Больше ничего, — Нани повернулась и, не прощаясь, скрылась за дверью.
Я решил выйти за ней следом. Но сделать это было не так-то просто: стоило мне приподняться, как колени подкашивались и я шлепался на место.
Внезапно я вздрогнул от трубного гласа, который сразу меня отрезвил. Голос принадлежал Мамии.
— Хе-хе-хе! Говорил я вам, Платоныч, что Нани своя в доску! Давно я ждал этих слов и вот услышал наконец… Я должен поблагодарить свою прелестную жену!.. Дайте мне рог!.. Хе-хе-хе… Вот с кем я
