конце лесосеки еще валили деревья. Дюжий парень в клетчатой рубахе, обмотав себя черным кабелем, расхаживал, словно косарь по лугу. Другой вонзит в дерево длинную пику — для страховки. Подошел вальщик, и запела электропила, врезаясь в плоть королевы леса. Стоявшая в задумчивости сосна вздрогнула, неловко повернулась, напоследок желая проститься взглядом со своими сестрами, и сначала медленно, потом все круче стала клониться к земле. В последний раз прошелестела вершина, взметнулись кверху лохмотья ветвей. А ребята, закурив сигареты, о чем-то разговаривая, уже шли к другому дереву, потом к следующему, так все дальше и дальше, оставляя позади млевшую на солнце поляну, похожую на развороченное ураганом кладбище.
В вагончике пыхтел мотор передвижной электростанции, оттуда, среди белых лысин пней, черными змеями извивались резиновые кабели. Несколько огромных катушек таких кабелей лежало у наскоро сколоченного сарая. Тут же стояли железные бочки с горючим. В соседнем вагончике расположилась походная мастерская для ремонта электрооборудования, заточки пил и других неотложных нужд.
От рева мотора дрожал застоявшийся знойный воздух. Раскланиваясь перед пнями и кучами валежника, пятился трактор-тягач. Чокеровщик, черный от загара, голый до пояса, ловко нацепил железные петли на тонкие шеи дюжины бревен, продел сквозь них стальной трос, другим концом намотанный на катушку позади тягача. Отойдя в сторону, чокеровщик махнул рукой, трактор взревел потревоженным зверем. Завертелась катушка, наматывая трос, затянулись железные петли, вонзаясь в живую плоть стволов. Они дрогнули, застыли, потом, цепляясь друг за друга, за пни и сучья, за бугорки, медленно, нехотя покинули свое мшистое ложе, — израненные, ободранные, потянулись за трактором. У эстакады их уже поджидал подъемный кран; подхватив своим длинным хоботом, бережно укладывал их на машины.
Работал только один трактор, и он не поспевал подтаскивать бревна. Подъемный кран частенько простаивал, машины подолгу дожидались своей очереди, шоферы дремали в тени или расползались но вырубке — собирали ягоды. Другой — поломанный трактор — стоял неподалеку от подъемника.
Рейнис вытащил ящик с хлебом и начал продажу. Подошел чокеровщик, купил три булки, тут же надломил одну, остальные сунул в рюкзак. Над его голой спиной вились оводы, и он отбивался от них березовой веткой. Из леса вышли три старичка — сучкорубы. Рты у них были черным-черны — видно, чернику собирали. Достав потертые кошельки, все трое долго и старательно отсчитывали копейки, потом еще наказали Рейнису: «Ты пересчитай! Нет, пересчитай, чтоб все было честь честью». Подошли рабочие с подъемника, механики, вальщики…
Скоро ящик опустел. Кое-кто купил бы еще, но булок уже не было. Помянув недобрым словом Пресмыкалку и Булку, Рейнис в сердцах захлопнул крышку и объявил: «Буфет закрыт! Идем работать!»
Шоферы, томясь бездельем, собрались возле трактора, который чинили Каспар и Рейнис. Давали разные советы, а больше просто чесали языки. И Каспар, который до сих пор не очень-то прислушивался к разговору, невольно навострил уши: несколько раз помянули имя Бернсона.
Он сегодня первым прикатил на лесосеку, к шести часам был здесь. Осмотрелся — кругом ни души. Сторож, видно, ушел, а рабочие еще не подошли. Подкрался к бочке с горючим, той, что у электростанции, и добрую половину перелил в свой бак. Но кто-то увидел и сказал механику, тот, конечно, потребовал, чтобы Бернсон возвратил бензин. И Бернсон побожился, что так и сделает, только не сегодня, иначе, мол, ему до дома не добраться — утром забыл заправиться…
— Вот прохвост! — смеялся кто-то. — Все, что плохо лежит, обязательно приберет.
— Он тебе отдаст! Держи карман шире. Что вы, Бернсона не знаете!
— Так и смотрит — где бы что стянуть. То канистру масла свистнет, в мох схоронит, чтобы потом забрать. Да и забудет, куда спрятал. А осенью станут жечь валежник, народ диву дается: откуда тут такое добро оказалось? Кто схоронил?
— Скользкий, как угорь. Голой рукой не возьмешь.
— Совести ни на грош! Смотрит на тебя — глазом не моргнет, да еще сигарету попросит.
— Уж такой характер. Что поделаешь! Может, он и сам не рад?
— Ха-рак-тер!.. Вот стянет у тебя какой-нибудь ключ, тогда, милый, не то запоешь. Характер!
— Да разве я что говорю! А в остальном человек как человек. Не пьяница, не забулдыга, с женой в мире живет, дочку в Риге обучает.
— Ему, дьяволу, денег жаль, вот и не пьет. А попробуй угости его — будет хлестать почем зря. И подумаешь, невидаль — своя ведь дочка! Вот если б он твою дочку обучал, тогда другое дело.
— Н-да. С ним ухо держи востро. Рисковый человек.
В иных обстоятельствах Каспар не придал бы тому значения. Обычное дело — сойдутся шоферы, их только и слушай: Япинь обзавелся мотоциклом, а водить не умеет; пасторша пьет похлеще самого пастора; в клубе крутили заграничный фильм, там одна красотка догола раздевается; в Московский зоопарк привезли гориллу, очень похожую на шофера Плакиса; у Марии Кликман родился ребенок, и по сей день неведомо, кто отец, — верно, дух святой…
Но теперь Каспар почувствовал что-то вроде неприязни, глухой злобы против этих болтунов: не могли найти другого места для своих сплетен! С какой стати он должен все это выслушивать? А как бы вы вели себя, голубчики, при Бернсоне? Переглянулись, перемигнулись бы и — молчок. Один потерпевший резал бы правду-матку. А впрочем, как сказать. Шоферы леспромхоза — народ грубоватый, задиристый, спуску никому не дадут… Но что сказала бы Юстина, будь она здесь? Что?
Одна за другой укатили груженые машины, на их место встали порожние. Трактор буйствовал среди пней, верещал подъемный кран. Закончив здесь работу, вальщики и сучкорубы перебирались на новую лесосеку. Механик тем временем сворачивал кабель. Неизменный, безостановочный и четкий ритм правил людьми и машинами. Ничто не могло нарушить его. Если выходил из строя какой-нибудь механизм, в общем потоке это было незаметно, лесосек было много и повсюду ревели моторы.
Близился вечер. Очередь машин редела — те, что укатили на железнодорожную станцию, обратно не возвращались. Вернулся лишь один грузовик, его вел Бернсон. Грузчики и трактористы было зароптали: рабочий день кончился, они тоже люди, хотят отдохнуть. Да и дома работы по горло — сено пора косить. Однако Бернсон и десятник, отмечавший вывезенные кубометры леса, их уломали: долго ли нагрузить одну машину — сущий пустяк. Что ж ему, порожняком возвращаться? А потом ведь план… План-то надо делать. Вон сегодня весь день работали с одним трактором, столько было простоев — тихий ужас.
Каспар прикинул: ремонт затянется до самых сумерек. Но закончить надо именно сегодня. Завтра много новых неотложных дел.
Солнце садилось в кроны стоявших в отдаленье восьми сосен на соседней лесосеке, сведенной год-другой назад. Их, должно быть, оставили на разведенье. Однако детишкам-сосенкам трудно пробиться
