повернулись лицом к ребятам и замельчили ногами. Инженер сменил музыку. Не ритм, ритм остался прежним, но стал брать другие аккорды, и это опять смутило.
— Ну что такое! — зашумели девушки. — Только разошлись. Матвей! Сядь, Матвей!
— Стой, — сказал Матвей, — стой! Не расходись. Он верно играет, слушайте! — Инженер свел мехи. Матвей заговорил тише: — Что вы, в самом деле, хорошо играет. Что еще! На каждое колено новая мелодия. Не новая, а с подголосками. Так я говорю? — Инженер кивнул. — Вот! Ведь разные колена. С подходочкой, без подходочки, с платочком или еще как. Разные. «Под воротца» — одно дело, «змейка» — другое.
Зоя сказала:
— Матвей, сбиваемся же! Садись для «Кружилихи», а… Андрей для танцев.
— Я вообще могу не играть, — ответил инженер.
— Вы не обижайтесь, — сказала Зоя, — он только для «Кружилихи». Матвей, — поторопила она, — ждем же!
— Дураки вы все, — грустно сказал Матвей. — Я сижу, только инструмент мучаю: ти-на-на, ти-на-на, вся штанина порвана. — Ребята засмеялись. Кто-то добавил: «Ниточкой завязано, никому не сказано». — А тут приходит парень, играет как надо. Радовались бы.
— Нам твоя музыка лучше, — ответили ему.
— Как же! — озлобился Матвей. — То-то и оно, что под музыку пляшете, а музыки не слышите. Становись! Он же под ногу дает. Давай в круг! Нет, давай не сначала, а со «змейки». Становись! Я поведу, на меня глядите.
Никто не становился.
— Эх вы, — сказал Матвей и ушел.
Молчание прервала Зоя.
— Сыграйте, Андрюша, — попросила она инженера. — Повеселиться пришли. Не плакать же! Не падать же ему в ножки.
— Аккордеон надо отдать, — отозвался инженер.
— Это не его аккордеон, это клубный.
— Я не умею «Кружилиху», сами видели.
— А нам и не надо «Кружилиху», — сказала Зоя.
— Я вчера не танцы играл.
— Так и сегодня поиграйте.
Инженер играл весь вечер. Играл танго — парни выходили курить. Играл фокстрот — пары плясали без устали, и в их движениях нет-нет да и прорывалась «Кружилиха», некоторые ее коленца. То девушка взмахивала платочком, то одна пара взбрасывала руки, а другая проскакивала под ними. Инженер разошелся, объявлял названия танцев. Чаще всего дамский вальс.
Зоя перетанцевала со всеми. К концу вечера пригласила на вальс инженера. Тот, уже без пиджака, потный, встал со стула, дурашливо шаркая с пятки на носок, и хотел прокружиться, но сорвал мелодию.
— Нет, или играть, или танцевать, — отшутился он, — третьего не дано.
— Матвей мог, — погрозила Зоя пальцем.
— Скоморошество.
— Чего? — не поняла Зоя.
— Самодеятельность!
— Музыку! — закричали танцующие.
И вальс продолжался. Зоя уселась рядом с инженером, но как вилами ее кольнули — взвизгнула и пропела вчерашнюю частушку на новый лад:
Эх, Андрей, не жалей лаптей!
Пляши, Андрей, пока нет детей!
— Зойка! — оборвали ее. — Не сбивай.
Матвей сидел на бревнах под акациями, курил, слушал танцевальные мелодии. Он невольно шевелил пальцами, как будто играл сам. Это могу, думал он, это тоже могу. Это… смог бы. Он все ждал, когда начнется «Кружилиха», решил, что вернется и встанет в пару с Зоей.
Его опять разозлило, что не стали плясать. Им хватало моей музыки, думал он, значит, если бы я стал играть каждое колено с разными вывертами, то им все равно было бы неладно. А может, постепенно приучил бы. Только теперь к моей музыке не повернешь: хватили инженеровой.
Инженер устал. Матвей понял это по однообразным повторам аккордов и по тому, что в одном месте инженер совсем сбил музыку вальса, и без злорадства подумал, что, не уставая, мог играть до утра.
Музыка смолкла. Матвей отошел за акации и, затаившись в темноте, видел, что инженер идет без аккордеона. Зоиной светлой блузки Матвей не заметил и не мог заметить: на плечи Зое был наброшен пиджак инженера.
Пробежали отставшие. Матвей подошел к порогу церкви. Максимовна выметала пыль. Увидела Матвея:
— Музыку хочешь взять?
— Хочу, — ответил он, найдя причину, чтоб заглянуть внутрь, — на мне записана.
— Тебя что, — спросила Максимовна, — в мастерские вызывали? Ей-богу, без тебя нигде обойтись не могут.
— Обошлись, — заметил Матвей и шагнул через веник за порог. По рябому от брызг воды полу он прошел к алтарю. Зои не было. Матвей вынул аккордеон из футляра, обтер рукавом клавиши. Сторожиха нечаянно уронила на пол звякнувшие ключи.
— Пляши, Максимовна, сыграю, — предложил Матвей.
— Мне не до пляски! — засмеялась сторожиха. — Мне до постельки, голову приклонить. Пока вас дождешься.
— Сегодня ж раньше отыграли.
— Раньше, а пыли больше. «Кружилиху» не делали, видно, не умеет. Как затянет, как затянет — парни курить. Туда-сюда. Пыли, грязи натаскали.
— Максимовна, — попросил вдруг Матвей, — дай ключи, сам закрою. Потом занесу. Муж-то на завалинке? Ему отдам.
— Ладно, — согласилась Максимовна. — Так я уж и нагибаться за ключами не буду, поясницу лишний раз не мучить.
Сторожиха ушла. Матвей закрылся изнутри. По винтовой лестнице поднялся на купол, в клетку выгнутых ребер и долго сидел.
Заиграю, думал он, неужели не поймет, не придет? «Что ж ты, дура-девка, надо мной смеешься, — шептал он, — или тебе, Зоя, слез моих не жаль? Что же ты уходишь, что ж меня забыла и мою гармошку, и мою печаль?»
Воздух, переливающийся через церковь, стал прохладнее, облака спустились ниже, звезды блекли.
Матвей расстегнул ремни, прислушался. Тихо. Только показалось ему, что кто-то произнес его имя. Как туфелькой по полу шаркнуло: «Матвей!» Матвей вздрогнул, напрягся. Нет, показалось.
Он тихонько пошевелил нижние клавиши. Как маленькие колокольчики-подголоски звякнули. Матвей коснулся кнопки басов с другой стороны. Издалека-издалека донесся короткий гул большого, толстого в стенке, колокола. Проснулись и заворковали, будто отрыгаясь, голуби.
Он медленно свел мехи, застегнул ремни, спустился. Хотел, не зажигая света, выйти, но почему-то от двери оглянулся на алтарь и увидел белое платье. Он вздрогнул.
— Зоя!
— Зоя! — тихо откликнулось из-под свода.
Матвей шагнул к платью, платье исчезло. Матвей передохнул, тихо подошел к выключателю и торопливо зажег свет. Оглянулся — пусто. Чистый, уже просохший пол, стулья вдоль стен, два стула на алтарном возвышении. Матвей забросил аккордеон за спину, открыл дверь, еще раз оглянулся. И снова мелькнуло белое платье. Матвей бросился к алтарю. В широкое, забранное решеткой окно падал свет от фонаря над мастерскими. Матвей рукавом вытер пот, выключил свет, вышел, запер снаружи дверь. Ничего себе шуточки, подумал он.
Он прошел мимо мастерских, посмотрел на фонарь, миновал огородами, около бань, Зоин дом, чувствуя, как тяжелеют намокающие росой брюки; у крайних домов свернул на тракт и долго шагал по нему, пока не исчезли из виду редкие огни в окнах, лишь маленьким маячком светился, помаргивал фонарь над мастерскими.
Он сел на обнаженные
