клином сошелся… На каком недоступном предмете! — засмеялась она.
— На каком? — застыл Женя.
— Не знаешь? А друг называется! Ну давай на обмен: я тебе эту тайну шепну, а ты мне про того человека… А?
…Проводив их критическим взглядом, Майданов прошел в дирекцию спокойно.
В кабинете магнитофона не было. Ни на столе, ни внутри стола, ни на стеллажах, ни на подоконниках. Неужели в сейфе? Тогда это мертвое дело. Уже признав свое фиаско и собравшись исчезнуть, Майданов напоследок рискнул открыть большой желтый портфель, что лежал в кресле директора. Есть! Но ведь если вынуть магнитофон, портфель совсем легонький? Ну что ж… Пусть там пока полежит один из этих томов Большой советской энциклопедии — книги, товарищ директор, ваши, а магнитофончик, извините, — нет!
* * *
…Уроки кончились. Раздевалка гудела, девчонки, одеваясь, теснили и перекрывали друг друга возле зеркала.
Юля уж надела шапочку, когда рядом оказался Майданов: вид у него был таинственный.
— Ты ничего не потеряла?
— А что?
Он медлительно открыл свой портфель, в который с трудом влез магнитофон, вытеснив книги, — их Майданов держал под мышкой.
— Мой? Где ты взял? — поразилась Юля.
— Где взял, там нету.
— У тебя сейчас лицо, как у афериста. Где ты взял, я спрашиваю?
— А чего ты сразу обзываешься? Это вместо благодарности… Вот не отдам теперь!
И он с независимым видом пошел вверх по лестнице.
Накинув шубку на одно плечо, Юля кинулась за ним:
— Ты можешь толком сказать, в чем дело?
— Ну мама твоя принесла его… Только тихо.
От непонимания у Юли застопорились все реакции.
— Мама? Принесла тебе?
В вестибюль спускался Назаров. Саша торопливо наступил Юле на ногу. Однако Назаров думал что-то свое, гроза миновала…
* * *
У парапета набережной стояли Смородин и Адамян, смотрели на глыбистый серый лед. Алеша был мрачен.
— Не понимаю, чем ты недоволен, — говорил Женя. — Была «мина», так? Ее нет. Обезврежена. Сделано не совсем изящно, согласен, но…
— Суетимся мы, Женька! — перебил Смородин. — Значит, неправы!
— Ну знаешь, это в математике годится, в физике: «Формула некрасива — следовательно неверна». А в жизни…
— Зачем было красть? Ну Майданов — понятно: он сразу представил себе, что он майор Смекалкин в штабе генерала фон Дурке… А ты?
— А я его страховал…
— От слова «страх»! А чего нам бояться, Жень? Ну допусти, что новый директор — совсем не фон Дурке…
— Идеализм… Гляди, Колчин шагает.
Парень, которого мы видели в классе, но пока не удостоили персональным вниманием, тоже заметил их.
— Чего это вы делаете?
— Видишь, стоим. Воздухом дышим.
— И дома еще не были? — определил он по портфелям. — На пустое брюхо дышите? Не, я так не могу. Я сегодня два раза обедал: дома и у бывшей соседки. Ей однокомнатную дали, ну я и помог ей там барахлишко перевезти. Второй обед заработал и еще пятерку.
— Тимуровец, — усмехнулся Алеша. — Ладно, Колчин, иди. Жень, а нам, я думаю, в школу надо. По некоторым признакам, учителя там трубили сбор…
— Думаешь, насчет этого? А что мы можем сделать?
— Вы уже сделали! — взорвался Смородин. — Вы сделали так, будто Марине Максимовне есть чего стыдиться, вот ужас-то в чем!
И он пошел быстро, не оглядываясь.
Колчин между тем не спешил по своим делам.
— А чего случилось? — спросил он.
— У Мариночки неприятности, — вздохнул, поеживаясь на ветру, Адамян и последовал за другом. Колчин был заинтригован и решил тоже не отставать. Может быть, второй обед вызвал у него прилив сил, которым не было точки приложения, — только теперь нашлась…
* * *
Назаров барабанил пальцами по коже застегнутого желтого портфеля, водруженного на стол. Наискосок в кресле сидела Ольга Денисовна.
— Так вы говорите — Серафима Осиповна замяла бы…
— Да! Она вообще брала ее под крыло. Ей в этих Марининых вольностях мерещилось что-то от пушкинского Лицея. Красиво, я согласна. И все же Лицей хорош на своем месте и в свой век. Слегка образумить бы Марину на первом же году работы — не имели бы мы сейчас такого дела скандального… И программа по литературе не превращалась бы в тришкин кафтан…
— То есть?
— Ну это когда «одалживают» часы у одного писателя, чтобы посвятить их другому. Который сегодня больше вдохновляет Мариночку! А эти ее темы сочинений? Уж привыкли, не вмешиваемся. А как реагировать на жалобы отдельных учителей? Они говорят: ее популярность у ребят — за наш счет! Конечно, после ее дискуссий и спектаклей на обычном уроке сидеть скучно… Ну как быть? Есть такое понятие — стандарт образования. Не очень интересно звучит, но всеобуч, средняя школа обойтись без него не может…
Теперь Назаров слушал Ольгу Денисовну, шагая по кабинету. И вдруг резко повернулся к ней, перебил:
— Не знаю, зачем понадобилось назначать «варяга» вроде меня. Вот вы — разве не справились бы? Смотрите, пока я только задаю вам вопросы!
Она тонко улыбнулась сухими, точно гипсовыми, губами:
— Руководству виднее, Кирилл Алексеич. Здесь, видно, требуется мужская рука.
— Рука потяжелей, что ли? Которая не дрогнет? — Он поморщился. — Видите, я опять спрашиваю… Допустим, мы заслушаем эти магнитофонные записи на партбюро… Раз уж взяли их на свою голову… — Он вернулся к портфелю, открыл один замок…
Тут позвонил внутренний телефон и сказал грудным голосом Эммы Павловны:
— Кирилл Алексеич! Милости просим подняться в буфет…
— Зачем в буфет?
— Ну, все вас просят… тут у нас маленькое мероприятие…
Лицо Ольги Денисовны выразило осведомленность.
— Пойдемте, пойдемте, — сказала она. — Это дело такое — нельзя обидеть людей…
— Хорошо, — ответил он в трубку, недоумевая.
* * *
И вон они поднялись туда.
Так и есть — сдвинуто несколько столов, накрыто на двенадцать персон или вроде того; преподаватель электротехники буйнокурчавый Костя Мишин открывает бутылки.
— Просим, просим, — оживились учителя, стоявшие группками.
— А что такое, граждане? — спросил Назаров. — Сегодня на моем календаре ничего такого красного…
— Опечатка там! Врет ваш календарь и не краснеет! Сегодня День директора, — весело разъяснила учительница французского, гибкая брюнетка в серебристом платье.
— Кирилл Алексеич, это нормальная операция по сближению с начальством, — говорил, работая штопором, Константин Мишин. — У Симонова, помните? «Без глотка, товарищ, песню не заваришь»!
— Ну надо же отметить ваше назначение, — подхватила Эмма Павловна. — Чтоб все по-людски было, по-русски… Садитесь, где вам больше улыбается.
Марины не было здесь.
— Спасибо, товарищи. А кто инициатор?
— Так мы вам и сознались, — исподлобья глянула на него Эмма Павловна. Куда подевалась ее раздражительность, где следы той изнурительной борьбы, что вела она на уроке? Цветущая женщина во власти вдохновения, хозяйка стола…
Назаров оказался
