9
Сенька действительно бежал. Он притворился, что спит, потом спустился через ясли в стойло, оттуда вылез в окошко, через которое выкидывали навоз из конюшни. И так же, как нищий, задворками, побежал по тропинке и свернул на тракт. Он вспомнил угрозу Прона и решил подбросить председателевы часы обратно в контору. Но он не только не подбросил их, а перерыл все ящики, но денег не нашел.
Вначале он шел торопливо, то и дело срываясь на бег, и быстро устал. Оглянулся — сзади никого. Тогда пошагал медленнее по измаявшейся от жары дороге вдоль вековых екатерининских берез.
«К чертовой матери! — повторил он. — К чертовой матери всех. И Прон, и председатель, и деревня, — пропадите вы все пропадом!»
В сапогах было жарко, портянки намокли горячим потом. Редкая листва берез давала сквозную тень, прохлады в такой тени не было. Сенька свернул к березе, сел на корень, выпирающий из земли. Поднялся ветер. Ветки березы покачнулись. Жмурясь от пыли, Сенька разулся.
Здесь его и застигла гроза, навалившаяся разом. Сенька спрятался от косого ливня за толстым стволом, но все равно моментально промок.
Среди шума воды, хлещущей с неба, неожиданно сухо трещал гром, вначале пугая молнией. После ее вспышки на мгновение все вокруг чернело.
Сенька крестился, суеверно кусая свой богохульный язык.
Ворон, застигнутый ветром, метался над трактом. Он никак не мог сесть — ветки берез плескались, как будто их полоскали в дожде. Ворон правил обдерганными крыльями к березе и, может быть, уцепился бы, как вдруг его полоснуло, бросило вниз, на тракт, смыло в канаву. Ручей несся как нахлестанный, вода в нем шипела, грязная пена клочьями разбрызгивалась по сторонам. Ворона закрутило, унесло.
Сеньке казалось, что его обязательно убьет под березой, но выйти боялся. И когда увидел на тропе конника, то обрадовался и выскочил навстречу. Он увидел вооруженный (прикладами вверх, чтоб не залило стволы) верховой отряд. Гром поутих, переместился, но дождь был еще сильный.
Лошади задирали морды, мотали гривами, встряхивались. Шлепала грязь с копыт.
— А-а! — услышал Сенька веселый голос и испугался, узнав нищего. — Куда?
— К вам! — торопливо соврал Сенька.
— Лошадь ему!
— Что, знакомца встретили, ваше благородие? — спросил верховой, отвязывая от седла повод запасной старой лошади.
Сенька засунул грязные ноги в сапоги, мокрые портянки сунул под рубаху и сел в седло.
— Знакомец! — подтвердил нищий. — Не останавливаться!
Прошла тачанка с пулеметом, накрытым шинелью.
— Командир! — позвал нищий. — Вот парень может подтвердить. Чисто.
— Хорошо, — ответил ехавший в середине мужчина в плаще внакидку, в фуражке без кокарды.
— Значит, ночуем?
— Ночуем.
— Ко мне, пожалуйста, — пригласил ехавший рядом с командиром мужик. — Хлеб да соль. И ты, Иван, — повернулся он к нищему, — разве я тебя обойду.
— Ладно, Захарка, — усмехнулся нищий, — понахлебничаю, — и спросил Сеньку: — Значит, послушался моего доброго совета, ушел от Толмачева?
— Ушел, — сказал Сенька. — Я ему не работник.
— А чего ты с ним связывался?
— Ямщичили вместе, — неохотно сказал Сенька.
Дождь кончился, потянул свежий ветер, и ему стало холодно.
— Как в ямщики попал? Почему не забрили? Грыжа?
— Беглый я, — угрюмо признался Сенька.
— О-о! Колодник?
— Нет. От рекрутчины.
— Жизнь долгая, и на каторге побываешь, — успокоил нищий. — Я вот побывал.
Поехали молча. Отряд поднялся на взгорье перед деревней. Командир остановил коня. Даль отодвинулась, была зелена, чиста. Дождь проходил над деревней.
— Где председатель? — спросил командир Сеньку.
— С Проном разговаривает.
— Прон — это Толмачев? Ямщик?
— Угу.
— Лошади ямщиков, значит, по деревням?
— Да, — ответил Сенька.
— Шатунов! — сказал командир. — Ты в контору. Взять председателя. Живым. Иван, слышишь?
— Он у брата Прона, — сказал Сенька.
— Это рядом, — сказал Захар. — Я покажу.
— Взять и Толмачева. Дежурный взвод разместить на почтовой станции. Много там места?
— Полно. Там арестантская, по́катом, враз по сотне ночевало.
— Всех туда. Охранение и прочее.
Он махнул рукой, отряд двинулся дальше. Пулеметчик на тачанке снял с пулемета шинель. От шинели шел пар.
— На Толмачева можно повлиять, — сказал Захар и, нагнувшись к командиру, заговорил быстро и вполголоса.
Отряд потянулся к деревне. Было легко дышать. Ручей в придорожном кювете стих, высветлился. Сенька оглянулся. Конные, которым что-то говорил Захар, поскакали обратно.
Ветер, пригнавший грозу, был так силен, что сгибал травинки у основания до прямого угла, обрывал зеленые листья, отламывал ломкие тополиные ветви. Удары ветра взметывали дождевые струи, пушили их на мелкие брызги. Казалось, что пошел снег.
Анатолий сидел у окна и смотрел на сверкающие капли. Стекло промыло, закидало брызгами. Капли текли вниз по стеклу, сливались в ручейки.
Дверь стукнула, Анатолий повернулся, узнал — Сенька! С ним еще один. Они молча подошли. Анатолий тогда только почувствовал неладное, когда Сенька стал заходить сзади. Анатолий ступил в сторону, но второй молча и коротко ударил его сапогом в пах. Анатолий согнулся. Его повалили.
Прона разбудил Яков. Он тряс его и что-то быстро шептал. Прон вскочил, почуяв беду. Уйти он не успел. Его схватили на крыльце, он рванулся, но чем-то ударили по ноге, подкосили. Прон все-таки, хромая, добежал до заплота. На плечах повисли, схватили сзади за шею, рванули. Он вертко отскочил, но подвела нога. Выкручивая руки, матерясь, его повели к клети. Прон забился, выдернул руки, но сзади по шее ударили прикладом. Трава, промытая дождем, почернела. Голова отяжелела и свесилась на грудь. Ноги дрогнули. Волоком, как куль с мукой, перетащили Прона через порог клети, бросили на землю и ушли. Лязгнул запор.
— Ну спасибо! — сказал он, пробуя поворотить шеей. Сел, хотел встать — заныла нога. Прон пощупал — кровь. Оторвал ленту от подола рубахи, перевязал.
В углу клети у брата был ледник. Прон ощупал трупелые, подающиеся под руками доски по бокам ямы, гнилые бревна нижнего венца. Кочки холодного зеленого мха выступали из щелей.
Прон решил делать подкоп. В том, что он уйдет, он не сомневался. Он уже начал ощупывать клеть вдоль стены, вспоминая, что где-то тут валялась лопата без черенка, но запор снова залязгал. Прон поднял голову, пытаясь рассмотреть и узнать кого-нибудь снаружи.
— Эй, — крикнул он, чтоб потянуть время, — дай камень ногу прижечь.
— Так подохнешь, — ответил незнакомый мужик, — Давай другого!
В клеть втолкнули сразу упавшего и неловко вывернувшего связанные руки Анатолия.
— Ты! — прикрикнул охранник. — Развяжешь, башку оторву!
Дверь захлопнулась.
В щель проник и вызолотился в пыльной темноте солнечный луч.
Прон, обрывая ногти, помогая зубами, ослабил узел на руках Анатолия, сдернул веревки.
— Вожжи, суки, не пожалели, разрезали, — заметил он.
Анатолий отполз в угол, его стало тошнить. Он отплевывался, начинал говорить, но тошнота снова поднималась к горлу, вытягивала
