тоже не себе, — поставил точку Степачев. — Я кофе мог бы попивать, «Ниву» листать, нет, я здесь. — «Ну и листал бы», — подумал Прон. — Давай не будем чикаться. Или лошади, или…
Прон невольно усмехнулся:
— Значит, и там и тут.
— При понятых заявляешь, что лошади отобраны мною насильно. Потерпевших Советская власть прощает.
— Я в понятые пойду, — вызвался Захар. — Бояться тебе, Прон, нечего.
— Ты отдаешь своих лошадей? — повернулся к нему Прон.
— Отдаст, — ответил Степачев за Захара.
Прон пошевелил пальцами больной ноги.
— Разве они под седло, наши лошади.
— Не ваши.
— Из сохи да в извоз. Шутка в деле! Из последних жил вытягивались, под седло!
— Не прибедняться!
— Нищеватей ямщиков человека нет, у ямщика ведь ни дому ни лому, дело известное.
Степачев смотрел на Прона, как бы говоря: ври дальше.
Прон встретился с ним взглядом. Они смотрели друг на друга: Степачев по-прежнему иронически, Прон беззащитно. Чтобы сменить выражение взгляда, Степачеву пришлось бы мигнуть, а мигать ему не хотелось. Он был уверен, что Прон отведет глаза. Только Прону ли мигать, если щурился он только от ветра да в грозу от молнии. Степачев, чувствуя, что вот-вот глаза его заслезятся, сощурился и злобно сказал:
— Ишь, сирота! Добром не отдашь, сами возьмем. — Встал, развел руками: — Молись богу.
— Где жена? — спросил Прон.
— Будут лошади, встретишься. Нет, тоже встретишься. У стены. Попа звать не будем, сам ее и соборуешь.
«Сука ты, сука», — подумал Прон. Тоже встал. Лавка выпрямилась.
— Лошади нужны к утру.
— Что же, — сказал на это Прон, — я пойду.
— Не задерживаю.
Нога уже не болела, когда он ступил на нее. Степачев сказал вдогонку:
— Я не умею шутить.
— Какие уж шутки? — ответил Прон, не оглядываясь, толчком открывая дверь. От двери снаружи отскочил Иван Шатунов.
На улице было теплее, чем в избе. Прон спустился, прошел мимо охранника. Степачев открыл окно:
— Кстати, Толмачев, неужели тебя мой сын не убедил? Вместе ж сидели.
— Не убедил, — ответил Прон. Внутри у него екнуло, стало тоскливо и пусто.
— Жаль. Он неплохой агитатор. Мог бы отцу и помочь. Не зря же я его посылал сюда.
«Вот так вот», — сказал себе Прон и пошагал к дому брата.
— Деваться ему некуда, — сказал Степачев. Снял гимнастерку, повесил досушиваться.
— Плохо ты его знаешь, — ответил Шатунов, помня, как глянул на него Прон. — Это нам некуда деваться.
Степачев отнес последние слова Шатунова на его несдержанность и все же заметил:
— С ним не выйдет, припугнем, остальные сами приведут.
— Бегом прибегут.
Степачев поморщился. Захар засновал от печки к столу. Носил и ставил: сковородку с жареной мелкой картошкой, вырванной прежде времени из земли; горшок сметаны, желтой, загустевшей сверху; чугунок с мясом, крупно и торопливо нарубленным; масло в воде с плоскими белыми блестками.
— Что без хозяйки? — спросил Шатунов.
— Так ведь, — заикнулся Захар, — она ведь… — ему не хотелось говорить, что жена на хуторе: вдруг Шатунов надумает поехать на хутор. — Больная она.
— В больнице?
— Боюсь, не зараза ли какая, — снова уклонился Захар.
— На хуторе она, — презрительно сказал Шатунов. — Здоровее тебя. Да хватит тебе носить.
Степачев не вступал в разговор, считая, что его не должны касаться дела, которые связывают других.
Сели за стол.
Захар ел осторожно, думая, кто же мог сказать Шатунову о хуторе, и соображая, что, кроме Якова, некому. Степачев ел неохотно, Шатунов — быстро, поглядывая на стол и хозяина.
Степачев первым отвалился от стола и прислонился к степе. Захар тотчас сказал:
— Ох, боюсь я, Прон узнает, где жена.
— Не узнает, — успокоил Степачев. — Усилить здесь охрану! — приказал он.
— Усилю, — ответил Шатунов. — Дай и ребятам поужинать. Эко без продыху маханули… Да! Что с председателем делать? Расстрелять?
Захар на верхосытку зачерпнул сметаны, съел. Облизал ложку, положил выемкой вниз. Выждал момент, сказал:
— Насчет председателя вы, конечно, решили. Меня он тоже прижимал. Только я к тому, что как бы не навредить. Может, в другом месте так бы и полезно. В общем, я в том смысле, что как-то он сумел к народу подъехать, настроил так, что за него и осердиться могут.
— Настроил — расстроим, — заметил Шатунов. — Бог за большевиков не накажет. Это не баба, о бабу я руки пачкать не собираюсь, хоть вы и выдумали через бабу на Прона подействовать.
— Он прав, — сказал вдруг Степачев. — Не ты, а он, — объяснил он Шатунову. — Нечего устраивать сцены. Уберем до утра.
— Тогда и до утра нечего ждать, — рассудил Шатунов. — Давай сегодня. И мне хорошо — новой охраны не назначать, переведу сюда часового. — Шатунов жевал и говорил: — Сейчас поем, а то с такой жизнью, как собака, схватишь кусок — и в сторону. М-м, — вдруг замычал он, чуть не подавясь. — Вот случай, парня проверю. Этого Сеньку. Пусть он. Как, командир?
— Я сам, — сказал Степачев и прикрыл глаза. Глаза болели.
В дверь вошел Сенька, замялся.
— О! — сказал Шатунов. — На поминках, как лиса на овинках. Слушай приказ.
Степачев вскочил вдруг, заорал на Сеньку:
— На место!
Сенька, не успев сказать, зачем приходил, выскочил.
— Иван, — сдерживаясь, сказал Степачев. — Что-то ты смелый стал.
Без стука, как входят в избы в деревнях, вошел Яков. Степачев вытер глаза, посмотрел на Шатунова.
— Хороша твоя охрана! — ласково сказал он. — Хороша твоя деревенька!
— Тебя звали? — спросил Шатунов Якова.
Яков снятым на крыльце картузом утер лицо, откашлялся, сплюнул под рукомойник.
— Лошадь Пронька взял, — выговорил он. — Иди, говорит, к ним. Велели, говорит.
— Быстро твой братец за ум взялся, — сказал Шатунов.
— Необходимость, Яша, — вставил Захар.
— Ты брат Толмачева? — понял Степачев.
— Родного брата не пожалел, — добавил Яков. — Брат-от мой, да ум-то свой.
Шатунов посмотрел в окно во двор. Прон привязывал жеребца к прожилине забора. Привязка была коротка, конь дергал головой, тянулся к траве. Прон ослабил привязку. Жеребец захватил пучок мелколистного крепкого в стебле топтуна, выдрал. Земля с корней посыпалась на босые ноги Прона. Шатунов повернулся:
— Верно, привел.
Захар тоже выглянул:
— Это же Пронов жеребец.
— Как же, его, жди! Если я Прону ямщичить давал, так его? Со своим дороже.
— На этом жеребце Прон вез Столыпина? — спросил Степачев. — Или на отце?
— На отце.
— Ну-ка, глянем. — И Степачев, а за ним и Яков, надевший картуз, вышли из избы.
Захар подошел к столу.
— Времени нет по-путному поговорить, — начал он. Подсел. Подмазал: — Он вроде бы и командир, а ты с ним за разного.
— Куда он без меня? Только орать, что Россию спасает, а как до дела, так Шатунов. Мне-то что! Хоть большевики, хоть царь, хоть
