— А я и сейчас сочиняю — похабные.
— Ну и как?
— Смешно получается.
В дверь постучали.
— А вот и сюрприз! -обрадовался Кареев. — Входи, Ганин. Входи, благодетель!
Вошел благодетель Ганин. Был он невысок, плотен, честен и добр лицом. То ли крестьянин, то ли из мещан — мелкая сошка.
—Здравствуйте, господа офицеры. Звали, Валентин Андреевич?
— Eсть у тебя, Саня, дурная привычка бессмысленные вопросы задавать. Раз искали, значит звали. Вот, Юра, забирай его с благодарностью и пользуйся.
—В ваше, господин поручик, распоряжение, следовательно, поступаю. Позвольте, имя-отчество узнать.
— Георгий Евгеньевич.
— Дело у нас какое будет, Георгий Евгеньевич?
— Комиссара по лесам ловить, господин Ганин.
—Это Спиридонова, что ли? Поймаем.
—Вы его знаете?
—Откуда? Документы посмотреть Валентин Андреевич давали. Храбрец, как я понимаю. Храбреца убить трудно, а поймать — можно.
—Каким это образом?
—К нему в отряд пойду. А потом и вас к нему приведу. С войском.
— Он, Юра, киплинговского «Кима» читал! — с гордостью доложил Кареев.
— А Ким-то при чем?
— Профессия все же одна у них.
— Как это одна? Ким — разведчик, а господин Ганин, как я понимаю, — провокатор.
— Вы, Георгий Евгеньевич, зовите меня Сашей. Или Шурой. Как вам удобней.
— На провокатора обиделись?
— Нет.
— Тогда ответьте мне на вопрос. Зачем вам все это?
— Ловкость свою проверяю. В наше время ловкость в жизни — самое главное дело.
— А как догадается Спиридонов и шлепнет вас без рассуждений?
— Недостаточно, значит, ловок я. Не для жизни сегодняшней.
— И долго еще свою ловкость проверять намерены?
— До установления порядка.
— Какого порядка?
— Твердого. При твердом порядке я со своей ловкостью хорошо заживу!!
* * *
— У тебя усталый вид, — сказала Георгию Евгеньевичу мама. В номере она поила сына чаем. Сын дико посмотрел на нее, потом вспомнил, что он сын, И ответил как положено:
— Дела, мама, дела. И заботы тоже.
— Вы же в резерве! со знанием дела удивилась мама.
—Самые дела и самые заботы в резерве. А когда уже стрелять начинают, тут не заботиться, тут убивать нужно.
— Юра, что ты говоришь!
— Занятие у меня теперь главное такое, мама, — убивать. И давай поговорим о чем-нибудь другом.
Елена Николаевна обиделась на минутку, а сын не придал этому значения: сидел развалясь, жевал без охоты. И мама сдалась.
— Ты знаешь, Лялечка здесь?
— Какая еще Лялечка?
— Господи! Да, Лялечка Каленич! Неужели забыл?
— Синельникова, — поправил он ее и, закрыв глаза, откинулся в кресле. — Значит, и Лялечка здесь.
Она была здесь. Она стояла в дверях зашарпанного номера и смотрела на него. Георгий Евгеньевич, бледный, подобранный, без фуражки, медленно склонил голову.
—Жорж! — невыносимо громким шепотом назвала она его.
Он поцеловал ей руку, а она поцеловала его в лоб.
—Как покойника, — догадался он.
—Как воскресшего, — возразила она.
...И осень в Летнем саду. На вас белая меховая шапочка и желтый лист падает на белый мех. Концом зонтика вы пишете на влажном песке «Жорж, Жорж» и зачеркиваете написанное. И вы спрашиваете: «Навсегда?» И я отвечаю: «Навсегда!» Оказалось — не навсегда.
Они сидели за столом, и она, потянувшись к нему через стол, погладила его по щеке. Щека под ее рукой пошла нервным тиком.
—У меня разбилось сердце, и это было дивно, — вспомнил он, улыбаясь.
— А у меня оно остановилось, застыло, замерло навсегда. Оказалось — не навсегда.
— Ольга, вы прекрасны, — сказал Георгий Евгеньевич. Она была, действительно, прекрасна.
...Она спрятала лицо у него на груди и заплакала. Он успокаивал ее, гладя рукой по длинной шее, по обнаженным плечам. Они лежали в постели и, усталые, снова разговаривали.
—Я была тогда старше тебя на пять лет, Жорж. Теперь — на десять.
—За два года я постарел на двадцать лет. Не будем считаться, Ольга. Я много, много старше тебя.
—Люби меня, Жорж, ладно? Люби меня, я очень-очень тебя прошу.
—У меня кроме этой любви в жизни ничего нет. Что мне остается делать, как ни любить тебя?
— Это правда? Это правда? Это правда? — спрашивала она и целовала его в плечо, в шею, в грудь.
...Среди ночи он проснулся, ощупью нашел на полу бутылку, отхлебнул из горла и, гремя спичками, закурил. Обозначенный в темноте красным папиросным угольком, прошел к окну. Упершись лбом в черное блестящее стекло, спросил сам себя:
— Что делать? Что делать?
—Накинь на меня одеяло, Жорж. Мне холодно, — попросила из постели Ольга.
* * ★
Их было пятеро верхами. Митяй, Миша, Егор, Александр Ганин и, впереди на породистом кареевском жеребце, Спиридонов. Они неторопливо следовали широкой улицей большого села, и сельские жители с уважением рассматривали их. У крыльца волостного правления Спиридонов остановился и спросил у негустого кружка землепашцев, стоявших тут же:
— Звали, мужички?
— Расспросить тебя хотели, — объяснил сразу же подошедший к Спиридонову степенный мужик.
— Ты что — за главного у них? — поинтересовался Спиридонов и слез с коня. Спешились и остальные. Александр Ганин принял спиридоновский повод.
— Не главный я. А так... неробкий.
— Говори, неробкий. Только смотри, чтоб не заробел у меня.
— А ты меня пугать будешь?
— Это уж как ты себя поставишь. Ну, задавай вопросы,не томи.
— Вопрос первый и главный, — объявил степенный мужик и, помолчав значительно, продолжил: — какой такой есть смысл крестьянину с твоего восстания?
— Восстание, допустим, не мое, а ваше. А выгода с него вам самая прямая: наш революционный отряд защищает крестьянство от незаконных поборов белогвардейской сволочи.
— Значит, будем красных ждать, чтобы красные отобрали.
— Мы свое обязательно возьмем,--согласился Спиридонов. — Нам побеждать надо. Так ведь лучше один раз дать — нам, чем дважды — им и нам. Выгоду свою понимаете, граждане мужики?
Толпа к этому времени собралась, порядочная: подтянулись к крыльцу и старые, и малые, и любопытные бабы.
—Хваткий какой!- раздался восхищенный бабий голос. И тотчас из толпы выскочил вьедливый маленький мужичонка — местный, видимо, говорун.
— А если белые, к примеру, тебя побьют? — радостно воскликнул он.
— Типун тебе на язык! — злобно ответил Спиридонов. — На глупые вопросы не отвечаю. Умные вопросы имеются?
— Ты разумно нам ответил, — подбил бабки степенный. — Теперь вот только как на духу скажи: Красные победят?
— Это я вам обещаю.
— А теперь вопрос окончательный. От нашего тутошнего деревенского общества тебе надобно что?
— Надобно, мужики, надобно, — Спиридонов снова возвысил голос. — Оружие нужно, оно у вас есть, закопано по огородам, знаю я вас. И бойцы мне нужны. Конечно, наш отряд добровольный, у нас все по доброй воле. Вот даже человек из города имеется, доброволец. — Спиридонов слегка отодвинулся, показывая мужикам малозаметного Ганина. — Так что я вам советую выделить мне в отряд пятерых, которые помоложе. Добровольно.
Толпа загудела. Спиридонов стоял, слушал гул.
—Можна, — поразмыслив, сказал степенный мужик.
—А если согласные, завтра к вам Миша придет. К его приходу чтобы все готово было. Миша ,покажись.
Миша выступил вперед и стал рядом со Спиридоновым.
—Уговорил! — озорно взвизгнул все тот же бабий голос.
Спирпдонов пошарил глазами по толпе, сказал сурово:
—Нам пора, мужички. — И пошел сквозь толпу — сдержанный,строгий,неподступный. Толпа уважительно притихла. Краем глаза определив ядреную бойкую бабенку, Яков неожиданно и ловко прихватил eе за бока.
— Бесстыдник! — с удовольствием заверещала бабенка. — Охальник! У тебя ж учителка есть!
— Учителка! — передразнил ее Спиридонов. — Я что, для себя стараюсь? Для твоего ж, бабочка, удовольствия. И обществу уважение оказать.
Общество Спиридонова одобряло.
—Учителка!-- раздраженно бормотал Спиридонов, вскидываясь в седло.
—Учителка! — бормотал Спиридонов, выезжая из села.
* * *
Землянка была на небольшом сухом острове среди глухих и тяжелых болот. Рядом с землянкой росла единственная на острове сосна, а под сосной, закинув руки за голову, лежал Спиридонов. Подошел к нему Ганин, сел рядом.
—Хорошо-то как, Господи! Трава пахнет как! — сказал, не поворачивая головы, Спиридонов.
—Уж куда лучше! -ворчливо отозвался Ганин. — Не понять: отряд у нас или монастырь на болотах.
—Воевать хочешь, Саня? — полюбопытствовал Спиридонов.
—Действовать хочу. А ты ждешь. Чего ты ждешь, Палыч?
—Подходящего момента жду. Твои люди в городе, насколько я понимаю, тоже ждут?
— У них руки связаны.
— А вот мы им поможем развязать.
Ганин покосился на Спиридонова и спросил осторожно:
— Значит, мне скоро в город идти?
