— О решении комиссии республиканской конторы сельхозбанка по проекту Верхнебекильской плотины? — заинтересованно проговорил Владимир Иванович, перечитывая заметку. — Что случилось, чем вредна заметка?
Он выслушал Степана очень внимательно, снова перечитал заметку и пожал плечами:
— Почему вы так встревожились, даже не зная еще толком, в чем дело, даже не побеседовав с Косницким?.. На первый взгляд ваша паника необоснованна… Ведь в Бекильскую долину ездила авторитетная комиссия, изучала вопрос на месте, вынесла аргументированное решение. Вы все это знаете, так? Никаких сомнений у вас не было, вы приняли решение комиссии как безусловное. И вдруг единичный протест Косницкого выбивает вас из седла. Казалось бы, это только смешно, не больше… А мне вот почему-то не смешно… Понимаете, то обстоятельство, что вы, человек, обслуживавший ирригационную комиссию окрисполкома, хорошо знающий Стрельникова и побывавший в Бекильской долине, так встревожились, придает единичному протесту особое значение. О чем вы думаете, Киреев?
В памяти Степана вдруг возникла вся картина знакомства со Стрельниковым, все ступени продвижения его проекта и все странности этого дела, до сих пор ускользавшие от его внимания и теперь вдруг ставшие такими очевидными. Только что слышанные слова Мишука и последний вопрос Дробышева как-то оформили сомнения, которые зародились в сознании Степана уже давно, как ему теперь казалось.
— Проект плотины сам по себе хорош, — сказал Степан. — Против плотины как таковой возражать не приходится… Но когда я вспоминаю Бекильскую плотину, вспоминаю Верхний Бекиль, богатый, тонущий в садах, окруженный цветущими плантациями… Там и будет построена плотина… Для кого? Для владельцев этих садов, этих плантаций… Так я и понял Мишука, который, конечно, говорил от имени и со слов Косницкого. Для кого плотина? Для кулаков, для богатеньких… И вся история с проектом Стрельникова была проведена так, что этот вопрос…
— Основной! — резко подчеркнул Дробышев.
— Да, этот основной вопрос остался в тени…
— И его надо вытащить на свет! — решил Дробышев. — Все неясно, но все тревожно, очень тревожно, Киреев! Пусть единичный протест, но это протест агронома, советского специалиста, и тем более — внимание ему! Вывод такой: надо проверить на месте, в Бекильской долине, как обстоит дело, и если выяснится, что мы проглядели, зевнули, то немедленно, с боем исправить ошибку. Хотите съездить в Бекильскую долину?
— Я хотел просить вашего разрешения на командировку… Впрочем, я еще постараюсь встретиться с Косницким.
— Да, поговорите с ним и, если станет очевидным, что дело действительно серьезное, поезжайте в Бекильскую долину. Вы поедете туда следователем общественности, посланцем гласности, а прокурором, в случае необходимости, выступлю я. Согласны?
— Да.
— Благословляю ту минуту, когда мы решили выпустить очерк о плотине Стрельникова четвертым в серии, а не первым… Честное слово, иногда мне кажется, что газетная работа — это жонглирование динамитными шашками. Неосторожное движение — и прощай голова!
Они вышли из редакции вместе и распрощались.
Этот день — Степан навсегда запомнил его число — прошел так, будто им управляла сила, находившаяся вне его и владевшая им безраздельно.
Косницкого, только что приехавшего в город, он нашел в базарном красном трактире и переговорил с ним тут же, за столиком, в шумной и дымной зале, где крестьяне — татары, русские, греки, немцы-колонисты — шумно обсуждали положение на рынке, жаловались друг другу на низкие цены, пили кофе и, несмотря на ранний час, стучали желтыми растрескавшимися костяшками домино. Короткая беседа с агрономом из Сухого Брода определила все дальнейшее поведение Степана. Красный трактир он оставил, убежденный, что поездка в Бекильскую долину совершенно необходима; он чувствовал, что ее результаты предопределены.
Миновав редакцию, он поднялся в типографию, попросил старосту наборного цеха разыскать в корректорской папке оригинал очерка о Бекильской плотине, с трудом переборол желание тут же уничтожить позорную пачкотню и спрятал рукопись в карман. Как на грех, в типографии появился Нурин, забежавший справиться, когда кончилось печатание номера и все ли в нем благополучно.
— Ты забираешь оригинал очерка? — удивился он. — Зачем?
— Нужно кое-что исправить.
— Это можно сделать в гранках. Ведь у тебя есть оттиск гранок.
— Исправления будут слишком большие. Прикажи, кстати, рассыпать набор. Очерк придется набирать вновь…
«Вернее всего, не придется», — подумал он.
— Своеобразный способ снижения типографских расходов и борьбы за режим экономии, — отметил Нурин; в ого глазах вспыхнули искры алчного любопытства. — Что случилось, вьюнош?
Он был готов вырвать ответ из горла Степана.
«Блестящий очерк, удача, шедевр, гениальный опус», — подумал Степан, глядя сквозь Нурина; повернулся и ушел.
— Кто тебе позволил самоуправничать в типографии? — вызверился Пальмин, когда Степан вошел в общую комнату литработников. — Кто тебе разрешил забрать рукопись из корректорской и дать очерк в разбор?
Очевидно, Нурин успел созвониться с Пальминым и нажаловался ему.
— Да, прости… Я не мог предупредить тебя… Дробышев полагает, что материал о Бекильской плотине надо кое в чем изменить, — спокойно ответил Степан.
— Что случилось? — сразу охладел Пальмин; те же искры алчного любопытства зажглись в его глазах.
— Ты все узнаешь от Дробышева.
— Его нет в редакции. Говори ты.
— Это длинная история, а мне нужно сделать информацию. Уже поздно…
— Но очерк-то… очерк будет?
— Несомненно, и вовремя. Можешь не сомневаться.
— Кто я, наконец, — ответственный секретарь приличной редакции или пешка, которой может распоряжаться каждый и всякий сопляк? — заорал Пальмин, мечась за своим столом. — Тотчас же говори, что ты там намудрил!
— Не мешай… Кстати, надо поставить заметку о водопроводе фонариком в рамку. Не забудь, пожалуйста.
— Я… я еще доберусь до тебя с фонариком! — пригрозил Пальмин, но, к счастью, все же отвязался.
В то время как Степан выжимал из себя последнюю заметку, прибежал Одуванчик с записками для Степана и Пальмина.
— Мне принесли их дочурки Владимира Ивановича на дом. Наверно, Дробышев сегодня не будет в редакции. Очень плохо с Дуськой. Жаль девчонку…
Степан прочитал:
«По дороге домой я завернул к Борису Ефимовичу и рассказал ему о нашей тревоге. Его решение совпало с моим. Если тревога не прошла после разговора с Косницким, то немедленно поезжайте в Бекильскую долину, проведите проверку на месте. Я сам охотно включился бы в эту историю, но дочурка в ужасном состоянии, почти не приходит в сознание. Мать потеряла голову, и я близок к этому».
— Зачем тебе понадобилась командировка в Бекильскую долину? — спросил Пальмин, тоже успевший прочитать записку, адресованную ему Дробышевым.
— А Владимир Иванович не написал тебе об этом?
— Если я спрашиваю, значит, не написал.
— Дело находится в руках Дробышева — у него и спрашивай. Я не могу сказать ничего.
— А я не могу подписать командировку, не зная, зачем тебя несет в Бекильскую долину!
— Уеду без командировки.
— И вылетишь из редакции за мелкобуржуазную распущенность!..
— Пиши, пиши приказ об увольнении!
Глаза у Степана стали такими, что Пальмин благоразумно оборвал спор.
— Продиктуй Полине текст командировочного удостоверения, а когда вернешься, будет разговор! — Он выбросил из ящика на стол чистый бланк «Маяка» и уткнулся в газету.
Диктуя Полине текст удостоверения о том, что С. Ф. Киреев направляется в Нижний Бекиль и Сухой Брод для выполнения редакционного задания, Степан подумал, что он принял бы немедленное увольнение из редакции, как спасение, и со стыдом отбросил эту мысль.
Надо было действовать, надо было выполнить задуманное, а не тосковать и колебаться.
Молодые репортеры забрались в кабинет Дробышева. Выслушав своего друга, Одуванчик беззвучно открыл рот и не сразу смог заговорить.
— Но, Степа, ведь это, это… Да нет, Косницкий просто трет бузу…
— Косницкий — честный человек. Ни о какой склоке не может быть речи… Ты запомнил, что надо сделать? Перелистай комплект «Вестника» в библиотеке военно-морского клуба и найди информацию о результатах земского конкурса на проекты оросительных сооружений. Запиши все даты, запиши все, что касается проекта Захарова, Константина Филимоновича. Впрочем, много писать не придется. Его проект Нижнебекильской плотины был похоронен решением жюри как невыгодный. Потом наведешь справки в канцеляриях окрисполкома и Водостроя о судьбе докладной записки Косницкого. Но сделай это тихонько.
