надо протокола… Черт, хлещет как… Он не мог по-другому… и я тоже… вот и разобрались. Мама, затылок!
Мотоцикл зарычал и рванул с места.
Ксения Львовна Замятина и ее внук находились в центре местной цивилизации, шли вдоль магазинных витрин. Разговор был о Кате.
— Значит, ты похвалила ее копчушки — и все? — допрашивал Женя с пристрастием.
— Пардон, а что я должна? Разучивать с нею текст басни? Она же текста еще не знает! А я столько слышала от поступающих этих «Волков и Ягнят», «Ворон и Лисиц», «Кукушек и Петухов», что — уволь, пожалуйста… Меня можно изваять в бронзе рядом с Крыловым, я достойна уже… Сидит Крылов, а на плече у него — этакая старая ворона! Только вместо сыра у нее в клюве — студенческий билет…
— Щемящий образ. А Катя — Лиса, так надо понять? — У него желваки заходили от возмущения.
— Окстись! Если всюду тебе мерещится ее славная мордочка, я за это не отвечаю…
Он замедлил шаг. Поглядев на него, бабушка поспешила раскаяться:
— Ну не гневайся, ну не буду… Понимаешь, меня сбивает с толку неясность твоей роли. Или то, что их сразу три!
— Какие еще три?
— Культурно-просветительная — раз. Организационно-меценатская, связанная со мной, с какими-то видами на меня, — это два. И, наконец, главная… определи ее, как хочешь, сам… но, по-моему, там все решает Эрос…
Женя почему-то ударил палкой по урне для мусора, случившейся по пути.
Но факты — полупризнал:
— Занятно. Ну допустим, допустим… Дальше-то что?
— А дальше — у меня маленькое опасение… только ты не рычи, я была бы рада ошибиться! Женька, а не может быть так, что самой Кате требуется только второе? Чтоб вытащили ее в Москву и поставили на лестницу-чудесницу, везущую куда-то вверх? А вся культура и вся лирика — это так… сбоку припека?
Он посмотрел на нее так, что она закрыла рукой лицо в комическом испуге.
— О боже… Марат, Дантон и Робеспьер, вместе взятые! Сказала ведь: это предположение только, и дай бог, чтоб оно было ошибочное…
Около фотоателье Замятина вздохнула:
— Хотела еще одну вещь сказать чисто фактическую, но, ежели из-за этого я враг, не буду.
И пошла дальше.
— Скажи, — попросил Женя. — Скажи, это важно мне.
— Вот именно: нельзя ведь, чтобы тебе долго вешали на уши холодную вермишель? Мы сейчас прошли фотосалон… вернись, глянь на витрину.
Женя вернулся. Центральное место в экспозиции фотографий занимала та, где Катю обнимал матрос.
— Ну и что? — быстро спросил Женя. — Ну и что?
Но потом замолчал надолго. Матрос, известный нам под именем Костика, выглядел счастливчиком. Катя, хотя и уступала ему по части ликования, красовалась на главной улице по праву. Оба были в тельняшках, и очень вызывающей получилась у нее свободная от лифчика грудь.
Чтобы увести Женю оттуда, Замятиной пришлось вернуться за ним и взять его под руку:
— Пойдем, мне надо еще на почту…
К телефонной кабинке со словом «Москва» на стекле была очередь, как всегда. Ксения Львовна закрепилась в ее хвосте и вышла на порог покурить. Женя что-то чертил на испорченном телеграфном бланке. Потом поднялся из-за стола и, вялый, рассеянный, тоже вышел наружу. Не глядя на бабку, произнес:
— Сегодня, ты говорила, тебя везут в Домский собор?
— Да, а что? Второй билет есть, но ты ведь заранее сказал, что не сможешь?
— Я смогу, пожалуй. Был назначен урок, но я отменю.
— Ну да… в конце-то концов, ты ж на отдыхе…
— Вот именно.
Они прохаживались там, у входа на переговорную. Неспокойно было Ксении Львовне: слишком явно и на глазах поскучнел ее Женька. Она решилась вернуться к болезненной теме:
— Слушай-ка… наверно, я зря в это влезла. Ты не особенно прислушивайся.
— К чему?
— Ну к моим предостережениям, страхам. Если тебе хорошо с ней — это и есть главное, вероятно. А матрос этот… очень может быть, что он — вариант моего Лаэрта… Студент мой, Лаэрт Курдиян, уходил в армию и попросил меня сфотографироваться с ним на память. Ну доставила я ему это удовольствие, а как иначе? И не думаю, что его девушка должна теперь шибко мучиться… А по-твоему?
Женя улыбнулся только.
— Она мне, вообще-то, симпатична…
— Девушка Лаэрта?
— Да Катя твоя! Ты прости, Женька… может, я действительно забыла, как это бывает… Знаешь, дай пенсионерам власть — за поцелуи штрафовали бы на санэпидемстанциях!
Он кивнул, усмехаясь. Какое-то время они еще топтались на каменном крыльце. Потом Женя подошел к местному автомату, он висел тут же.
— Смотри, тут указан телефон спасательной…
— Так позвони! Или ты решил не отменять ничего?
— Вот думаю… Нарушить слово, отменить ради концерта урок — в этом есть что-то немузыкальное. А?
Инка поменяла холодный компресс на Катиной физиономии.
— Очень раздуло? — спросила Катя, хотя зеркальце держала в руке.
— Да терпимо… я думала, хуже. Интересно вот что: теперь это семейство навсегда отвалило от тебя или опять будет швартоваться?
Телефонный звонок. Подошла Инка.
— Да? Алло? Ну что молчите-то?
Швырнула трубку.
— Борис, наверно. Хотел послушать, дышишь ты еще или нет.
Аппарат зазвонил снова.
— Спасательная! — грубым голосом сказала Инка в трубку. — Не Катя, нет… А кто спрашивает? Огарышев? Что-то не слыхала… Это, случайно, не вы репетитор ее?
Катя хищно, стремглав выхватила у нее трубку; компресс при этом полетел на пол.
— Сам позвонил, надо же… Спасибо! Женя, можно я не приду сегодня? Нет-нет, я хотела попросить: давай наоборот — ты ко мне? Потому что… одну очень-очень важную вещь мне надо сказать. Такую, что у меня удобней. Да. И спросить… Не по прочитанному — по жизни! Одна я буду, одна! Когда? Аккуратней только дорогу переходи…
И положила трубку. И как-то незряче посмотрела на Инку. А Инка встала, деловито оглядела помещение.
— Свечи есть?
— Есть… а зачем?
— Доставай. Две свечи, больше не надо. И негромкую музычку. Лучше даже классическую. Найдется такая?
— Симфонии, что ли? Нету… откуда? Ин, а зачем?
— Ну что «зачем»? Я поняла, что ты решила: сегодня или никогда — правильно? А для такого вечера нужен душевный комфорт… чтоб никакой казенщины. Прейскурант на стенке — за что какой штраф — я снимаю… Нету классической — поставь Мирей Матье: лучше, когда не по-русски… А за нос не переживай, он в глаза не бросается… если тем более полумрак…
— Да у меня еще затылок болит! И губа.
— Вот губе потерпеть придется: еще не так заболит. Ясно? Теперь — что надеть?
