Самого Коркина не было дома.
Но и Агнея немало поразвлекла его.
- Не отдам, – сказала она.
- Почто? – притворившись удивлённым, спросил Дугин. – Я ведь токо на просушку давал, а не насовсем. Так что сдавай!
- Нечего сдавать. Усох дотла.
- Кому другому скажи, а я эти шутки знаю.
- Знаешь – и уходи! Знаешь – и скатертью дорожка! От меня ни зёрнышка не отколется.
- Да ведь с меня спросится! – в притворном ужасе замахал руками Дугин.
- Спросят – ответишь. Наверно, немало прикарманил?
- Ты меня за руку поймала, что ли?
- И ловить не хочу. Знаю, что у хлеба без хлеба не останешься.
Неизвестно, как долго бы они ещё препиралась, если бы не появился Евтропий.
- О чём разговор? – хмуро спросил, догадываясь, зачем явился Дугин.
- Твоя благоверная бунт учинила: хлеб не отдаёт.
- Ты разве Агнею не знаешь? – Разыгрывает...
- Я так же подумал, Алёха.
- Сейчас привезём. Кони у ворот стоят.
- Ну вот, – разочарованно вздохнул Дугин. – Давно бы так...
- А я вот что скажу... – уперев руки в бока, крутнула широким подолом Агнея.
- После... после скажешь! – с яростным остервенением осадил Евтропий, и она покорилась, быстро сообразив, что возражать на этот раз не только бесполезно, но и опасно.
- Ты что это конфузишь меня, чертобрюхая? – вскричал он, спровадив Дугина. – Да ишо перед кем? Перед этим жуликом!.. С им совпадёшься – век не расхлебать...
- Да ведь я, Тропушко, как лучше хотела. Александра сказала, что...
- Дура ты! И Александра твоя дура! Гордей из-за вас в тюрьму сядет. Всё до единого зёрнышка выгреби! Сама и свезёшь...
Но только одна Агнея и возвратила зерно. Другие бабы, упреждённые Александрой, заупрямились, и Дугин напрасно до вечера топтался у складских весов.
- Не сдают, – попенял он Пермину.
- Из глотки вырву! – посулил тот. – Уже до района дошло. Нас с Гордеем вызывают...
- Глоток-то много: с пупа не сорви...
- Тут моё упущение, – говорил Гордей по пути в Бузинку, не желая впутывать в эту историю Пермина. – Тебя ни к чему сшевелили с места. Так и говори, ежели спросят.
- Скажу, как было. Нечего из себя Христа корчить!
- Ты вот что, Сидор! Ты ни сном, ни духом ничего не знаешь. Я один во всём виноват. Мне и ответ держать.
- Я тоже не посторонний.
- Помолчи-ка! Одному отвечать легче. Много ли с меня возьмут? Помурыжат – и отпустят, – убеждал Гордей...
Но у Камчука Сидор позабыл об этом уговоре и, не взирая на чин, на субординацию, всплыл на него голодной щукой и кусал и ранил со всех сторон. Но укусы его были не более чувствительны, чем щекотка киту.
- Всё высказал? – Камчук спрашивал не зло, скорее добродушно, но в снисходительном добродушии этом крылось убийственное презрение сильного к слабому, умного к заурядному. – Теперь, если позволишь, я несколько слов скажу Ямину... От председательства отстраняю. Даю три дня сроку: если за это время хлеб не будет на элеваторе – суши сухари. Всё. Пока свободен! – кивком выпроваживая Гордея, сказал он. – Теперь с тобою, любезный! Наболтал ты много. Надо было выставить тебя из кабинета, но я слушал и ждал: может, умная мысль проскользнёт? Напрасно ждал. Сплошная чепуха! Ты меня заставляешь разочаровываться в тебе. Не думай, что я боюсь резких и справедливых слов. Наоборот – я благодарен людям, которые в любой форме дают мне умный совет, дельно критикуют мои ошибки. А ты, как петух, помахал крыльями – и на седало. Время на внушения тратить не стану. Думаю, сам понимаешь. Теперь о деле. Временно возьмёшь на себя председательство. За Яминым поглядывай. Он ещё та штучка.
- Я ему доверяю больше, чем себе. И считаю, что Ямин на своём месте.
- Под чью дудку пляшешь, коммунист Пермин? Или, может, лучше сказать – бывший коммунист.
- Говори, как на ум взбредёт. А я повторяю: Ямин на своём месте.
- Перекрасился? Ну что ж, встретимся через недельку. Товарищи решат насчёт твоего пребывания в партии. Посоветуй, кого вместо Ямина оставить?
- С твоей колокольни видней.
- Обиделся. А ведь я принципиально. На это обижаться глупо. Мы с тобой коммунисты, Сидор, а не красные девицы. Я за любую свою провинность какую угодно кару приму. И ты приучайся к этому. Так кого же? Молчишь? Ну, я сам решу. – Камчук снял телефонную трубку и попросил соединить его с Заярьем. – Ефим? Приветствую. Как же это у тебя под боком колхозный хлеб расхищают? А? Ну, поговорим, поговорим... А пока пригласи к телефону своего отца. Здравствуй, Михей Матвеич! Времени у меня в обрез. Давай быка за рога! Райком предлагает тебе временно принять на себя обязанности председателя колхоза. Ямин? Ямин отстранён. А я уверен: справишься. Петля на шею? Ты вот что, уважаемый, подбирай выраженьица! Значит, категорически? Ну, гляди! Это не последнее моё слово. Я говорю, не последнее слово! Последнее я приберегу до поры, как, скажем, некоторые хранят анонимки. Не понимаешь? Когда-нибудь объясню. Пермин? Нет, Пермину нельзя. Нельзя ему, говорю. Да, по состоянию здоровья. Да. Ну что ж, у меня всё. Но я ожидал от тебя большей осмотрительности. Бдительность ослабла у тебя, товарищ Дугин! Вот так!
С треском повесив трубку, Камчук угрожающе спросил Пермина:
- Сговорились?
Пермин не отвечал.
- Хорошо. Пока останется Ямин. Понадобится – переиграем. А ты жди вызова.
- Будь что будет! – говорил Гордей, когда они возвращались домой.
- Ну, нет! Будет так, как должно быть...
Взяв с собою Дугина и Евтропия, Пермин обошёл всех колхозников.
На следующий день хлеб был на складе.
Глава 50
- Вы здесь человек временный! Да и только ли здесь? – говорил Раев, сидя в кабинете Сазонова. – Теперь я почти уверен в
