опасность. Надя слушала с вниманием и потихонечку прыскала ему в плечо.
Когда танец закончился и Заметкин вел даму к столику, в ресторане вдруг послышался шумок и произошло некое замешательство. Но всю эту легкую панику перекрыл совершенно посторонний, однако очень знакомый и Губину и Заметкину крик:
— Ге-ор-ги-ий! Ты опять, а-а?! И с ке-ем!!.. Я же давно за тобой слежу, неужели ты этого не видишь?!
Сама Муза не появлялась. Видимо, ее кто-то удерживал, но за толпой этого не было видно. А крик ее раздался снова:
— И не стыдно тебе-е! Другие — как люди… Букварев!.. — и опять все смолкло.
Надя с любопытством высунула из толпы голову, но Заметкин заслонил ее спиной. Он видел, как раздраженными рывками поднимается из-за столика Губин, разыскивая взглядом жену, чтобы побыстрее принять какие-нибудь успокоительные меры, и как презрительно сузила глаза и хищно ощерилась готовая к обороне Аркадия. Но Заметкин никак не ожидал, что первой жертвой нападения окажется сам.
Его резко рванули за рукав пиджака, так что он покачнулся и шов треснул где-то у плеча.
— Вот кто виноват! — заорала ему в лицо невесть откуда взявшаяся Муза. — Вот такие холостые дружки женатых с пути сбивают! И дамочками обеспечивают!
Муза пыталась дотянуться до Нади, которая в ужасе прижала ладони к щекам и пятилась. Заметкин ухватил Музу за руки и с трудом повернул ее лицом к мужу. И Муза, забыв о нем и о Наде, пошла в атаку на столик.
Заметкин слышал звон стекла, какие-то глухие удары, возню, визг и успокаивающий возглас Губина: «Что ты, что ты, старушка!..» Протискиваясь сквозь толпу и увлекая за руку Надю, Заметкин оглянулся и увидел, как летит к люстрам безупречной расцветки галстук Губина…
Уже в вестибюле ресторана Заметкина начал разбирать смех, а на улице он захохотал во всю грудь, но Надя уцепилась за его рукав, прижалась щекой к плечу и умоляла помолчать.
— Какой ужас! Ой как гадко! — потрясенно шептала она. — Я не могу идти в общежитие к этой… бабе. Больше не могу. Я готова ее убить!
— Губин не стоит того, чтобы из-за него убивать… — сострил Заметкин, тут же понял свою бестактность, но Надя не обиделась.
— Я люблю только своего мужа, — горячо шептала она. — Мне надо к нему. Мне здесь больше нельзя.
— Я могу проводить, — предложил свои услуги Заметкин.
— Он не в городе. Он в каких-то Мокрецовских сопках.
Заметкин чуть не свистнул от удивления и глянул на Надю по-новому.
— Уж не Букварев ли ему фамилия? — спросил он с тревогой.
— Нет, Серебряков, прораб, Юрий, Юрочка.
А часа в два ночи Заметкина поднял звонок у дверей: заявился Губин.
— Это крах, старик! — сказал он. — Столько знакомых видело! Столько свидетелей! Я погиб. Такое дело не замять. Арка еще наболтает из ревности…
— Выкрутишься! Ты умеешь.
— Может, и сумел бы, но представь себе, не хочу. Гадости надоели. Сам себе надоел. Видимо, нельзя так больше. Надо решаться на какой-то шаг, чтобы начать все по новой…
— Рассуждаешь верно, да вряд ли у тебя получится. Старый сапог на новую колодку не натянешь.
— Нет. Пора. Иначе… Даже и не знаю, что будет иначе…
Друзья проговорили часов до семи, пока Губин не заторопился в институт, чтобы первым перехватить шефа у дверей.
Наде дали командировку в Мокрецовские сопки, и она решила ехать вместе с Заметкиным.
В ожидании оказии Заметкин позвонил в институт Губину.
— Вот какие метаморфозы, старина, — почти бодро ответил ему Губин. — Шеф все знает, пришлось перед ним объясняться. Но он человек, понял меня и выручил. Дал неделю отпуска за свой счет и посоветовал, чтобы я на время исчез с горизонта. И я на свои любезные лечу ближайшим самолетом к Скворцову. Без взрывников не вернусь. Так что ждите меня в сопках не дольше, чем через неделю. Муза в больнице с расстройством нервов. Ей и действительно надо успокоиться. Пожелай мне удачи, как и я вам. Привет и извинения Наде…
…— Во всем твоем рассказе ценно лишь то, что Губин полетел к Скворцову. Надо думать, они уже встретились, а Губин своего добьется, — сказал Букварев уже из-под одеяла. — А к моим в эти дни не заглядывал?
— Заходил. Жена твоя — прелесть. Шлет тебе наилучшие пожелания. Просила сообщить, в чем нуждаешься… Насчет бельишка и тому подобное. Тебя убивать надо за твое к ней отношение.
— Ты и в нее не влюбился ли за эти дни?
— Я раньше твоего в нее влюбился. Но она избрала тебя. Оттого я и не женат до сих пор.
— Ну и трепач ты все же!
— А ты сухарь и эгоист. Пропадет с тобой Люба.
— Не пропадет. Сейчас нам врозь побыть надо немножко. Полезно обоим. Я с ней, может, такой договор заключил. Но сейчас я о Губиных думаю… И о Музе. Спасать их надо.
— Губин себя спасет. Музу — врачи, надо думать. Но не получится у них до конца. Губин уж так забурился, что обратной дороги ему нету. И на пенсии будет подличать и бабничать. Хотя порывы к добру у него еще остались. Но скандал в ресторане — для него лишь очередной неприятный эпизод. Переживет, забудет — и снова за свое.
— Ну давай спать.
— Давай. Только я еще про Аркадию…
— И слушать не хочу! — обозлился Букварев.
— Слушай. Она вот тоже так влюбилась по молодости да по глупости в культурного и с положением мужика вроде тебя, много старше своих лет. Очаровал он ее и бросил, вернее, передал такому же дружку. И пошла Арка по рукам, как по волнам… И ведь до сих пор верит, что кого-то найдет и стреножит накрепко, навсегда… На тебя, между прочим, прицел держала. Это мне Надя попросту рассказала. Делились они меж собой.
