— Взрослую бы поймать — понятно, на обед бы сгодилась, — добавил дядя Витя, не отрываясь от работы и тяжело дыша. — А с перепелят что толку.
Дядя Витя сильно вспотел, Саньке показалось, что он устал, и от этого говорит зло, и работает тоже зло. И еще показалось, что укор в его голосе звучит: вот, дескать, я работаю, устаю, а вы ерундой занимаетесь.
И от этого Санька снова взялся за грабли и стал делать работу с огромным усердием, стараясь заставить деда забыть про его прошедшее уже желание поймать перепелку, а дядю Витю забыть, что он отвлекался от работы сам и деда отвлекал.
После обеда они пошли в лес. Собирали грибы и ягоды. Дядя Витя, едва прикрыв грибами дно ведра, решил вернуться:
— А-а.. Все равно места не грибные, пойду, вздремну лучше, отдохну…
И ушел. А дед сказал:
— От уж воистину городской человек стал, хочет, чтобы ему как в магазине отвесили сразу. Да и там тоже не сразу, тоже в очереди отстоять надо. Грибные — не грибные, а на груздянку к вечеру соберем, правда, Санька? Главное дело — не ленись…
И Санька радовался, что дед не согласился с дядей Витей и не ушел назад к реке, потому что в лесу было столько интересного…
Научил его дед в ягодах разбираться — какие в рот класть, а какие в кружку, для чая. Те, что покраснее да послаще — в рот, они для чая не годятся, а чуть с зеленью — эти в кружку, от них самый аромат, да и не раскиснут в кипятке.
За горкой, за окаймлявшим ее плотнорастущим папоротником показал дед место, где трава сильно примята, словно специально кто вытаптывал.
— Лося здесь лежка, — сказал.
— Лося? — загорелись у Саньки глаза. — Вот бы увидеть…
— Ишь какой шустрый… Не очень-то его ныне и увидишь, сторожкий стал. Услыхал нас с тобой, и убег. Пошли-ка лучше следы посмотрим.
И в самом деле, скоро дед показал внуку след большого копыта. В деревне Санька на каждом шагу встречал коровьи следы, но этот-то куда как больше.
А самое интересное произошло под вечер, когда они возвращались к своему шалашу. Уже недалеко от берега из кустов густорастущего колючего малинника вышел прямо на них медведь. Санька раньше видел медведя в зоопарке, но здесь-то совсем другое дело. Правда, медведь был небольшой и совсем не страшный с виду, но если быть до конца честным, надо сказать, что Санька просто не успел испугаться, так неожиданно медведь перед ними показался. И тут же дед так громко закричал, что сам Санька присел, а медведь и подавно струсил, без оглядки убежал, только треск по кустам прошел.
Сейчас, лежа в шалаше, Санька заново переживал эту встречу, переживал и радовался заранее, предчувствуя, как разинут рты ребята во дворе, когда он, по приезде домой, расскажет им про медведя. Конечно, он немножко приврет, не без этого, но ведь все взрослые так же рассказывают. Это чтобы слушать было интереснее. Например, нельзя говорить, что это дед испугал медведя криком, так будет не очень интересно, обязательно надо сказать, что сделал это он, Санька. И еще рассказать, как он сдернул с плеча ружье на всякий случай, однако стрелять не стал, потому что охота на медведя запрещена. И ребята поверят. Ведь они не знают, что у деда и ружья-то дома нет, не знают, что дед и сам не охотится, и охотников не любит. Но ведь это не страшное вранье, простительное, он же не делает никому плохо, только авторитет себе зарабатывает. К тому же Санька и правда ведь не испугался зверя. Не успел, вернее, испугаться…
— Спишь? Санька… — повернулся к нему дед.
— Не-а… — открыл Санька глаза. — Про медведя думаю.
— Чего, боишься, кабы ночью не вернулся?
— А что, может? — незаметно напрягся внук.
— Не-ет, он таперьча далеко убег.
Так же незаметно Санька перевел дыхание, оно почему-то остановилось в ожидании дедовского ответа.
Утром дед разбудил внука рано, как и обещал. Доверил ему косу и долго, терпеливо показывал и объяснял, как надо правильно косить, но у Саньки все равно ничего не получалось. А как только стало получаться, он уже устал. И когда сели к завтраку перед костром, чувствовал, что спина и плечи стали словно деревянными, непослушными.
А дед казался совсем не таким, как вечером. Он не заговаривал без нужды ни с Санькой, ни с дядей Витей, ел торопливо и поглядывал на солнце, словно жалел, что самое хорошее для косьбы время пропадает на завтрак. Только когда уже встали, он спросил, морща лоб:
— Сегодня у нас число-то какое будет?
— С утра двадцатое было, — на ходу ответил дядя Витя.
— У-у-ум… — стукнул себя дед по лбу. — Совсем забыл… Сегодня за Санькой мать приехать должна. Суббота ведь… Ох и попадет же мне за этот покос… Я ведь обещал, что из дома его никуда… Ох и попадет…
И в самом деле, перед обедом приплыла на лодке с соседским взрослым парнем мать. Увидев Саньку, она всплеснула руками и обняла его за усталые плечи.
— Ох, отец, отец, — сказала с укоризной деду, — как чуяло мое сердце, устроишь что-нибудь…
— Мам, а здесь хорошо, — сказал Санька, — оставайся с нами.
Мать посмотрела на него даже без удивления, даже без какого-нибудь недовольства, а лишь сказала просто, как всегда говорила, не сомневаясь, что ее послушают:
— Мы сегодня уже домой едем.
Они и вправду уехали домой. На станции, когда ждали электричку, мать расспрашивала Саньку, не болит ли у него что. У Саньки ничего не болело, и это, казалось, расстраивало мать. Но когда они уже подъезжали к городу, он вдруг почувствовал себя уставшим и одиноким и захотел заболеть. А уже в троллейбусе мать приложилась губами к его лбу и сказала:
— Так я и знала. Вот, у тебя уже температура. Это надо же придумать — заставить ребенка спать на голой земле…
Глаза на том берегу
Рассказ
Днем даже на середине реки было жарко. И брызги, постоянно летящие вверх на частых перекатах, доставляли только удовольствие. Но стоило солнцу скрыться за лесистой горкой, как промокшая одежда давала себя знать — холодила тело и зубы начинали мелко стучать.
Темнота обычно наступала быстро. Каких-то пятнадцать-двадцать минут — и все вокруг становится сплошной темной массой, сплошной темнотой. Она кажется почти осязаемой, эта темнота. Протяни руку, рука в ней увязнет. Но пройдет еще десять минут — и на черном небе вспыхнут удивительно большие, серебристо-мохнатые звезды, небо поменяет расцветку, из черного станет темно-синим, а еще через несколько минут выкатится, высвечивая контур какой-то из гор, желтоватая, с мечтательно темнеющими щербинками луна. Желтеть луна начала несколько дней назад. До этого она была такого же чистого цвета, что и звезды, так же блестела и давала четкую тень.
Было еще светло, когда они оставили один плот у деревни, нужно было купить хлеба и соли, а сами на двух других поплыли засветло выбирать место для стоянки. Перекатов в этих местах было немного, по реке шли легко и быстро, весла брали в руки только на поворотах, чтобы двумя-тремя гребками сбить силу инерции и удержать плот в струе течения. И хотя Большой Инзер такая река, где зачастую следующий поворот начинается тогда, когда не успел кончиться предыдущий, плыть было не трудно.
Несколько раз вдалеке над горами вспыхивали зарницы. Они на какую-то ничтожную долю секунды освещали кусок пространства между небом и землей, и гасли, чтобы через несколько минут вспыхнуть в другом месте. Где-то в той стороне начали собираться тучи.
— Гроза будет… — сказал Тим.
— Стороной пройдет, — ответил Боб. — Нас не заденет. Ветер в сторону.
Они остались на своем плоту вдвоем. Брат Тима вместе с ребятами с третьего плота задержался в деревне.
Место для стоянки, более-менее подходящее, нашли, когда только начало смеркаться. Берег с левой стороны был пологий, с небольшим, метра в два, два с половиной в ширину и метров с десяток в длину, галечным пляжем. Лес по берегу не густой, но поляна, где можно поставить палатки, пряталась в глубине деревьев, метрах в тридцати от берега. Третий плот ждали вот-вот, но с него можно было бы заметить костер на поляне только тогда, когда он поравняется с галечным пляжем. И ребята не успели бы справиться с течением, не смогли бы вовремя остановиться. И кто знает, где они смогут остановиться ниже по течению. До такого места, может быть, еще плыть и плыть в темноте.
— Придется караулить, — сказал Боб.
Только загорелся костер, и сразу же пришла темнота, словно обменялся дневной свет на красные блики пламени. Лес вокруг был хвойным, дрова, соответственно, смолье, и горели с треском, с желанием, выбрасывая вверх, словно выстреливая, снопы искр.
По дороге к берегу Тим два раза споткнулся. Сначала зацепился ногой за камень, потом угодил в какую-то ямку. Оба раза на левую ногу.
«К несчастью, — усмехнулся он. — Случится что-то».
