Перепрыгивая через ледяные лужи, Молчанов бегом устремился к машине. Плюхнулся на сиденье, повернул ключ зажигания. Пока прогревался мотор, извлек из кармана фотографию. Включил в салоне свет.
Счастливая, беззаботная улыбка, горящие глаза. Именно такой запечатлел Вику Свиридову фотоаппарат. А ведь снимок был сделан в конце июня нынешнего года, о чем свидетельствовала дата в правом нижнем углу. Весна и начало лета выдались холодными, поэтому сбитые с толку деревья зацвели позже обычного.
В конце июня... То есть почти три месяца спустя после Викиного исчезновения из жизни друзей и знакомых. Где-то ведь она была все эти три месяца! Может быть, прав Альберт Кудрявцев и она действительно добровольно скрылась и живет себе поживает в свое удовольствие? Даже не подозревая о том, что ее усиленно ищут.
Но где она может быть? Антон пристально вгляделся в ландшафт на фотографии. Что это? Чья-то дача? Идеально подстриженный газон, геометрически ровный ряд деревьев. На дачный участок не похоже. Тогда что это? Парк? Сад?
Но если Вика Свиридова жива и здорова, к чему тогда было убивать несчастную Валентину?
И еще эта женщина в соломенной шляпе. Опять дежавю?
Антон тряхнул головой и включил радио.
«... И ее изумрудные брови колосятся под знаком луны...» – донеслось из динамиков. Антон даже подпрыгнул. Вот это да! Вот это текст!
Неожиданно поднялось настроение. Молчанов усмехнулся и нажал на акселератор.
Ночью выпал снег.
Таня стояла у окна. Удивительно, как преобразилась природа. Выяснилось, что территория больничного парка гораздо больше, чем казалась. Потому что раньше черная земля сливалась с темными силуэтами деревьев в одно сплошное серое пятно и оценить размеры парка не представлялось возможным. Теперь же белоснежный ковер расстилался далеко-далеко, за горизонт.
Снег продолжал валить плотной стеной. Внезапно в мозгу возникла картинка: две расплывчатые фигуры в зыбкой снежной пелене. Мужчина и женщина, взявшись за руки, бредут по зимнему лесу. Таня видела их со спины, но себя узнала сразу же. По куртке. Яркой, красно-синей.
Она отчетливо вспомнила, как покупала эту куртку на распродаже в магазине «Reebok».
– Вам очень идет, – сказала продавщица. – Блондинкам вообще яркие цвета идут. Берите, не пожалеете...
Всполохи прошлого, все чаще и чаще посещавшие Таню, радовали и одновременно пугали. Благодаря этим кратким, обрывочным воспоминаниям, она потихоньку обретала себя. Словно создавала заново. Как в детской игре, когда на пластмассовый стержень нанизывают кольца. Одно за другим, одно за другим. Пока стержень не превратится в пирамиду.
Танина пирамида была выстроена неправильно. Ее собственные кольца воспоминаний совершенно не совпадали с теми, которые ей навязывали окружающие ее люди. Ни по размеру, ни по содержанию...
Сколько вопросов, господи, и ни одного ответа.
Она зажмурилась, пытаясь воспроизвести ускользнувшее видение.
Кто тот мужчина рядом с ней? Друг? Враг? «Повернись! – взмолилась Таня. – Пожалуйста, повернись!»
Словно вняв ее мольбам, он повернулся. Улыбка, озарившая его лицо, была до боли родной. Он улыбался ей, Тане. «Кто ты?» – спросила она. Но черная дыра памяти хранила упорное молчание.
Из коридора послышались бодрые шаги, в замке звякнул ключ, распахнулась дверь.
– Доброе утро! – радостно воскликнул Кречетов.
– Зачем вы меня запираете? – вместо приветствия спросила Таня. – Я что, представляю угрозу для окружающих?
– Да Господь с вами, Танюша! – улыбнулся Владимир Алексеевич. – Это для вашего же блага. Вам противопоказано волноваться, нужно больше отдыхать, спать. Набираться сил.
– Для чего? – усмехнулась Таня.
– Что для чего? – не понял доктор.
– Сил набираться для чего?
– Для возвращения к полноценной жизни! Не забывайте о том, что вы долго пробыли в коме. Последствия ее весьма разнообразны и чрезвычайно коварны. На самом деле выход из комы – чудесное, редкое событие, на восстановление уходят по большей части годы. Это только в кино герои, провалявшись на больничной койке без сознания, вскакивают и бегут разбираться с врагами. В реальности, увы, все сложнее. – Владимир Алексеевич сцепил руки за спиной и принялся вышагивать по палате. – Степень полноты восстановления психической деятельности и соответствующей социальной адаптации целиком зависят от длительности и глубины комы. Обычно у пациентов, перенесших кому, неадекватная реакция на окружающее, неверная оценка собственного состояния. Что мы и наблюдаем в вашем конкретном случае.
– И в чем же это, по-вашему, проявляется? – Таня снова отвернулась к окну.
– Во всем, буквально во всем. Помимо амнезии – в вашем недоверии, в ваших страхах, в ложных воспоминаниях.
– В ложных? – вздрогнула Таня и обняла себя обеими руками.
– Безусловно. – Владимир Алексеевич неслышно подошел сзади, уткнулся в Танину шею и прошептал: – Вы руководствуетесь абстрактными знаниями о том, чего никогда непосредственно ни видеть, ни слышать, ни осязать не могли. – Кречетов обхватил Таню за плечи, нежным, настойчивым жестом повернул лицом к себе. – Вам необходимо терпение. Нам необходимо терпение... – добавил он, сделав ударение на слове «нам», и коснулся губами ее губ.
У Тани закружилась голова, сердце сбилось с ритма. Она забыла обо всем: о снежной пелене, о красно-синей куртке, о своих подозрениях.
– Боже! – хрипло выдохнул Кречетов и жадно впился в ее рот.
Его сильные, ласковые руки были повсюду. Таня втянула ноздрями терпкий аромат одеколона с легкой примесью табака, исходящие от его волос. «Какой приятный запах!» – успела подумать она уголком угасающего сознания и провалилась в пучину новых для нее ощущений. Вся вселенная сузилась до размеров одного конкретного человека.
Вдруг что-то произошло. Кречетов резко отстранился, буквально оттолкнул Таню. Тряхнул головой, словно сбрасывая с себя наваждение.
– Простите, – пробормотал он, взъерошив короткие темные волосы. – Не понимаю, что на меня нашло.
Таня в растерянности посмотрела на него. В его глазах отразилась целая гамма чувств. Желание, испуг и что-то еще. Торжество? Насмешка?
«Ты окончательно спятила», – подумала Таня и, чтобы скрыть разочарование, отвернулась к окну.
За окном по улице, увязая в снегу, торопливо шла какая-то женщина. Одной рукой она поддерживала длинную дубленку, другой прижимала к уху мобильный телефон.
– Простите, – еще раз буркнул Кречетов и поспешно покинул палату. В замочной скважине звякнул ключ.
«Запереть меня он не забыл», – усмехнулась Таня и уперлась лбом в холодное стекло. Щеки полыхали огнем. То ли от стыда, то ли от незаслуженной обиды. От еще не пришедшего в норму учащенного дыхания стекло тут же затуманилось. Таня быстро протерла его рукавом. В этот момент женщина, проходившая под окном, зачем-то посмотрела наверх и столкнулась взглядом с Таней. От этого взгляда, больше похожего на выстрел, Тане стало неуютно. Видимо, женщину тоже что-то поразило, так как она споткнулась, оступилась в сугроб и чуть не выронила трубку из рук.
Таня отшатнулась в глубину комнаты. Внезапное озарение повергло ее в шок. Сердце забилось, как сумасшедшее, виски сжало стальными тисками. Она знает эту женщину! Очень хорошо знает! Перед мысленным взором крупным планом высветилось лицо. Как будто объектив фотокамеры настроили на увеличение кадра. Но как Таня ни силилась, имени этой женщины она так и не вспомнила.
Наверное, прав доктор Кречетов, и все ее «воспоминания» не более чем обман, ловушка измученного сознания. Ложные воспоминания, или, говоря научным языком, конфабуляция...
– Я схожу с ума, – простонала Таня, рухнула на кровать и свернулась калачиком. Ужасно захотелось курить. Она закрыла глаза, вдохнула воображаемый табачный дым и задумалась. Происходящее в больничных стенах представлялось ей все более и более странным.
Все началось с исчезновения свекрови. Валентина Васильевна перестала вдруг приходить, хотя до этого регулярно, ежедневно посещала Таню. Обещала принести фотографии, и с тех пор – все. Как в воду канула. Таня спросила Сергея. Он растерялся, стушевался и буркнул что-то насчет материной болезни. Потом пропала медсестра Нина, чему предшествовала загадочная сцена. Это случилось пару дней назад. Таня закрыла глаза и попыталась зрительно, шаг за шагом, восстановить в памяти это событие.
Вот она, очумевшая от сидения в крошечной палате, больше похожей на тюремную камеру, вышла в коридор. Не коридор, а скорее тамбур. При дневном свете он выглядел еще меньше, чем показалось во время ее ночной вылазки. У окна – кадка с экзотическим растением. Его листья, глянцевые и дырявые, похожи на пластмассовые. Таня потрогала их. Нет, настоящие. Прохладные и гладкие. Затем подошла к окну, узкому и высокому, как бойница. Посмотрела в него. Поняла, что внизу, очевидно, главный вход в клинику. Широкая подъездная дорога вела от здания к массивным железным воротам, переходящим в высокий каменный забор. За забором маячил торец дома, увенчанный черепичной крышей. Она увидела у ворот вооруженного охранника и утвердилась в мысли, что лежит в психиатрической клинике. Вряд ли обычную городскую больницу будут так сторожить.
