— Но как? Говори все сразу!
— Да что говорить?.. Шофер хотел один захватить всю добычу и попался… он признается во всем… если уже не признался.
— А работа? Что ты делаешь? — спросил я с пересохшим горлом.
— Буду делать то, что мне подскажет дьявол.
В трубке щелкнуло.
Меня трясло, ноги подкашивались. В какое-то мгновение мелькнула мысль о бегстве. Однако, чувствуя взгляд официанта, я вернулся к своему столу, не садясь, выпил бокал и уплатил по счету. Отчаяние и страх терзали меня. Я перешел в соседний бар, попросил бутылку и, не отходя от стойки, стал пить. Бармен с тревогой смотрел на меня, а я молча, не оборачиваясь, наливал и пил.
— Бритву, пожалуйста, — подняв голову, обратился я к бармену.
Он улыбался, не шевелясь, и смотрел на меня.
— Бритву, пожалуйста, — повторил я.
Он заколебался, по, видимо заметив непреклонную решимость на моем лице, позвал официанта и попросил его принести бритву. Официант вернулся со старой опасной бритвой. Я поблагодарил его и положил бритву в карман.
Я вышел из бара тяжелой походкой. Переходя улицу, я торопился и думал, как бы не упасть. Я был в отчаянии… в отчаянии…
События, которые потрясли пансионат, задели и меня. А ведь я надеялся укрыться в этом тихом месте, чтобы обрести спокойствие, так необходимое в старости, найти утешение от горького разочарования, постигшего меня в конце трудовой жизни. Мне даже не приходило в голову, что и здесь все превратится в арену диких битв и может закончиться кровавым преступлением.
Я покинул свою комнату с намерением повидать Зухру, но, взглянув на взволнованную Марианну и хмурого Талаба Марзука, сидящих в холле, отказался от этой мысли — мое участие только усугубило бы печаль Зухры. От них я узнал, что Хусни Алям целый час переживал страшную новость, затем ушел по делам. Мансур Бахи, против своего обыкновения, поднялся очень поздно.
— Вот он, последний день года, — вздохнула мадам. — Такой плохой конец. Что-то принесет нам новый год?!
Нас здесь ожидает еще немало испытаний, — раздраженно заметил Талаба Марзук.
— Но так как мы неповинны… — пробормотал я.
Он не дал мне договорить:
— Ты защищен своей старостью, и тебе ничто не угрожает…
Донесся скрип двери в комнате Мансура Бахи. Он прошел в ванную. Вернулся к себе примерно через полчаса.
Вскоре он появился в холле — уже в пальто. Он был очень бледен и мрачен. Марианна сказала, что завтрак для него готов, но он отказался, молча покачав головой. Нас обеспокоил его вид. Марианна поспешила выяснить, в чем дело.
— Сядь, господин Мансур, — сказала она, — ты хорошо себя чувствуешь?
— Я вполне здоров, — ответил он не двигаясь. — Просто сегодня проспал больше, чем обычно!
— Ты слышал новость? — спросила она, указывая на лежавшую на канапе газету.
Он не проявил никакого интереса.
— Сархан аль-Бухейри, — сказала она, — найден убитым на дороге в «Пальму».
Он пристально посмотрел на нее, без удивления, без волнения, просто посмотрел ей в глаза, будто не слышал ее слов или не понимал, — наверное, он был болен гораздо серьезнее, чем мы предполагали.
Марианна протянула ему газету. Он бросил на нее безразличный взгляд, затем поднял голову.
— Да, — сказал он, — найден убитым…
— Ты устал! — горячо воскликнул я, — сядь же.
— Я здоров, — холодно ответил он.
— Мы все, как ты видишь, крайне взволнованы, — сказала Марианна.
— Почему? — спросил он, переводя глаза с одного на другого.
— Наверно, придет полиция и доставит нам много хлопот…
— Не придет…
— Но полиция, как ты знаешь… — начал Талаба Марзук.
— Я убил Сархана аль-Бухейри, — спокойно прервал он его и направился к выходу, прежде чем до нас дошел смысл его слов. Отворив дверь и оглянувшись на нас, он добавил:
— Я сам иду в полицию…
Дверь за ним закрылась. Мы молча смотрели друг на друга. Наконец Марианна со страхом воскликнула:
— Да он сумасшедший!
— Он болен, — сказал я.
— Может, он действительно убил его? — задумчиво произнес Талаба-бек.
— Это скромный интеллигентный юноша! — вскричала Марианна.
— Он болен. В этом нет сомнения, — повторил я.
— Зачем ему было убивать Сархана? — спросила Марианна.
— А зачем ему признаваться в убийстве? — спросил в свою очередь Талаба Марзук.
— Я никогда не забуду выражения его лица, — сказала Марианна. — В нем было что-то безумное.
— Он был последний, кто дрался с Сарханом, — не отступал Талаба-бек от своей версии.
— Не только он дрался с ним, — пылко возразил я.
— Причина кроется там, — Талаба-бек указал на комнату Зухры.
— Однако, — продолжал настаивать я, — он не проявлял к ней никакого интереса.
— Это не значит, что он не мог быть влюблен в нее или не хотел отомстить своему сопернику.
— Но, уважаемый, Сархан ведь бросил ее и ушел…
— Однако он унес ее сердце и честь!
— Молчи, не возводи напраслину на людей. Ты же ничего толком не знаешь!
— Как вы думаете, он действительно пошел в полицию? — спросила Марианна.
Мы спорили до изнеможения, пока я не положил этому конец:
— Довольно… хватит… Посмотрим, как будут разворачиваться события!
* * *
Часы пробили четыре. И я пошел в холл.
— Это первый новогодний вечер, который напоминает мне похороны, — сказала Марианна, оторвавшись от книги.
— Ну вот, опять вернулись к злободневной и невеселой теме, — проворчал Талаба-бек.
— Полоса неудач наступила для пансионата, — с досадой сказала Марианна, — А Зухра пусть уходит и поищет себе заработок в другом месте.
Я разозлился.
— Послушай, Марианна, — сказал я, — девушка ни в чем не виновата. Она ведь пришла к тебе со своей бедой, в поисках убежища…
— Я разочаровалась в ней…
Талаба-бек щелкнул пальцами, показывая, что ему в голову пришла блестящая идея.
— А что нам мешает отпраздновать Новый год?
— Что мешает?! Как можно так говорить? — удивился я.
Он не обратил на мои слова никакого внимания.
— Я приглашаю тебя, дорогая, — сказал он Марианне. — Проведем вечер вместе, как договаривались!
— Ох, мои нервы, мои нервы, господин Талаба, — застонала Марианна.
— Поэтому я и приглашаю тебя развлечься.
Обстановка несколько разрядилась. Они с жаром приступили к обсуждению предстоящего празднества. Тем временем вернулся Хусни Алям и сообщил, что переезжает. Мадам рассказала ему про Мансура Бахи. Он пожал плечами и пошел укладывать чемоданы. Вскоре он распрощался с нами.
— Вот мы и остались одни, как прежде, — грустно пробормотал я.
— Хвала аллаху за это, — отозвался Талаба-бек.
Марианна и Талаба-бек, позабыв обо всех бедах и печалях, принялись готовиться к вечеринке. Марианна подкрасилась, напудрилась, надела синее бальное платье, алмазные серьги и жемчужное ожерелье, накинула черное пальто с меховым воротником. В этом наряде она выглядела очень привлекательной. Демонстративно встав посреди холла и дав нам налюбоваться собой, радостно, словно школьница, засмеялась и пошла к выходу, бросив на ходу Талаба-беку:
— Я буду ждать тебя у парикмахера…
* * *
Я остался один в холле. Ветер завывал за стеной. Я позвал Зухру. Мне пришлось сделать это трижды, прежде чем она появилась из-за ширмы. Печать грусти лежала на всем ее облике. Мне показалось даже, что она как-то сгорбилась и стала меньше ростом.
Я молча указал ей на канапе, сам доплелся до него и уселся под статуей святой девы. Зухра осталась стоять, скрестив руки на груди и уставившись в пол. Сердце мое наполнилось сочувствием и нежностью, а глаза — слезами.
— Почему ты все время одна, будто у тебя нет друга, — сказал я. — Слушай меня, я старый человек, даже очень старый, как ты видишь. В моей жизни было три или четыре таких момента, когда я говорил себе, что все кончено. Однако, как видишь, я живу до сих пор, и немногие могут похвастаться такой долгой жизнью, а от всех моих несчастий остались лишь смутные воспоминания, будто они происходили не со мной, а с другим человеком!
Она слушала меня с полнейшим безразличием.
— Оставим печаль на потом, — продолжал я, — а сейчас тебе надо подумать о своем будущем. Ты ведь знаешь, что мадам не желает, чтобы ты оставалась у нее.
— Меня это не беспокоит, — перебила она.
— Как ты представляешь себе свое будущее?
— Как и прошлое, до тех пор пока не добьюсь того, что решила, — ответила она, не отрывая взгляда от пола.
Я уловил в ее словах твердость, уверенность, и это очень ободрило меня.
— Хорошо, что ты намерена продолжать учиться и приобрести специальность, но где найдешь кров и хлеб насущный?
