— Слишком быстро, да?
— Слишком много донорских органов.
Какое-то время они ехали молча. Наконец Макс сказал:
— Ну как, вы уже сделали какие-нибудь выводы относительно девочки?
Джулия была рада вернуться к профессиональной тематике.
— Могу сказать вам, каких выводов я не сделала. Я не думаю, что она глухая. Не думаю, что умственно отсталая. А для аутичного ребенка она весьма подвижна. Частичная немота — обычная реакция на детскую травму.
— А в ее жизни была не одна серьезная травма. Возможно, она была похищена, — тихо проговорил Макс.
— Этого-то я и боюсь. Тогда шрамы на теле окажутся ерундой по сравнению с ее эмоциональной травмой.
— Значит, ей повезло, что вы оказались здесь.
— На самом деле повезло мне.
Джулия произнесла эти слова и тут же пожалела об этом. Ей показалось, что она поделилась чем-то очень личным с человеком, которого почти не знает. К счастью, он не отреагировал.
Свернув на Азалия-стрит, Макс обнаружил, что проезд закрыт.
— Странно.
Он развернулся и объехал квартал по соседней улице.
— Я провожу вас.
— Вряд ли это необходимо.
— Я с удовольствием пройдусь пешком.
Они свернули за угол, вышли к полицейскому участку и поняли, почему был закрыт проезд.
Улица была заставлена фургонами с надписью «Пресса».
— Стойте! — вдруг крикнула Джулия.
Она так быстро развернулась, что налетела на Макса. Он обнял ее, не дав упасть. Если журналисты увидят ее сейчас, с расцарапанным лицом, вот уж у них будет праздник.
Макс указал на здание через дорогу:
— Вот лютеранская церковь. Идите туда. Я позову Элли.
Едва она успела сделать несколько шагов, как Макс окликнул ее по имени. Джулия обернулась.
— Вы не хотите, чтобы я остался с вами?
Его слова напомнили ей, как давно она одинока.
— Нет… Но спасибо вам. — Она повернулась и ушла не оборачиваясь.
— Ты решила провести пресс-конференцию, не предупредив меня? — Джулия говорила с сестрой на повышенных тонах. — Ты хочешь отдать меня на съедение этим волкам?
— Откуда мне было знать, что ты придешь?
В наступившей тишине было слышно, как капли дождя стучат по ветровому стеклу полицейского автомобиля.
— Может быть, журналистам лучше знать, что ты здесь.
— Думаешь, мне следовало бы появиться перед камерами? Сейчас? Моя пациентка расцарапала мне лицо. Вряд ли это послужит подтверждением моей квалификации.
— Но ты же в этом не виновата.
— Я-то знаю, — огрызнулась Джулия. — Но они — нет.
Нужно, чтобы девочка наконец заговорила. Причем как можно скорее. Джулия знала, что рано или поздно журналисты узнают о ней.
Элли остановилась перед библиотекой. Быстро темнело.
— Я отправила всех по домам, — сказала Элли, доставая ключ. — Как ты просила. Мне очень жаль…
— Спасибо. — Джулия услышала, как дрогнул голос сестры, а она не часто давала волю чувствам. — Мне нужно уединенное место, чтобы работать с девочкой.
— Как только мы найдем временного приемного родителя, мы сможем…
— Возьмите меня.
— Ты уверена, что тебе это нужно? — спросила Элли.
— Уверена. Какое-то время с ней придется работать целыми днями. А ты со своей стороны начни оформление бумаг.
— Хорошо.
Сзади них загорелись фары, освещая салон автомобиля. Через минуту послышался стук в окошко. Рядом с машиной стояла Пенелопа. За ней виднелся старенький пикап.
— Бенджи сказал, что пока ты можешь взять старую машину его отца. Ключи внутри.
— Спасибо, Пенелопа.
— Зови меня Нат. Мы ведь почти родственники: Элли моя лучшая подруга.
— Спасибо, Нат.
Элли с Джулией пошли по дорожке к библиотеке. Элли отперла дверь и зажгла свет. Потом обернулась к сестре:
— Ты действительно можешь помочь девочке?
Обида Джулии давно прошла. Они снова были на верном пути, говорили о том, что действительно важно.
— Да. Тебе не удалось установить, кто она?
— Нет. Мы ввели ее данные — рост, вес, цвет глаз и волос — в поисковую систему. Сфотографировали шрамы. У нее очень характерная родинка на левой лопатке, и ФБР посоветовало мне не сообщать об этом. У нас есть ее ДНК, и мы надеемся, что ее мать прочтет завтрашнюю газету.
— А что, если мать бросила ее и оставила умирать?
— Тогда остается узнать правду у девочки, — сказала Элли.
— Но без всякого нажима.
— Я верю, что ты можешь это сделать.
Джулию эти слова растрогали. Она шагнула в ярко освещенную библиотеку. И, уже стоя на пороге, обернулась и сказала:
— А я верю, что ты найдешь семью девочки.
Джулии всегда казалось, что старшая сестра неуязвима. Но где-то в глубине души она оставалась хрупкой и ранимой, что не подобает королеве красоты. Значит, несмотря ни на что, у них есть что-то общее.
Джулия прошла в читальный зал. Под доской с городскими объявлениями стояло в ряд пять компьютеров. Она достала из портфеля блокнот и ручку, включила компьютер и начала поиск в сети.
Несколько часов она занималась тем, что просматривала материалы о любых поведенческих и умственных отклонениях, но ни один из них не стал для нее откровением. Наконец, часам к одиннадцати, она запустила поиск «Дети, потерявшиеся в лесу».
На экране появилось словосочетание, которого она не видела со времен колледжа: «Одичавшие дети».
Одичавшие дети — это брошенные дети, которые вырастают в условиях полной изоляции. Распространенное представление о том, что этих детей воспитывают волки или медведи, по большей части неверно, хотя наблюдалось несколько подобных случаев.
Последним по времени примером была украинская девочка Оксана Малая, которую, судя по свидетельствам, до восьми лет растили собаки. Она так и не овладела речевыми навыками. Сейчас она живет в лечебнице для умственно отсталых.
Джулия нажала на кнопку «печать».
Волчонок…
Пищевые навыки…
Эта девочка показалась ей глубоко травмированной. И без мощной поддержки бедняжка может оказаться забытой и затерянной в государственной системе, как была затеряна в лесах.
Джулия вынула фотографию из принтера. Подпись гласила: «Джини. После нескольких лет полной изоляции она стала сенсацией для прессы. Спасенная от кошмара, она на короткое время была извлечена на свет, затем, как все одичавшие дети до нее, помещена в лечебное учреждение».
— Я не позволю снова причинить тебе боль, — поклялась Джулия девочке, спящей в больнице. — Обещаю.
К восьми вечера телефоны наконец перестали звонить. Пришли десятки факсов и запросов от журналистов, которые не присутствовали на пресс-конференции, но что-то пронюхали об этой истории. Местные запросы шли потоком, в них содержалась просьба о любой самой незначительной новости, имеющей отношение к неожиданной гостье Рейн-Вэлли.
— Затишье перед бурей, — сказала Нат.
Подняв глаза от бумаг, Элли увидела, что подруга закуривает сигарету.
— Я у тебя спрашивала разрешения, а ты что-то пробурчала, — стала оправдываться Нат.
Элли решила не связываться.
— Что ты говоришь про бурю?
— Перед бурей бывает затишье. Увидев заголовок «Летающая девочка-волчонок», все репортеры страны захотят написать о ней. — Нат вдохнула дым и закашлялась. — Бедная детка. Как нам ее защитить?
— Я этим и занимаюсь.
— А почему мы должны верить тому, кто придет за ней?
— Именно это меня и беспокоит. Я не хочу отдавать ее тем самым людям, которые нанесли ей травму. Я надеюсь обнаружить рапорт о похищении. Там могут быть названы подозреваемые. Но это не так просто… А в данный момент нужно подыскать место, где Джулия могла бы спокойно работать.
— Может быть, на старой лесопилке? Там никто не станет ее искать.
— Там слишком холодно. К тому же любой фотограф из бульварной газеты может туда пробраться.
— А окружная больница?
— Там работает слишком много народу. — Элли помолчала. — Нам нужно надежное место, о котором никто не узнает.
— В Рейн-Вэлли? Шутишь. Этот город живет сплетнями.
Как это она сразу не додумалась! Решение было очевидно.
— Позвони Дейзи Гримм. Пусть все жители города соберутся в шесть утра в церкви.
— Устраиваешь городское собрание? Какова повестка дня?
— Разумеется, летающая девочка-волчонок. Если горожанам хочется посплетничать, мы дадим им тему для разговоров.
В течение следующего часа Нат обзванивала знакомых.
Элли посмотрела на составленный ею текст.
Я, ______________, обещаю не разглашать информацию о девочке-волчонке. Клянусь никому не сообщать того, что я услышал(а) на общегородском собрании 19 октября. Жители Рейн-Вэлли могут положиться на меня.
