Лиз улыбнулась. Она знала, что в таких случаях мужу требовалась ее поддержка.
— Дорогой, поскольку ты не политик, я думаю, Нобелевскому комитету иногда не грех удовольствоваться таким скромным мотивом, как гениальность.
Они продолжали непринужденно беседовать — хотя в доме Рудольфов любой разговор неизменно вертелся вокруг самых серьезных тем. После оживленного обсуждения художественных достоинств возрожденного Сарой Колдуэлл «Орфея» Монтеверди, Лиз принесла еще чаю и небрежно спросила:
— Теперь, когда вы излечили своего загадочного больного, что титаны мысли готовятся исполнить на бис?
— Лиз, — принялся объяснять Макс, — эта лимфосаркома была не совсем в русле наших исследований. У нас просто позаимствовали мышек, чтобы испробовать на них чужие теории. Не забывай, наша лаборатория называется иммунологической, а аутоиммунных заболеваний не счесть, их можно изучать до бесконечности. И конечно, никто не отнимал у нас темы по злокачественной анемии.
— Это я понимаю, — возразила жена. — Ваша лаборатория похожа на цирк, а вы двое всегда оказываетесь в центре арены.
— Не переживай, — с деланым неудовольствием произнес Макс. — Когда мы примем какое-то решение, ты узнаешь о нем первая.
— Мне нужно обсудить с тобой один серьезный проект, — как-то объявил Макс.
— Что-нибудь новенькое? И давно скрываешь?
— Лет десять, наверное. — По каким-то ноткам в голосе учителя Адам догадался, что тот если и преувеличивает, то совсем немного.
Они заперлись в кабинете Макса, отделенном от внешнего мира стеклянными перегородками.
— Для меня это очень трудный разговор, — смущенно начал старик. — Скажи честно, до тебя не доходили слухи о том, почему у нас с Лиз нет детей?
— Меня это совершенно не касается.
— Порядочность отдельных людей не способна остановить распространение сплетен, мой мальчик. Ты хочешь сказать, что никогда не слышал в коридоре шепотка о том, что я отказался от детей, чтобы не отвлекаться от научной работы?
Адам посмотрел наставнику прямо в глаза и убежденно произнес:
— Во-первых, я этого ни разу не слышал. А во-вторых, я в это не верю.
— Что ж, спасибо, — ответил Макс. — На самом деле мы оба очень хотели ребенка. И Лиз беременела не меньше четырнадцати раз.
— Четырнадцати раз?
— В большинстве случаев беременность прерывалась так скоро, что только врач мог бы сказать, что она вообще имела место. И ни один человек в нашем блистательном гинекологическом отделении, похоже, не в состоянии объяснить, в чем тут дело. Поэтому я занялся этим вопросом сам. И вскоре обнаружил, что достаточно большое количество женщин проходят через это мучение по многу раз, прежде чем окончательно капитулируют. Это беда, безмерно омрачающая им жизнь. И одновременно загадка, которую наука еще не разгадала. — Он поднял глаза, лицо его раскраснелось от нахлынувших чувств.
— Макс, вспомни, сколько ночей мы с тобой провели в лаборатории, поверяя друг другу самое сокровенное. Как получилось, что ты ни словом не обмолвился об этих своих переживаниях?
— Просто не хотел грузить тебя проблемой, с которой ни ты, ни я не можем ничего поделать. Но я уже лет десять собираю информацию.
— За моей спиной?
Макс кивнул.
— Я подрабатывал в гинекологической клинике города Марблхед, которая специализируется на привычных выкидышах. — Он похлопал рукой по компьютеру и сказал: — У меня все здесь. Не хватает только твоих мозгов.
— Ладно, шеф. Но что-то мне подсказывает, что раз Бэтман кличет Робина, значит, решение у него уже почти созрело.
— Между прочим, ты угадал, вундеркинд ты эдакий. Я, конечно, дам тебе распечатки, но думаю, ты согласишься с моей базовой гипотезой: эти выкидыши могут быть следствием отторжения женским организмом плода как чужеродного тела — подобно реакции, наблюдавшейся у первых больных с пересаженным сердцем и почками.
Мои опыты на мышах показали, что организм некоторых женщин вырабатывает антитела, токсичные для плода. — Он нагнул голову и пробурчал: — Подозреваю, что моя маленькая Лиз принадлежит к такой породе «мышек».
— Представляю, как вы настрадались, — сочувственно прошептал Адам.
— Не совсем так. Лиз, конечно, мучилась, я же только ждал. — Профессор решительно перешел на деловой тон и объявил: — Ну так что, займемся делом? Твой компьютер уже подключен к моей базе данных, для входа тебе нужен только пароль.
— И какой же он?
— Для этого не надо быть Шерлоком Холмсом. А ну, угадай!
— «Блинчик»?
— У тебя потрясающее научное чутье.
— Благодарю.
— Не благодари, мальчик мой. Я только что взвалил на твои плечи задачу неимоверной тяжести.
— Знаю, — согласился Адам. — Но согласись, есть разница — ставить абстрактный эксперимент или видеть, как твои изыскания помогают конкретному человеку. — И тихо добавил: — Даже если для Лиз будет уже поздно.
Имея и своем распоряжении базу данных, лаборантов и подопытных мышей, Адам относительно легко перенес свои исследования из «головы» Макса в кабинеты иммунологической лаборатории № 808. Кроме того, уже собранная информация давала ему и его сотрудникам ключ к тому, с чего, собственно, следует начать.
От Макса он знал, что некоторый прогресс в смежных областях медицинской науки уже достигнут.
— Мне доподлинно известно, что в Сандосе близка к завершению разработка иммунодепрессанта, благодаря которому пересадка органов станет самым обыденным делом.
— Отлично, — обрадовался Адам. — Нам остается только найти его аналог, который позволит подавить реакцию отторжения при беременности.
— Точно, — улыбнулся Макс. — А потом сразу пойдем обедать.
Адам трудился не покладая рук. Каждую минуту, свободную от приема больных и родовспоможения, он проводил в лаборатории.
Как-то вечером в лаборатории зазвонил телефон, резко прервав тишину, в которой рождались научные открытия.
— Адам, тебя, — сказала микробиолог Синди По. — Женский голос. И очень сексуальный притом.
Адам, с головой погруженный в размышления, не сразу отреагировал на сообщение о том, что ему звонит «сексуальный женский голос», да еще так поздно вечером. С отсутствующим видом он взял телефонную трубку:
— Доктор Куперсмит слушает.
— Привет, доктор, — сказал веселый голос.
— Тони! — обрадовался он. — Рад тебя слышать. Ты почему звонишь так поздно? Что-то случилось?
— Хочешь правду? Я тут вся истомилась. Все жду, когда ты объявишься. Потом чувствую, не дождаться мне этого — стала звонить тебе домой. Никто не подошел, вот я и решила выяснить, где ты пропадаешь — то ли на свидании, то ли за своими пробирками. Девушку себе еще не завел?
— Ну вот, теперь ты знаешь, где я провожу субботние вечера, так что можешь считать, что у меня роман сразу с несколькими пушистыми и хвостатыми существами. А вот у тебя действительно кто-то есть, да?
— Вообще-то, именно это я и хотела с тобой обсудить. Может, приедешь в Вашингтон в следующие выходные?
Он сделал встречное предложение:
— А если наоборот — ты приедешь в Бостон?
— Отлично. Спасибо за приглашение.
Адам положил трубку и широко, радостно улыбнулся.
— Так, так, — заметила Синди. Она была совсем рядом и, несомненно, слышала разговор от первого до последнего слова. — Кажется, лед тронулся.
— То есть?
— Я имею в виду твое подозрительное безразличие к женщинам — по крайней мере к тем, кто работает в этой лаборатории.
— Синди, — добродушно укорил ее Адам, — моя личная жизнь никого не касается.
— Напротив, профессор, это неиссякаемый источник наших сплетен. Мы из года в год выбираем тебя самым симпатичным доктором.
— Синди, прекрати. Возвращайся лучше к своим аминокислотам.
— Слушаюсь, сэр, — по-военному ответила девушка, изобразив нарочитое безразличие. Но не удержалась от последнего замечания: — Мы еще посмотрим, достойна ли она тебя.
Макс Рудольф жил по своим правилам. В числе которых были незапланированные визиты в лабораторию.
На следующий день он зашел туда вечером и застал своего ученика за работой. Неодобрительно оглядев Адама, он спросил:
— Сколько часов ты сегодня спал?
— Несколько.
— Это не ответ для ученого, — с упреком сказал профессор. — А в кино ходил, как обещал?
— Я так увлекся, что пропустил последний сеанс.
Профессор нахмурился.
— Мне не нравится, когда подчиненные меня не слушаются. Даже такой великий ум, как твой, нуждается в подзарядке. Так что давай-ка заканчивай, что ты там делаешь, и поедем съедим что-нибудь достойное в «Ньютоне».
Когда они выехали в стареньком «жуке» Макса на улицу, начали сгущаться сумерки.
После того как старик второй раз подряд не остановился на красный свет, Адам проворчал:
