голос сказал ему из темноты:
— Сиди спокойно, старик! Не надо включать фонарь!
Джума, изо всех сил напрягая зрение, различил во тьме силуэты двух человек.
— Ступайте прочь, злые люди, — спокойно сказал Джума, все-таки поднявшись на ноги. — А не то я вас сейчас палкой!..
И в тот же миг старик почувствовал острую, непереносимую боль под левой лопаткой. Старик охнул, уронил палку и фонарь и опустился на утоптанную землю базарной площади. И больше он уже ничего не чувствовал…
* * *
Тело Джумы обнаружили, как только стало светать. На мертвого старика наткнулся солдат-часовой. Старик, вытянувшись, лежал у стенки лавчонки, в которой днем продавался всяческий немудрящий товар для таких же немудрящих потребностей жителей поселка.
— Эй! — осторожно произнес часовой. — Старик! Что ж ты так крепко спишь? Вставай, ночь уже миновала…
Но старик не просыпался, он даже не пошевелился. Часовой окликнул его еще раз и опасливо приблизился к неподвижному телу. И тут заметил темную лужицу, натекшую из-под старика. Это, несомненно, была кровь.
На шум, поднятый часовым, сбежались другие солдаты, прибежал полковник Хадид с помощниками, а кроме них еще и некоторые жители поселка из числа тех, кто первым явился на базарную площадь. Все обступили мертвого Джуму.
— Разойдитесь! — крикнул полковник Хадид. — Отступить на десять шагов! Все! Здесь могут быть следы тех, кто убил старика!
Впрочем, какие там следы? На утрамбованной множеством ног земле следы обычно не остаются. А если они и были, то их затоптали те, кто обступил мертвого старика. Оставалось лишь осмотреть тело, что полковник вместе с Наги и Резой тотчас же сделали.
В первую очередь они обратили внимание на большой лист бумаги, который, свернутый в рулон, был засунут за пазуху убитому старику. Полковник извлек рулон и развернул его. На бумаге была изображена оскаленная морда каракала, а внизу — надпись кроваво-красными буквами: «Так будет со всеми, кто станет помогать полковнику Хадиду». Прочитав текст, полковник молча протянул бумагу Наги и Резе. Наги и Реза также прочитали и тоже ничего не сказали. Говорить было нечего, потому что и так все было ясно — «каракалы». Это они убили ночью старого сторожа Джуму.
— Помоги перевернуть тело, — сказал Наги, обращаясь к Резе.
Тело перевернули. На левой лопатке убитого была ранка.
— Ножом под лопатку… — горестно скривившись, произнес Реза.
— Причем совсем недавно, — дополнил Наги. — Кровь не успела толком свернуться.
Между тем народу на площади прибавилось. Слух о том, что ночью убили старика Джуму, мигом облетел поселок. Джума жил одиноко, родственников у него не было, но знали его в поселке все. Люди с угрюмым и горестным выражением лиц подходили к убитому старику, отходили в сторону, чтобы дать место тем, кто подошел позже. Приглушенный ропот раздавался на площади.
Полковник Хадид выпрямился и взглянул на собравшихся жителей.
— Вот, — сказал он, — убили старика… Ночного сторожа… Вы все его знали, и вот — его убили. «Каракалы»… Да, «каракалы», потому что за пазухой у старика мы нашли вот это…
Полковник развернул лист бумаги и показал его столпившимся людям.
— Все видели? Все прочитали? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Кому не видно и кто не прочитал — тому я прочитаю сам. Вот что здесь написано: «Так будет со всеми, кто станет помогать полковнику Хадиду». То есть мне. То есть сирийской власти, которую я представляю. Теперь вам понятно, кто они, эти «неуловимые каракалы»? Или, может, у кого-то есть сомнения? Может, кто-то считает их истинными защитниками? Ну так защитники никого не убивают и не грабят. Они защищают. А вот «каракалы» убивают и грабят. Они ограбили всех вас, а этой ночью убили ни в чем не повинного старика. Они его убили, чтобы запугать вас. Чтобы вы подумали: вот этой ночью убит старик-сторож, а следующей ночью убьют меня. Вот на что они рассчитывали. Так неужто они добились своего? Неужто они всех вас запугали?
Полковник умолк и тяжелым взглядом обвел толпу мужчин. Кажется, на площади собралось все мужское население поселка.
— Мужчины… — презрительно скривился полковник. — Сирийцы… Разве можно запугать мужчину-сирийца? Разве такие слова, как мужская честь, ничего больше для вас не значат? Наверное, значат. — Полковник не договорил и перевел дух. — А если так, то почему вы молчите? Почему никто, кроме одного человека — Аббаса — до сих пор не подошел ко мне и не сказал: полковник, я хочу тебе помочь? Может, вам всем нечего мне сказать? Я не верю! Вам есть что сказать! «Каракалы» разгуливают по ночам в вашем поселке, и если это так, то, значит, они заходят и в ваши дома. Почему вы об этом молчите? Испокон веку у нас считалось бесчестьем, когда разбойник заходил в твой дом. А теперь вы принимаете бандитов как дорогих гостей… И даже помогаете им. Не все, конечно, но кто-то помогает. Я это знаю…
— А что же ваши солдаты? — спросил кто-то из толпы. — Почему они не защищают нас? Что делают ваши солдаты по ночам? Почему они не уберегли старого Джуму?
— С солдат особый спрос, — ответил полковник. — И с них я спрошу — по всей строгости. Но сейчас я говорю не с солдатами, а с вами. И вот что я скажу вам напоследок. Можете отправляться по своим домам. Спрячьтесь под никаб ваших жен, там вам самое место! Все, ступайте! Сегодня на площади не будет никакой торговли!
Слова, которые произнес полковник, были для мужчин оскорбительными, и полковник произнес их не в порыве чувств, а осознанно. Он рассчитывал, что, может, хоть некоторые из собравшихся устыдятся таких слов и подойдут к полковнику с предложением о помощи. Может, не сейчас, не на виду у остальных, а подойдут ближе к ночи, когда никто не будет их видеть.
Негромко переговариваясь, а большей частью и вовсе молчком люди стали расходиться. Полковник Хадид тяжелым взглядом смотрел им вслед.
— Осмотрите тело, — велел он Наги и Резе. — Обойдите всю площадь — может, наткнетесь на какой-нибудь след. Обращайте внимание на любую мелочь. Ищите… А я поговорю с солдатами, которые ночью патрулировали поселок. Может, они что-нибудь мне скажут…
* * *
Разговор с солдатами хоть и состоялся, но толку от него не было почти никакого. Ничего нового полковник не узнал. Солдаты — а их в ночном дозоре было двадцать человек — в один голос утверждали, что патрулировали поселок они добросовестно, всяк на своем участке, не спали и даже почти не отдыхали, но ничего подозрительного не заметили. Ничего и никого. Даже никаких посторонних
